В то же самое утро Хэллхейт (помнил, будто это было вчера), стирая пот и панику со лба, спрятал кости в старую шкатулку, принес сюда, в самый дальний угол дворца, какой только мог найти. И все эти годы старательно пытался забыть дурной сон, силился себя убедить, что если он не увидит больше костей, те рано или поздно рассыплются в прах и буду развеяны по ветру вместе с ночным кошмаром.
И вот сегодня пришел сюда вновь. И до сих пор знал, что все предостережения Ивэйн вовсе не сон.
«Лăры вернулись в наш мир, и они где-то среди нас», — сказала тифонка, прежде чем умерла от клинка Лира. Слава богам (или не слава), но ошиблась. Они не вернулись. Пока.
— Но почему Ивэйн об этом рассказала? — не поняла Чарна, уставившись на свои пальцы и стирая с них следы ржавчины. — Почему именно тебе?
— Я заключил с Лăрами сделку. Почему, ты думаешь, Мунвард получил второй шанс? Подарок? Ох, нет.
— Погоди-ка… — Чарна замерла.
Уставилась на Лира, словно увидела перед собой привидение.
— Ты не боялся, — прошептала она. Ну вот, наконец, поняла. — Все годы, что я тебя знаю, ты не боялся смерти, Лир. Поэтому? Не боялся бросаться в самые опасные авантюры, бросать вызов самым страшным противникам… Ты знал, что твой час не настал? А если настал, то эта Ивэйн вытащит тебя обратно на свет? Лир, я помню лишь одну старую сказку про Лăров, которую рассказывала мне прабабушка, — Чарна облизала губы, сглотнув. — И в ней весь мир сгорел, и все герои погибли, кроме одного. Пекельного Астерота.
Сунув шкатулку обратно в коробку, Лир начал старательно укладывать сверху бумаги, чтобы никто не нашел его «подарок».
— Что ты пообещал этим Лăрам взамен?
Черт возьми, сколько же бумаг…
— Что ты пообещал, Лир!
Он остановился, медленно поднял глаза на Чарну.
— Помочь им.
— Помочь им… в чем? Если все, что ты говоришь, правда, то и бредовая сказка моей полоумной прабабки правда, и мир… — она широко распахнула глаза, вытаращившись на Лира. — …и мир погибнет, и мы все умрем.
— Не все.
Они долго молча смотрели друг на друга. И вдруг Регинслейв засмеялась, сначала будто бы искренне, как если бы решила, что Лир шутит, но потом ее смех стал похож на истерику. Она обошла кабинет по кругу. Скинула со стула сложенные там старые шторы и плюхнулась на освободившееся место, уставившись в пустоту перед собой.
Перестала смеяться.
— Я бы тебе не поверила, если бы не видела «Книгу Судеб» своими глазами, — сказала она. — Хэллхейт, ты слышишь себя? Погибнут не все? А кто? Кто будет решать, кому жить? Лăры? Ты? И получается, — она сделала паузу, — мы даже не сможем им помешать? Они все продумали. Всю свою жизнь я доверяла тебе, готова была умереть за тебя… до сих пор готова! А чтобы их остановить, нужно убить тебя, а не умирать за тебя, — она посмотрела на Лира, то ли страх, то ли боль появились на ее лице. — И даже если бы я смогла поднять на тебя руку, ты вернешься опять. Как всадник апокалипсиса.
Лир покачал головой.
— Я им не нужен, Чарна. Не меня для этого придется убить.
Глава 24. Башни и крепости
Веревка полоснула по содранной на запястьях коже, и Никк заскрежетал зубами от боли. Уже час, если не больше, он пытался высвободиться, но все, чего добился, это липкие следы крови, медленно стекающей по пальцам связанных за спиной рук.
Спина к спине, связанные по рукам и ногам, они с Аней сидели в темноте сырого подвала. Все попытки Никка привести Аню в чувства провалились. Сколько бы он ее ни звал — голосом или мысленно — она сидела неподвижно, уронив голову набок, не отвечая ему. Ее опоили? Оглушили? Что-то явно не так. Никк чувствовал, что Аня спит, но ее сознание дремало слишком крепко, находилось слишком далеко, оставалось слишком тихим.
Еще раз потянув носом затхлый воздух, даитьянин прищурился. Ничего не видно. Он понятия не имел, где находится, впереди виднелся лишь один нечеткий силуэт: то ли приоткрытая дверь, то ли поворот коридора, за которым брезжил мертвенно-синий свет.
— Аня? — шепнул Никк опять. От каждого слова горло щипало, и горьковато-кислый привкус оседал на языке. Будто в самом воздухе витал яд.
Тишина.
Страх, которому Никк не позволял вырываться наружу, свербел в груди.
Что же произошло? Никк помнил, как они вдвоем шли по пустому городу, черные дома, кривые башни… Они с Аней разговаривали о ее маме, и вокруг не было никого, а затем в переулке мелькнула тень. Даитьянин готов был поклясться, что они свернули в этот переулок вместе! Только вот обернувшись, он Аню рядом не обнаружил. Звал, кричал — без толку. А потом побежал обратно и…
Все.
Никк тряхнул головой, но воспоминание обрывалось, не желая возвращаться.
Пытаясь не обращать внимания на впивающиеся в стертую кожу веревки, Никк еще раз потянулся к Аниной руке. Может, касаясь, ему будет проще достучаться до ее мыслей? Она не отреагировала на его прикосновение и не шевельнулась, когда ее пальцы оказались зажаты в его ладони. Анина рука была холодной.
«Холодная, как у…»
— Нет, нет, нет, — зашипел Никк в пустоту. Паника кольнула грудь. Вот-вот вырвется. Но ведь он все еще чувствует ее мысли! — Аня? Аня, ты меня слышишь? Аня!
Его одинокий голос разнесся эхом по подвалу.
Никк извернулся, сев полубоком, и Анина голова упала ему на плечо. Ее растрепавшиеся черные волосы серебрились в просачивающемся сквозь дверь свете.
«Хэллхейт прав, какой же я идиот, — выругался Никк. — О чем только думал, сунувшись сюда? Что тифонцы, одурачившие весь мой народ, не одурачат меня? Что мы с Аней сможем пробраться незамеченными? Только дурак, последний дурак поддается секундному порыву гнева и верит в свою исключительность!»
Никк вспомнил мысли Смерона за миг до смерти: пустые, безликие, лишенные страха и радости. А потом — бездна (так назвала ее Аня).
— Ань, очнись, слышишь меня? Прямо сейчас! — «Не бросай меня одного! Пожалуйста. Пожалуйста!»
Сотни картинок прошлого и, возможно, уже никогда не осуществимого будущего тут же ожили в голове. Глаза защипало. Они ведь не для того преодолевали весь этот путь! Ссорились и мирились, пересекали планеты, теряли друзей и родных, отчаивались и просыпались с новой надеждой, чтобы закончилось все сегодня!
«Так резко. Так глупо».
Из коридора донесся неясный шорох, точно приглушенные шаги где-то далеко. Замерев, Никк уставился на дверь, прислушался.
— Эй! — крикнул он. — Кто там? Что вы сделали с Аней? Освободите нас немедленно, слышите! Мы не враги, мы… — шаги стихли. — Пекельный Астерот! — «Мы враги».
Никк посмотрел на свои ноги, перетянутые у лодыжек тугим жгутом.
— Это все так нелепо, — таращась в темноту, он сам удивился своему нервному смеху. — Я вдруг понял кое-что, Ань. Знаешь, все наши мечты и фантазии, которые мы всегда откладываем на призрачное «потом», пустая трата времени. Мы обещаем себе, что однажды наступит особенный день, когда погоня за счастьем прекратится. Не это ли величайшая ложь во вселенной? Что придет время.
Голос отражался от пустых стен, давя обратно на него. Удушая. Никк не знал, что ему делать, паника разрасталась, и только собственные размеренные слова еще придавали спокойствия. Мунвард не поможет, сестры рядом нет, и никто не знает, где искать их с Аней — даже не догадывается, что их надо искать!
«Сам виноват, возомнил, что раз „Книга Судеб“ дала тебе две бредовые подсказки, что раз тебе приснились Энриль и Арий, то ты уже понимаешь происходящее лучше других», — ерзая, Никк вдруг наткнулся ногой на выступ в полу: острый камень или отломанная ручка от бывшего здесь когда-то люка? Неважно, сойдет. Подтянув колени к груди, он зацепился веревкой на ногах за выступ и попытался порвать ее, с первого раза не получилось, но натяжение явно стало слабее.
— А время ведь никогда не приходит, — процедил сквозь зубы Никк, снова зацепившись за выступ, — оно только идет. Быстро и безжалостно. И попробуй, арх… — промахнулся, камень вонзился в кожу, проткнув штанину насквозь. — Попробуй успей распознать тот момент, Ань, когда принимаешь судьбоносное решение! Нет, мы не умеем улавливать этот момент, не умеем сохранять в себе навсегда.
Разговаривая, Никк одновременно повторял все это мысленно, не оставляя попыток связаться с Аней. Однако ее сознание по-прежнему блуждало в неизвестности, а руки были ледяными.
— Помнишь наш абсурдный разговор в театре? — спросил он и крепче сжал за спиной Анины руки в своих. — Я так боялся ляпнуть какую-нибудь чушь, а в итоге чушью было все, что я говорил в тот вечер.
Веревка на ногах отказывалась перетираться. Страх, неподдельный страх, что это и правда конец, начинал бросать Никка в дрожь.
Никк закрыл глаза, сделал вдох. Он знал, когда пришло его время, когда наступил его миг. Тот день имел вкус дождя и чересчур сладкого мороженного из театрального буфета. В памяти ярче всей остальной жизни стоял единственный миг — встреча с Аней в фойе перед спектаклем, жар ее глаз, что поглотил Никка без остатка, затмив весь мир вокруг.
Он никогда не верил в судьбу, но по иронии, кажется, судьба верила в него. Никк помнил каждое слово, сказанное землянке с тех пор, каждое их мимолетное прикосновение, каждую минуту, проведенную рядом наяву и во снах. Келас и Пайтити, Сутала, Патил и Забвенный город, — десятки разговоров, сотни улыбок, слез и бессмысленных ссор. О чем все это было? О пустяках, о глупостях, о неурядицах, на которые не стоит тратить даже самую длинную жизнь. Погони, обманы, предательства и страшные тайны, — все это не могло навредить сейчас. Но одно слово — несказанное ни разу слово! — жгло Никка изнутри.
— Аня? — позвал он, прижавшись щекой к ее виску. — Я тебя лю…
Дернувшись, землянка вдруг подняла голову. Машинально попыталась встать и чуть не повалила их обоих на каменный пол, но, осознав, что связана, затихла.
— Никк? — прозвенел ее испуганный голос в темноте. Никогда прежде он не чувствовал большего облегчения.