Где ночует зимний ветер
Глава 1НА СЕВЕР
Меня никто не провожал из нашего десятого «Б», ни мальчишки, ни девчонки, как будто я для них и не существовала. Поезд давно отошел от Ярославского вокзала и успел набрать скорость, а я все еще махала из окна на прощание Дяде Степе маленьким букетиком белой сирени. Эту веточку подарила мне мама. Я повторяла ее напутственные слова, украдкой всхлипывала и прощалась с любимой Москвой.
Я хотела откровенно поговорить с мамой перед отъездом и все ей объяснить. Мама поняла бы меня.
Как все это произошло? Я до сих пор не могу полностью уяснить…
По дороге в школу я неожиданно остановилась перед большим красочным щитом с объявлением: «Механическому заводу требуются токари, фрезеровщики, револьверщики, слесари-лекальщики. Ученики обеспечиваются стипендией. Нуждающимся предоставляется общежитие». Далее столь подробно и привлекательно излагались условия и блага, которые ждут поступающего на завод, что я подумала: «А не пойти ли мне туда работать? Анфиса Аникушкина — токарь! Или Анфиса Аникушкина — фрезеровщик! Звучит! Стипендия, конечно, пригодится. Денег у нас с мамой не так уж густо, прямо сказать, мало. А вот общежитие не потребуется. Скоро однокомнатную получим».
Рассмеялась я потому, что не знала, что в этот день по-серьезному придется подумать о своем месте в жизни. Причем не где-нибудь, а именно на заводе.
— Аникушкина, мы тебя заждались, — сказала мне в школе наш классный руководитель Мария Петровна Петрова, которую мы прозвали Петрушей. — Звонили с завода шлифовальных станков. Это ты договаривалась об экскурсии?
— Да, мне поручили комсомольцы.
— Я вас отпускаю с уроков. На заводе вас ждут, торопитесь. Со мной разговаривал секретарь их комсомольской организации.
Петруша нас первый раз отпустила одних. Наконец-то она поверила, что мы уже не слепые котята. С пятого класса опекала и дрожала над каждым из нас, как заботливая наседка.
Больше всего экскурсии обрадовались наши мальчишки. Лучше на заводе побывать, чем сидеть в опостылевшем классе. Решили топать пешком, не пользуясь благами цивилизации. По дороге мальчишки расхрабрились и начали курить. Им не надо было прятаться от учителей и настороженно оглядываться по сторонам. Смешно смотреть, как они старательно затягивались, норовили через нос выпускать дым.
Даже тихоня Вовочка Терехин зафасонил и попросил у мальчишек сигарету. После первой же затяжки он закашлялся, и его красные, тугие, как две половинки мяча, щеки побледнели.
— Сразу видно — опытный курильщик, — засмеялись девчонки.
— Ребята, мы идем на знаменитый завод, — стала объяснять комсорг класса Элла Эдигорян, чтобы настроить нас на серьезный лад. — Мне Вася Кукушкин о нем рассказывал. Я в райкоме с ним познакомилась на семинаре. Серьезный парень. Освобожденный секретарь. Да еще на каком заводе! Шлифовальных станков! Они станки отправляют в двадцать стран.
— А может быть, в сорок? — спросила я у Эллы, чтобы она не особенно важничала.
— Это мы уточним на месте, — как ни в чем не бывало тут же ответила Элла.
Элла Эдигорян — чудесная девчонка, хорошая подруга, но чересчур правильная. Живет без любопытства. Для нее слово «нельзя» — закон. А я так не могу. Мне надо все самой узнать, надо все попробовать своими руками, надо всюду сунуть свой нос. Стыдно вспомнить, но на уроках химии я всегда старалась отсыпать разные реактивы, чтобы дома повторить опыты. Один раз даже решила порох сделать. Но ничего не вышло. Другой раз засветила фотобумагу Алику, но убедилась, что в пачке двадцать листов, ровно столько, как и написано на ее этикетке…
Вася Кукушкин встретил нас в проходной. Приветливо кивнул мне, заулыбался Элле Эдигорян.
— Проходи, молодое пополнение! Не стесняйтесь! — весело сказал он.
— Неужели вы действительно думаете, Вася, сделать из меня рабочего, — кокетничала Элла Эдигорян, заметив смущение заводского вожака комсомольцев.
— Если кто пожелает, буду учить… Молодежь нам нужна. — Он оглядел толпившихся ребят. — Кто захочет работать, всех примем. Завод понравится, я уверен.
— Мы сперва посмотрим, — возразил Вовочка Терехин. Он еще не отошел после неудачного курения и все время сплевывал.
Признаться, завод я представляла себе совсем другим — строгим и даже грозным. Но он оказался каким-то домашним. За проходной разбит большой сквер. На аллеях — шеренги скамеек. Кусты сирени и клены с окопанными приствольными кругами, как на улице Горького.
На скамейках сидели мужчины и, как всегда в скверах, деловито стучали костяшками домино, неторопливо разговаривали. Женщины были заняты вязанием. Не хватало только колясок с малышами и песочниц.
— Обед в литейном, — пояснил Вася Кукушкин, заметив наши недоуменные взгляды и увлекая нас за собой в глубь двора по асфальтированной дорожке к серому зданию со стеклянной крышей. Шел он быстро, как тренированный спортсмен.
— Это наш механический цех, — сказал не без гордости комсорг и приоткрыл высокую дверь. — Входите, ребята, не бойтесь.
На нас обрушился гул станков, как высокая морская волна. Цех оказался огромным и светлым, похожим на перрон Киевского вокзала. В четыре ряда стояли станки, глянцево поблескивая масляной краской, освещенные желтыми светлячками маленьких электрических лампочек. Мне вдруг показалось, что я не в цехе, а на большой лужайке, усыпанной желтыми ромашками.
Но ровный гул моторов вернул к действительности. Я впервые в цехе завода. Скрежет металла и повизгивание резцов сплелись в один вибрирующий тягучий звук. Я сосредоточилась и заставила себя пристальнее вглядываться в простор цеха, станки, силясь понять, как они работают, что делают люди.
Вовочка Терехин не улыбался, но пытался скрыть свою растерянность, вертел головой по сторонам. Девчонки притихли и перестали шептаться.
Рабочие за станками не обращали на нас внимания. Они не отрывали своих взглядов от резцов, смотрели на крутящиеся валы, детали. Меня поразила их увлеченность и полная отдача делу, какая-то одухотворенность.
Я не первый раз замечала, что труд преображает людей, и сейчас снова убедилась в этом.
— Правда, красиво? — Вася не скрывал восторга. Вопрошающе посмотрел на Эллу, ожидая увидеть восторженный блеск в ее глазах. — Красотища!
Мне стало обидно. Вася не замечал меня. Казалось, рассказывал для одной Эдигорян и не спускал с нее глаз. А я-то думала, что поразила его. Дура дурой. Приходила в комитет комсомола договариваться об экскурсии на завод. Эллка тоже хороша. Ловко подъехала: «Аникушкина, вот тебе комсомольское поручение!». Хорошо — устроить им на заводе свидание. Я ничего не могла с собой поделать. Психанула. Отстала от группы. Решила, что сама во всем разберусь: глаза есть — буду смотреть, а не пойму чего — спрошу у рабочих.
В новом синем комбинезоне и армейских кирзовых сапогах склонился над станком токарь. Старательно подкручивал какие-то ручки. Из-под резца быстро выбегала длинная синеватая стружка, закручиваясь в тугую спираль.
— Можно взять? — спросила я робко у токаря.
Он не обернулся и только кивнул головой. Его кивок я приняла за разрешение. Дернула стружку. Острая боль заставила меня разжать пальцы. Из тонких порезов лилась кровь.
— Эх ты, голова! — укоризненно сказал рабочий и снял очки. Молодой парень с маленьким вздернутым носом смотрел насмешливо. Добрые глаза выражали сострадание. — В медпункт беги. Там перевяжут.
— Заживет! — Я носовым платком крепко обмотала палец и попробовала улыбнуться.
— Свадьба скоро?
— Годочков через пять.
— К тому времени можно посвататься.
— Я за очкарика не пойду, ты не надейся. Так твердо решила.
— А зря. По технике безопасности надо работать в очках, — засмеялся парень. — Ты посмотри: стекла простые!
— Точно простые.
— Пришли к нам на экскурсию?
— Как видишь.
— Не надумала идти к нам работать? Советую учиться на токаря. Я тебе скажу: стоящая специальность. Токари кругом нужны.
— Не знаю, еще не думала. Учиться тяжело?
— Ерунда… Станок сразу освоишь. А над чертежами попотеешь… Да ты справишься. В инструменте разберешься. Затачивать резцы трудно, это точно.
Он рассказал, что живет в Тимирязевском районе, рядом с плотиной. Пригласил в парк.
— Сейчас грязно, — засмеялась я. — Да и к экзаменам надо готовиться.
Наших мальчишек я отыскала около фрезерного станка. Ребята обступили пожилого рабочего с седыми, пышными усами.
— Фрезеровщик — выше токаря, — пояснил он.
Я решила сократить путь и пролезть между станками. С медной трубки брызнула масляная вода. Капля попала на пальто. На моих глазах грязное пятно расплылось по материалу. Я оцепенела. С трудом сдерживая слезы, проклинала свою глупость, станок, трубку. Представила, как будет ругать мама. Обязательно назовет неряхой, скажет, что на мне вещи горят, как на огне.
Сколько я ни терла грязное пятно платком, оно не исчезало, а еще больше темнело.
Элла Эдигорян громко смеялась безо всякой причины. Я нервничала, покусывала губы. «Испортила пальто, Анфиса, а я думала, ты в институт в нем пойдешь. Покупать новое не буду!» — начнет выговаривать мама. Хорошо Элле смеяться. Отец — инженер, мать работает в конструкторском бюро. А моей маме одной трудно приходится. Принесет домой получку, разложит деньги на столе и думает. На лбу собираются морщинки. «Как ни крути, а все сто дыр», — скажет она и вздохнет.
Теперь по цехам я ходила, как в густом тумане. Ничего уже не видела и не слышала, что рассказывали Вася Кукушкин и рабочие, к станкам которых мы подходили. Проклятое пятно не давало мне покоя. Я старалась больше не измазаться.
Вася Кукушкин привел нас в комитет комсомола. Маленькая квадратная комната с широким окном. Вдоль стены стоят стулья. В углу шкаф с книгами. На стенах плакаты и лозунги.