— А я и в самом деле забыла! — Я всплеснула руками, чувствуя, что глупо краснею. — Ты отнесешь?
— Мне нельзя: испугаю! — Вера замотала головой. — Да нести не могу.
— Ладно, я сама зайду к нему. — И начала накладывать макароны. — Хватит? — спрашивала Веру. Если она молчала, добавляла. — Хватит?
Вера утвердительно кивнула. Она, как проводник, провела меня по длинному коридору к последней двери. Осторожно постучала.
— Входите! — Мне показалось, что геолог недовольно встретил мое появление.
— Завтракать пора. — Я улыбнулась, стараясь выбрать место, куда поставить миску.
Вера вышла вперед, и Сергей заметил ее. Лицо его подобрело, и глаза заблестели!
— Вера, что с тобой? — больной приподнялся на локте, но тут же медленно сполз с койки, болезненно скорчившись от сильной боли. На лбу заблестели капельки пота.
— Кипятком обварилась! — Вера пыталась улыбнуться, но бескровные губы выдали ее страдание.
— Ты легла бы, Верусь! — Сергей осторожно дотронулся пальцами до забинтованных рук. — Инвалиды мы с тобой. Бюллетенщики!
— Чуть не забыли тебя накормить!
— Вера, ты не бойся. Я не дала бы геологу умереть с голоду!
Сергей первый раз обратил на меня внимание. Я успела разглядеть его скуластое лицо, заросшее густой щетиной, большие спокойные глаза под кустистыми черными бровями.
— Кушайте. Сейчас принесу чай и сухари. Сколько вам чаю? Одну кружку? Две?
— Сергей всегда по две кружки пьет, — вмешалась Вера и обиженно поджала губы.
«Успела все привычки геолога изучить, — подумала я о поварихе. — Уйду, пусть посидят вдвоем. Поговорят о своих болезнях».
В кухне я застала озабоченного Володьку. Он держал в руке длинную веревку, старательно затягивая рукой очередной узел. Невольно я сравнила худого и узколицего геолога Сергея с сильным бородатым Бугром. Когда он сгибал руки, мускулы большими шарами перекатывались под рукавами. Он стоял крепко, широко расставив ноги, как высоковольтная опора.
— За добавкой пришел?
— Вроде того. — Бугор сощурил глаза. — Ты недогадливая. Я не люблю сачков. Лешке Цыпленкову будет азу, а мне ты что обещаешь?
— Что закажешь?
— Шашлык по-карски! — Бугор втащил на кухню доски. Быстро принялся орудовать топором. Каждый удар отличался точным расчетом.
Я не обращала внимания на его работу. Доски скоро оттаяли, и в кухне запахло смолой, как будто вбежали знакомые елки из нашего подмосковного леса.
В кухню вошла Вера. В забинтованные культи втиснута миска. На радостном лице улыбка. Она подошла к маленькому зеркалу и посмотрелась.
— У тебя помощник объявился?
— Не звала, сам пришел!
Бугор молча посмотрел на Веру. Повернул топор и обушком принялся сбивать доски, с одного удара вгоняя гвозди.
— Полку решил сколотить? — спросила Вера, придирчиво присматриваясь к работе.
— Угу.
— А я просила, не стал делать.
— Плохо просила. — Бугор достал из кармана пачку сигарет, закурил.
— Фисана, первую полку оставь для приправ, — распорядилась деловито повариха. — Под рукой у тебя соль, лавровый лист, перец, горчица. На второй — миски, ложки, кастрюли.
— Хорошо, — сразу согласилась я. На кухне я временно: хозяйка Вера, пусть расставляет, как хочет.
— Анфиса, принимай работу. — Бугор сверлил меня черными углями глаз. Поставив полку, добавил: — Пойду поищу материал для топорища. Березовое полешко надо отыскать. Чуть лоб не раскроил вашим топором, три раза взлетал, как ракета.
— Бугор, спасибо! — сказала Вера.
— Володька, у тебя есть фамилия? — спросила я озабоченно. — Ты человек! Фамилия должна быть.
— Была… — Володька почесал лоб. — Но забыл…
— Не верю! — сказала я строго.
Хлопнула дверь, и мы с Верой остались одни.
— Чудной Володька, — сказала я подруге, стараясь ее втянуть в разговор. — Правда, чудной? Фамилию свою забыл.
— Не чудней других… Поживешь — поймешь… Север не дом отдыха… Одни приезжают сами, а других и присылают… Парень бывалый, тертый… Я редко ошибаюсь! Лешка за длинным рублем приехал, а Бугор решил здесь свою биографию исправлять.
— А кто он? Мне говорил, что в цирке работал.
— Значит, фокусник, а я не знаю… За одного Сергея поручиться могу. Парень хороший. — Вера прижалась ко мне и шепотом сказала: — Нравится он мне… А тебе?
— Не знаю.
— Ты кого-нибудь любила?
— Одного парня, — с трудом подавила вздох. — Со мной в одном классе учился. Кажется, его любила…
— Тебе Володька понравился, — сказала Вера, не без зависти смотря на кухонную полку.
— Не знаю… С меня любви пока хватит!
— Бугор — самостоятельный мужик. Не сравнить с пустозвоном Лешкой Цыпленковым.
— Не знаю. Поживем — увидим!
Так любила говорить мама…
Снова нахлынули воспоминания.
На троллейбусной остановке я столкнулась с высоким парнем. На рукаве его пальто красовалась красная повязка. Парень выжидающе смотрел на меня, требуя, чтобы я его узнала.
Я хотела обойти его, но не смогла. Глаза удерживали, как крепкий магнит. Беспокойная мысль острым гвоздем засела в мозгу. «Где я его видела, где встречала?». Чтобы скрыть свое замешательство, чуть-чуть улыбнулась, стараясь придать своему лицу больше приветливости.
Парень явно издевался над моей растерянностью. Веселые бесенята прыгали в его темных глазах.
— Олег! — крикнула я нетерпеливо, радостно и удивленно, округляя глаза. Наконец-то вспомнила. Да это токарь с завода шлифовальных станков. Танцевала с ним танго под хриплую пластинку.
— Узнала, а я подумал, что ты задаешься, — сказал он, пожимая мне крепко руку. — Имя я твое помню. Анфиса. Как живешь? Экзамены сдала?
— Экзамены сдам, ждать еще немного осталось, — сказала я, переходя на шутливый тон разговора. — Имя запомнил? Точно — Анфиса! — Во время танца мне было легко говорить с ним. — Билеты зубрю.
— Зубрила! — Олег весело засмеялся.
— Самая настоящая. А ты почему с красной повязкой гуляешь?
— Дружинник. Гроза для пьяниц и хулиганов. Ты наших ребят здесь не видела? Кукушкин тоже с нами дежурит. Мы к пятнадцатому отделению прикреплены. Отделение здесь в переулке.
— Ты ловил жуликов?
— Тебе правду сказать? — Олег шагнул ко мне, нагнулся и пробасил на ухо: — Ни одного… Пьяных приводил, а воры пока не попадались.
— А я думала, ты настоящий дружинник.
— Настоящий и есть… Ты лучше скажи, почему ваши ребята больше не звонят нам?
— К экзаменам готовятся. К тому же раздумывают, идти или не идти.
— Пускай не сомневаются. Выучу на токаря…
— Мне тоже поможешь?
— А ты как думала? Звони добавочный три сорок, комитет комсомола. Меня не будет — Васю Кукушкина спроси. Ты звони… Заводные девчонки нам нужны…
— Я побегу! Подруга меня ждет. Пока, Олег — торопливо ткнула ему руку дощечкой.
«Заводная девчонка, — подумала я о себе с радостью. — Олег правильно определил — заводная». Подошла к витрине магазина и посмотрела на свое отражение в большом стекле. На задорное, улыбающееся лицо. «Олег хороший парень. Обрадуется, когда я приду в цех. Обещал всему научить!»
Представила себя на заводе в цехе. Стою около стайка. Передо мной маленькие колесики и ручки. Змейкой крутится длинная стружка. Надо все же поговорить и с Машей Корольковой. А вдруг она решит вместе со мной идти работать на завод?
Скоро я уже была около нашего старого дома. Одним махом влетела по скрипучей лестнице на третий этаж. Торопливо впилась в круглую кнопку звонка, не отпускала ее, пока не послышались торопливые шаги.
Дверь открыла Алевтина Васильевна. Ее лицо было злым. Маленькие глазки метали искристые молнии.
— Фисана, ты должна знать: два звонка ко мне!
— Простите.
— Я не нанималась всем двери открывать, а особенно тебе!
Вспомнила пенсионерку Абажуркину Серафиму Ивановну. Она хотя ворчала, но не была такой злой. «Надо нам скорей переезжать. Потороплю маму, — подумала я нетерпеливо, но тут же усмехнулась: — Но тогда я буду жить слишком далеко от Алика. Как же я обойдусь без его телефонных звонков. Как будем договариваться о встречах?».
Я остановилась на пороге. Комната наша маленькая — метров пятнадцать. Круглый стол делил ее пополам. Слева — диван, а справа — мамина кровать. Шкаф, буфет с посудой, полка с книгами и учебниками — вся мебель.
Выше дивана с резной спинкой прибито зеркало. Когда надо причесываться, забираюсь на стул или прыгаю на диван. Под потолком — черная тарелка репродуктора «Рекорд».
— Фисана, ты опять нагрубила Алевтине Васильевне. Жалуется она на тебя, — увидев меня, сказала с упреком мама.
— Дверь она открыла. Я ей ничего грубого не сказала… Она ругалась. Мама, когда мы переедем?
— Ты права… Можем хоть завтра… Я хотела немного денег собрать… купить тебе тахту…
— Мама, у меня нет белого платья. В школе у нас будет выпускной вечер.
— Знаю, дочка. — Мама вздохнула, присела к столу. Положила перед собой тяжелые, натруженные руки. — Туфли надо…
— После школьного бала мы пойдем на Красную площадь… Туда приходят классами… Так заведено.
— Знаю, Фисана… Отец не дождался твоего праздника, — она рукой смахнула слезы.
— Мама, ребята решили идти работать на завод шлифовальных станков. Меня уговаривали… Рабочие там хорошо зарабатывают… Сначала буду учеником… Потом разряд присвоят…
— Отец хотел, чтобы ты стала врачом. Ты помнишь?
— Помню, — как эхо, откликнулась я. — Помню… Пойду работать, а учиться буду вечером.
— Смотри, Фисана… Ты уже взрослая… Поговорить нам надо. Хочу с тобой я посоветоваться. Помнишь, Кузьма Егорович к нам приходил… Я прописать его решила… Человек он хороший… У нас мастером работает…
— Прописать? А зачем?
— С нами будет жить…
Я просто остолбенела.
— Ты что, мама?.. Как ты можешь, изменить… а папа… Ты его не любила?
— Фисана, любила! Очень любила… Жизнь моя проходит… Ты скоро улетишь, а я останусь одна в четырех стенах… Одна…