— Маша! — испуганно закричала я, отыскивая глазами свое пальто на вешалке. — Где ты, Маша? Не плачь. Я сейчас приду, мы поговорим… Поеду на аэродром.
Но трубка замолчала. Зря я старательно дула в микрофон и чего-то ждала. Возвращаться в комнату не хотелось. Мне трудно видеть маму, ее заплаканное лицо, упрек на нем. Я ни в чем не виновата. Я ей не судья, но я не могу изменить памяти отца… Не хочу Кузьму Егоровича видеть, сидеть рядом, не хочу находиться с ним в одной квартире!
Осталась на кухне. Прижалась спиной к стене. В школе мне сегодня удалось поговорить с Задворочным. Он тоже решил идти работать. Обрадовался моему предложению. Нас уже шестеро! Позвоню Олегу, пусть не думает, что я забыла о своем обещании. Приведу десять человек! Пусть учит нас специальности, передает свое мастерство.
…Дома у нас уже целую неделю шла «холодная война». Я с мамой не разговаривала, делала вид, что не замечаю ее. Хуже всего пришлось в воскресенье, когда не надо было мне идти в школу, а ей на работу, когда мы остались с глазу на глаз в тесной комнате.
Пора завтракать. Мама не позвала к столу, а загремела посудой. Молча положила мне на тарелку горячую картошку с мясом.
Я смотрела на край тарелки, отрешенно ковыряла вилкой картошку…
— Фисана, нам надо поговорить, — тихо сказала мама.
— Зачем? Не стоит!
— Нельзя быть эгоисткой… Понимаешь?
— Я эгоистка? Да? А больше ты ничего не выдумала? Я эгоистка! Делай как хочешь… выходи замуж, женись… Мне все равно… Мне стыдно за тебя… Обидно за папу… Ты понимаешь? — громко закричала я. Хлопнула дверью и вылетела из комнаты.
Под дверью, подпирая ее плечом, стоял слесарь-водопроводчик Заплетов. Я налетела на него.
— Подслушиваете!
На кухне, как часовые, застыли у своих кастрюль Алевтина Васильевна и толстяк Яковлев. Они быстро переглянулись, вздохнули, внимательно посмотрели на меня.
Зина стирала в тазике Алешкины рубашки. Она стряхнула с рук мыльные хлопья, поправила сбившуюся косынку.
— Шумим? На кухне даже слышно.
— Отстань! — оборвала я Зину и резко отмахнулась рукой. Развернулась на каблуках и направилась в комнату. На кухне не нашлось мне места. Несколько шагов до комнаты успокоили меня. Решила с мамой больше не пререкаться. Надо сосредоточиться. До экзаменов осталось мало времени, а я не выучила даже половины билетов. Так, пожалуй, еще провалишься. Приказала себе не думать о мамином Кузьме Егоровиче. Он и без того уже достаточно испортил мне крови.
Села на диван. Разложила перед собой билеты.
Мама, осторожно смахивая слезы, всхлипывала за столом.
— Ты оскорбила меня, Фисана. Я ухожу к бабушке.
— Я тоже дома не останусь… пойду заниматься в читальню…
— Фисана, ты можешь дуться сколько тебе угодно, но надо нам поговорить… У тебя скоро экзамены… выпускной вечер… Ты же сама сказала — надо покупать белое платье.
— Ничего мне не надо!.. Купи лучше тахту… она нужнее… положишь на нее своего Кузьму Егоровича.
— Анфиса, как тебе не стыдно? — Мама заплакала.
— Ничего от тебя не возьму! Слышишь, не надо мне белого платья! — Я выбежала на улицу. Куда мне идти — не знала. Не могла оставаться на месте, поспешила скорей уйти из дома, на улицу.
Людской водоворот закружил меня, понес по тротуару мимо магазинов, больших и нарядных витрин с зеркальными стеклами.
Около телеграфа стоял высокий парень в широкой кепке с красным шарфом. Жора! Я хотела обойти его стороной, но он заметил меня, остановил, дурашливо растопырив руки, как шлагбаум.
— Алик тебя послал? — спросила я, презрительно сузив глаза и стараясь убежать.
— С чего ты взяла? — Он удивленно свистнул. — Выдумала?.. Твой пижон совсем от рук отбился… Не люблю маменькиных слюнтяев… Ты что нашла хорошего в нем? Не пойму!
— Не твое дело!
— Знамо… А ты чего хлюпаешь? Нос красный, глаза красные… С предками поругалась?
— А тебе какое дело?.. Поругалась… Не поругалась… Лучше скажи, Алика видел?
— Значит, нужен Алик? А ты мне откройся, может быть, я скорей помогу твоему горю… Я ведь жалостливый! — парень попробовал взять меня за руку.
— Отстань, — я откинула его тяжелую руку.
— Не хочешь говорить — не говори… будем молчать! — Жора шагал сбоку чуть сзади меня, тихо насвистывал. Он не обгонял и не отставал.
Постепенно я стала успокаиваться, замедлила шаги. Жора остановил меня вопросом:
— Королева-Несмеяна, ты видела мать Алика?
— Нет.
— Представь, эта толстая маман ругала меня сегодня, что я порчу ее сына. Как тебе нравится? Обидела меня. Это я-то порчу ее сына? Первый товарищ и друг! Я за Алика жизнь готов отдать. Голова у него светлая, как у академика.
— Хорош академик, с физикой не в ладах, — засмеялась я. — Академик выше троек не подымается.
— Мне бы его родителей… таких заботливых… я бы сам академиком стал…
— Жора, а кто твои родители?
— Люди-изверги… мачеха одна чего стоит! Брр! — Он затряс головой.
Жалко парня. У нас с ним, оказывается, одинаковые судьбы.
— Королева, а глаза у тебя на мокром месте! Что все-таки случилось? Ты скажи, может быть, я помогу… Не справлюсь один, с Аликом обмозгуем… Голова у него — палата…
Я остановилась. Пристально посмотрела на Жору. Лицо у него стало серьезным, внимательным. Пропала глупая ухмылка.
— У тебя мачеха… а у меня отчим должен появиться… мама сказала… мы квартиру получили… переезжать должны…
— Дела! — Жора не удержался и громко засвистел. — Понимаю тебя, королева! Хорошего мало… Они все черти рогатые, что мачехи, что отчимы… на первых порах подлизываться будут, а потом зубы покажут! Я знаю!
— Я папу люблю… папа у меня был хороший… Матери отрезала — не хочу видеть Кузьму Егоровича… Ничего мне от нее не надо… Выпускной вечер будет, приду в форме… белое платье пусть не покупает.
— Это ты зря! — сказал Жора заботливо. — Даже в песне поется: в жизни раз бывает восемнадцать лет… На выпускной вечер пойдешь в белом платье. Мы с Аликом это обмозгуем.
— Что обмозгуете?
— Купим тебе белое платье.
— Я не возьму…
— Ты что, чокнутая?.. От матери не возьмет… от нас не возьмет…
— Ну и пусть чокнутая, все равно не возьму!
Глава 5ГДЕ МОЕ СЧАСТЬЕ?
От каждого дома у нас на сто десятом убегали в разные стороны протоптанные в снегу глубокие канавки. По ним сновали, как челноки, взад и вперед ребята из разных отрядов и партий: вездеходчики, геологи, радисты, завхозы, рабочие.
И, глядя на эти дорожки, я без особого труда узнавала, что непоседливый и беспокойный народ больше всего топал в контору Тюменской геологической экспедиции, на вещевой склад, на почту и в магазин.
В магазине торговала Королева Марго. Так прозвали продавщицу с выпученными, рачьими глазами. Королева Марго всегда сидела, прислонившись спиной к печке, на высоком ящике и грызла семечки.
В поселке давно свирепствовала эпидемия. Но не грипп, а полное безденежье. И хотя магазин поселка был забит товарами, полки его заставлены темными бутылками с шампанским, вермутом, водкой и спиртом, покупателей не находилось.
У прилавка постоянно толкались ребята из других экспедиций и наши парни Лешка Цыпленков и Аверьян Гущин. Они пробовали объясняться в любви Королеве Марго. Но это не трогало скучающую продавщицу. Она невозмутимо щелкала семечки или принималась пудрить синий нос. Доставала из кармана зеркало, изучала свое лицо, изредка вырывала седые волосы. Королева Марго отпускала в долг вино лишь тем из парней, на кого она заглядывалась.
В нашей партии самый красивый и сильный парень — Володька Бугор. Так решили мы, девчонки. В его силе я убедилась уже при приезде, когда он поймал меня на руки. Бугор мне нравился, но влюбляться в него я не думала. Хватит с меня одного Алика Воронцова! Хватит!
Пока я еще не оформлена в штат экспедиции. А когда это произойдет, не представляю.
Лешка Цыпленков, Боб Маленький и Президент каждый день бегали в контору глазеть на доску с приказами.
Наша партия поисково-ревизионная. Так сказал Александр Савельевич. Сокращенно: «ПРП-1».
Дни проходили, а приказа на меня не было. Ребята, как и я, с нетерпением ждали зачисления в штат и мечтали о первом авансе.
Лешка Цыпленков и повариха считали причитающиеся им суточные, полевые и полярные надбавки. Я совершенно не разбиралась в путанице цифр, процентов, но слушала внимательно, боясь что-то пропустить.
Обычно разговор о деньгах первым заводил Аверьян Гущин. Объяснялось просто: он успел побывать в магазине. Потом брал слово Лешка Цыпленков. Он обстоятельно давал разъяснения по заработной плате. Без ошибок перечислял все разряды, тарифные ставки. Удивительно быстро в уме множил и делил трех- и четырехзначные цифры. От него я узнала, что должна получить больше ста рублей!
Я заметила, что Володька Бугор никогда не принимал участия в нашем споре. Смотрел спокойно, прищурив глаза. Нельзя понять: смеялся над нами или жмурился от яркого света и белизны снега. В такие минуты он казался мне старше своих лет, много пожившим и бывалым человеком.
Мы с Олей особенно довольны были Лешкиным расчетом. Если даже ошибался, прощали. Несколько раз вместе с Олей бегали в магазин и выбирали себе обновки. Королева Марго встречала неласково. Выбор наш не одобряла. Но мы с Олей решили назло продавщице купить два красных свитера с петухами, которые нам не особенно нравились.
Ребята не отрывали глаз от полок с товарами, щупали наши покупки, ко всему приценивались, но пока ничего не покупали. Лешка Цыпленков попросил пару желтых ботинок и, щелкая согнутым пальцем по кожаной подошве, громко говорил:
— Получу деньги, куплю себе такие ботинки. Фасонистые. Мне к костюму ботинки новые надо купить!
Вера уговорила нас с Олей купить с получки бутылку шампанского и выпить. Я согласилась. Мне хотелось попробовать шампанское. Его я должна была пить на школьном балу.
Веселый вечер в жизни нашей