— У испанского короля Альфонса Тринадцатого.
— Случайно, не воровали у них марки? — поинтересовался Аверьян.
— В сейфах такие марки хранят, — пояснил Президент. — В тысяча девятьсот тридцать первом году свергли в Испании монархию. Альфонс Тринадцатый убежал, бросив ценное имущество, но прихватил с собой все марки.
— Дурак, золотишко бы цапнул! — разочарованно сказал Гущин. — Дурак Альфонс. А еще тринадцатый!
При очередном толчке упал брезент, и в машине стало темно. Мишка Маковеев не сбавлял скорость. Вездеход, по-прежнему натужно тарахтя, упрямо продирался между скалистыми горами, то и дело шлепая гусеницами по камням, переезжая ручьи.
Президент протяжно зевнул. Не закончив рассказ, захрапел, не досказав всех историй о королях, президентах и их коллекциях марок.
Скоро и меня начало укачивать, но я крепилась. Боялась, что пропущу что-то особенно важное.
Сколько я проспала, сказать трудно. Проснулась от тяжелых ударов. Они гремели справа. То раздавались снизу, а через минуту удары сыпались по бокам. И снова грохот сотрясал вездеход. Казалось, что от сильных ударов он подскакивал.
Я испуганно открыла глаза, меня поразило, что я не слышала знакомого лязга гусениц, словно Мишка Маковеев потерял их по дороге.
В машине стоял громкий храп, все спали, устав от тряски, дороги, разговоров.
— Боб! Президент! Цыпленок! Аверьян! Владимир! Ольга! — громко выкрикивала я имена. — Проснитесь скорей. Что-то случилось! Скорей просыпайтесь, черти!
Лешка Цыпленков отбросил брезент на дуги. Темные рваные облака скупо процеживали свет, спутав всякое представление о времени. Бурная река тащила нас вместе со льдом вниз, то и дело швыряя на камни, крутя на водоворотах.
— Сеха-яха! — громко сказал Боб Маленький. — Мы должны были ее переезжать! Уже вскрылась!
— Мы плывем! — испуганно крикнула Ольга.
— Тише! — Володька Бугор сел на борт и закричал: — Выбирайся на берег, Малюта! Действуй живо, дурак!
— Я ухи забыл надеть!
Хлопнула дверка кабины. Александр Савельевич начал вылезать на крыло.
— Ухи забыл! — рявкнул громко Бугор, перекрывая гул реки и скрежет трущегося льда. Он выругался. Быстро принялся раскидывать вещи.
— Цыпленок, ты железные щитки для гусениц не видел?
— Нет.
— В правом углу лежали, — сказал Президент, суматошно раздвигая рюкзаки, спальные мешки, палатки, ящики и коробки.
— Давай, шевелись! — орал Бугор.
Грозная река тащила вездеход, как самую обычную щепку, крутила и безжалостно била о камни и льдины.
Александр Савельевич выбрался из кабины на крыло, и машина сразу накренилась. Волны стали перекатываться через борт, захлестывали.
Я смотрела на Александра Савельевича со страхом. Вездеход как назло швыряло из стороны в сторону, и для того чтобы удержаться на капоте, надо было обладать ловкостью акробата. Но стоять на одной ноге — еще труднее.
Вездеход ударило о камни. Раздался всплеск. Я едва удержалась, чтобы не крикнуть. Александр Савельевич продолжал стоять, вытирая рукой мокрое лицо: его окатила с ног до головы высокая волна.
Бугор радостно ударил двумя железными крыльями, как литаврами, и вылез из машины.
— Боб, забирайся на левый борт для равновесия! Смотри, чтобы наше корыто не перевернулось, — командовал Свистунов. — А вы, начальник, в кабину!
— Я постою. Ничего не случится, — спокойно ответил Александр Савельевич.
— Комиссар, найдется кому уравновешивать! — настаивал Володька, добираясь до мотора машины.
Холодные волны, куски синего льда с треском били по вездеходу, как удары тяжелого молота. Я высунула голову и напряженно смотрела. Бугор лежал над гусеницей и что-то делал. Руки по локти в воде. Налетела волна и окатила парня.
Володька привернул крыло и переполз на правую сторону вездехода, не обращая внимания на перекатывающиеся волны. Машина качнулась и зачерпнула воду.
На крыле проворно оказался Боб Маленький. Машина выпрямилась, как чаша весов под гирей.
Бугор работал, не обращая внимания на бьющие волны и брызги воды. Острый кусок льда ударил в кузов. Вездеход развернуло. Высокая волна нагнала машину и обрушилась сзади, обдав нас всех холодной водой.
Мне показалось, что скалистый хребет на берегу пришел в движение. Но хребет со снежными пиками стоял на месте, а крутилась на течении наша машина, наполняясь водой.
— Вруби четвертую, Малюта! — громко крикнул Бугор, наконец, прикрутив направляющие щитки на гусеницы, и смачно выругался.
Вездеход ударился днищем о торчащий камень и медленно двинулся поперек течения к скалистому правому берегу.
Но бурная Сеха-яха не думала сдаваться, отшвыривала от берега, старалась разбить вездеход о горбатые спины камней.
Преодолев стремнину, стальная коробка у берега пошла быстрее. Шипы траков заскребли по земле, осыпая гальку. Нос вездехода задрался, а кузов нырнул в реку. В его четырехугольном ящике заплескалась вода, всплыли спальные мешки. Неожиданное купание в ледяной воде не доставило нам радости.
Страх еще не прошел, и мы молчали, уставившись на бурную реку. Каждый думал об этой проклятой переправе, с трудом веря в свое счастье и избавление от плена.
«Да, хороша поездочка! Хороша!» — отжимая воду из ватника, подумала я.
— Баба-Яга приглашала в гости! — нервно смеялся Президент. — Бр-р, мешок с костями предлагала!
— А марки не сулила? — спросил Аверьян Гущин.
— Нет.
— Не нравится мне Баба-Яга! — Володька почесал пятерней бороду. — Цыпленок, дай закурить твоих подарочных. Мои сигареты размокли.
— Держи.
Бугор жадно затянулся. Я стыдливо опустила глаза и не смотрела в его сторону: трусом его считала, а он так невозмутимо лежал на узком крыле машины, прикручивая крылья над гусеницами! Трусу такое не под силу! Волны Сехи-яхи и льдины каждую минуту могли сбить его в реку.
Александр Савельевич вылез из машины. Шагнул, прихрамывая. С мокрой одежды стекала вода.
— Злая Сеха-яха.
— Баба-Яга, — сказала я.
— Злая Баба-Яга! — согласился начальник партии.
Вездеходчик хлопнул дверцей машины. Огромная шапка сползла ему на глаза. Он угрюмо молчал и, чтобы не видеть упрека в наших глазах, нырнул под днище машины. Через минуту он уже держал шприц с солидолом и старательно смазывал ленивцы и звездочки машины.
Александр Савельевич жадно курил, глубоко затягиваясь. Он смотрел задумчиво на широкую реку, вслушиваясь в грохот перекатываемых камней.
— Подержи! — Володька Свистунов протянул мне мокрую телогрейку.
Я хотела помочь ему, но меня опередил Президент.
Выкрутив телогрейку и ковбойку, Володька стащил с себя тельняшку. Я поздно отвернулась. Успела заметить на его шее тяжелый крест на медной цепочке. Это было для меня открытие.
Неужели Бугор верующий? Вроде, непохоже. Если он не верует, зачем тогда таскает крест, шею стер цепочкой до крови?
— Свистунов, возьми куртку! — Александр Савельевич начал раздеваться. — У меня теплый свитер. — Он не обратил внимания на крест, как будто знал о нем давно.
Володька не отказался от меховой куртки начальника. Он подошел, широко улыбаясь.
— Выпьешь?
— Надо согреться.
Александр Савельевич налил из своей фляжки в кружку спирта.
— Анфиса, достань что-нибудь закусить. Тушенку или корейку.
— Не надо, комиссар! — махнул рукой Володька. Выплеснул спирт в рот и, захватив горсть снега, жадно заел. Летную куртку держал на весу перед собой и не торопился надевать. Лицо раскраснелось. На его литых чугунных плечах синели две выколотые розы с листьями.
— Володя, держи тушенку! — протянула я парню банку. — Корейку не нашла.
Свистунов набросил на себя летную куртку.
— Хочешь, чтобы я закусил? Давай! — Острым ножом вырезал круглое донце банки.
— Анфиса, мне бы тоже заморить червячка! — попросил Лешка, жадно облизывая губы. — Александр Савельевич, всех угощайте… Тонули вместе… Выпить не грех… Чуть-чуть не посадила нас Баба-Яга на лопату… Могли рыбу кормить… Был у нас такой случай на Красноярской ГЭС… Вроде этого… На Енисее!
— А ты прав, Цыпленков. Надо выпить! Страшная Баба-Яга! — согласился Александр Савельевич.
Каждый получил свою порцию спирта. Президент зачерпнул из реки воду. Разбавил спирт. То же самое сделал и Боб Маленький. В кружке принес воду и Аверьян Гущин.
— С полярным крещением вас, ребята! — усмехнулся Александр Савельевич. Одним глотком проглотил спирт и сразу запил его водой.
Я отхлебнула глоток спирта, хотела заесть снегом, как сделал Володька Свистунов, но сразу закашлялась. Глаза залило слезами. Придя в себя, увидела корчившихся от смеха ребят.
— Допей! — прохрипела я и протянула кружку с остатками спирта Свистунову.
— Давай, чтоб добро не пропало! — Володька быстро проглотил огненную жидкость и тыльной стороной ладони вытер рот. — Хо-ро-шо! Ныряй в кузов, Ленинград! — Он покровительственно похлопал Мишку Маковеева по спине. — Третий класс! Александр Савельевич, разрешите, я поведу вездеход?
— Умеешь, Свистунов?
— Водил в молодости. Класс у меня другой…
— Попробуй. Согреешься скорей у мотора.
Мишка недовольно заворчал:
— Класс другой… А ты покажи свои права!.. Скажешь, потерял…
— Пусть попробует!
— Попробую, — усмехнулся Свистунов. — Скажи спасибо, Мишка, что от срока ушел. Еще немного — и утопил бы нас в реке. Сам бы вынырнул, я знаю, а девчат и Александра Савельевича отправил бы на дно.
— Коробка плавает.
— Но ныряет глубоко! — Свистунов забрался в кабину.
Вездеход плавно тронулся с места.
Я волновалась за Свистунова. Но ничего особенного не случилось. Не надо было хорошо разбираться в технике, чтобы понять, что Володька — хороший водитель. Страшные удары больше не сотрясали вездеход, словно под снегом не было раскатанных камней, валунов, щебенки и острых гребешков.
Володька Свистунов становился для меня все большей загадкой.
Мишка Маковеев сидел на сыром брезенте, подвернув полу шубы. Он грозился пожаловаться на самоуправство, сообщить куда следует.