— Сама перейду!
— Дуришь, Анфиса! — Свистунов сгреб меня в охапку и шагнул решительно в воду со снежного берега.
Ручей издали казался спокойным. Пенистый поток прыгал между камнями и грозно ревел. Течение ударило Володьку. Он качнулся и еще крепче сжал меня сильными ручищами. Переставил ногу на обкатанный кругляш и упрямо пошел вперед. Последовал новый удар. Свистунов, удерживая меня, уронил в поток шест. Высокая волна подхватила доску и потащила к камням.
Володька мотнул головой и громко выругался. Кусок шеста плясал на волнах, уносясь к торчащим валунам. Бугор прыгнул и мы оказались на большом, скользком камне. Я удивленно смотрела на парня, не понимая, как ему удался этот цирковой номер.
— Стой! — Володька выскочил на берег и побежал вдоль ручья, стараясь догнать шест.
Страшный грохот раздался высоко в горах. По всему ручью камни пришли в движение, застучали, ударяясь друг о друга.
Поток тащил огромную глыбу льда, кроша ее о камни, крутя на водоворотах.
Страх приковал меня к камню. Я смотрела на искрящуюся льдину в синих трещинах. Не в силах была сдвинуться с места и даже переступить.
— Анфиса, прыгай! — громко и требовательно крикнул прибежавший Володька.
Но я приросла к камню.
— Прыгай! — Свистунов бросился в воду и сорвал меня с камня. Швырком выкинул на берег, как тяжелый мешок или ящик.
Льдина ударилась о камень. Сбила его и потащила впереди себя. За льдиной несся высокий вал воды.
На берегу страх не прошел. Осторожно ощупывала себя руками, не веря в спасение.
Ручей преобразился, как река в половодье, и стал грозным. Вода шла вровень с берегом, заливая и топя камни.
Володька задумчиво тер рукой лоб.
— Вытри кровь!
— Заживет!
Я намочила платок и приложила его к ране.
— Чем рассек?.. Шрам будет.
— Ничего… до нашей свадьбы заживет!
— Я не собираюсь замуж…
— Все так говорят! — Володька заулыбался и крепко сжал мне локоть.
— Убери свои руки, питекантроп!
— Кто?
— Питекантроп.
— Кто это?
— Первобытный человек каменного века.
Володька кивнул головой. Старательно установил высокий шест с красным флажком около палатки ВВ. Тут же привалил доску у основания тяжелыми камнями.
— Все, теперь вертолетчики не заблудятся!
Без особых приключений мы вернулись в лагерь. Заметив меня, Ольга отозвала в сторону и тихо сказала:
— Александр Савельевич тебя искал. Могла меня предупредить, что пойдешь гулять со Свистуновым. Будет спрашивать, скажешь — ходила ловить рыбу.
— Зачем врать? Володьке помогала шест устанавливать. Я не гуляла. Так и Александру Савельевичу скажу.
— Ну, мне ты не заливай! — Ольга засмеялась и подмигнула. — Бугор — парень красивый. Не ты первая засматриваешься. Королева Марго тоже заглядывалась. Учти: он парень опасный — бабник. Одна ты, тетеря, не понимаешь!
— Отстань, — разозлилась я на радистку. — Мне какое дело, бабник… не бабник… Меня не волнует… Встречаться с ним не собираюсь… Помогать ходила! А ты разве не помогла бы?
— Но он в моей помощи и не нуждался.
Я поспешила к крайней палатке лагеря.
— Александр Савельевич, вы меня звали? — спросила я напряженно.
Начальник партии вышел, скрипя протезом.
— Звал, Анфиса… А ведь забыл, зачем… Да, привет тебе Степанида в письме передает. Недосуг был раньше сказать. Спрашивает, не собираешься ли ты убежать в Москву? А?
— Не верю вам, — резко сказала я. — Так Дядя Степа никогда не скажет!
— На, читай письмо, — улыбнулся Александр Савельевич.
Я быстро развернула свернутую страничку. Вчиталась в незнакомый почерк.
«Александр-бородач! Меня радует, что ты написал об Анфисе. Не собирается ли она возвращаться раньше времени в Москву? Смотрите, не перегружайте девочку. Я вас знаю…
Третьего дня была у матери Анфисы. Она переехала в новую квартиру. Мать у нее чудесная — рабочая. Сколько всего умеет. Угощала вкусным обедом. Я рассказала ей об Анфисиных успехах, как ты написал. Молодец Анфиса! Передай, чтобы не боялась работы. Чем больше умеешь — тем легче жить. Я рада, что у нее много новых друзей. Пусть учится жить своим умом.
Я каждый день включаю приемник и слушаю погоду. Знаю, весна идет к вам на Север!
Анфиса написала, что ты отпустил бороду. Не представляю тебя с веником. Наверное, чуден!
Вот и все.
Степанида… Степанида Ивановна… Дядя Степа… Я с ней познакомилась в тот памятный вечер…
Встреча с солдатом поставила все на свое место. Мне надо возвращаться домой. Я влилась в оживленный людской поток. В окнах домов и в магазинах включили свет, засверкали разноцветными огнями неоновые рекламы на крышах домов. И сами приняли какой-то праздничный вид.
Но оказалось, сердцу нельзя приказывать. У него есть своя память. Подходя к площади Пушкина, я невольно замедлила шаги. На этот раз лицо поэта показалось мне строгим.
Часы, висящие на высоком столбе, напоминали луну. Стрелки медленно ползли по кругу. Они чуть вздрогнули и остановились — маленькая на восьмерке, большая на двенадцати.
— Восемь часов! — произнесла я, оглядываясь по сторонам. Сказалась выработанная привычка. «Сейчас придет Алик. Мы всегда встречались с ним в это время».
Но тут же отогнала эту мысль. Заставила себя не думать о нем. Не хочу его видеть, не хочу! Если бы он сейчас появился, надавала бы ему по щекам.
Около часов стоял мальчишка. В руке сжимал целлофановый пакетик. В пакетике, как в куске льда, горел красный цветок. Я посмотрела на мальчишку и невольно сравнила его с Аликом. Как они похожи. Нет, я все выдумываю. Или похож все-таки? Разве что манерой сутулить плечи и хмурить брови…
На меня чуть не налетел мальчишка с цветком. Он шел от памятника Пушкину грустный и печальный.
— Не пришла?
— Нет! — растерянно ответил мальчишка и оторопело посмотрел на меня. Он не мог понять, как я узнала о его свидании. Бросил мне цветок. Сорвался и побежал.
Мне показалось, что мальчишка расстроен. Мне стало жалко его, но помочь я ему не могла.
Вот и моя милая, родная улица. Принимай, родная, беглянку! Захотелось погладить каждое дерево у тротуара, каждую дверь подъезда.
В двух наших окнах горел свет. Мама еще не спит, ждет меня. Сидит за столом и прислушивается к каждому звонку. «Милая, хорошая мама! Ты у меня самая лучшая на свете! Прости, что я заставила тебя страдать и мучиться! Я тебя люблю! Ты даже не знаешь, как я тебя крепко, крепко люблю! Люблю и всегда буду любить!».
Слезы катились у меня из глаз, и я слизывала их языком. Сейчас я поднимусь к себе на второй этаж. И увижу маму. Мама давно постелила мне на диване. Положила две подушки и старое ватное одеяло. Как я устала и измучилась! Как хочу есть! Почему мне суждено мучиться? В чем я виновата? Мама все поймет и простит меня.
Но кто это? Прямо передо мной в ворота юркнул мужчина. В руках у него авоська и большой торт. Кузьма Егорович! К маме идет?
Много мне выпало за сегодняшний день, но такого я не ожидала.
Круто повернулась и торопливо пошла.
Успела заметить, как из парадного вышла сгорбившаяся женщина. Мама?
— Фисана! — тихо позвала мама, всхлипывая от плача. — Фисана!
Я ладонью зажала рот, чтобы не закричать.
Мама шла по улице, оглядываясь по сторонам, как будто искала меня в дремучем лесу, где я заблудилась.
Я не могла больше сдерживаться и побежала.
Казалось, за мной по пустынной улице летел мамин зовущий голос. Он искал меня, хотел остановить: «Фисана!»
Но я все дальше и дальше уходила от дома.
Папа, папа, для меня ты единственный!..
Вновь начала тревожить мысль: как жить, что делать дальше?
Долго слонялась по улицам вечернего города, не находя для себя ответа.
Начала сказываться усталость. Все чаще я останавливалась. Прижималась к стенам домов или присаживалась на скамейки, чтобы немного отдохнуть.
Вспомнила о Маше Корольковой и обрадовалась. Она все поймет, примет меня. Переночую у нее, а потом что-нибудь придумаю. Как говорят, утро вечера мудренее.
Остановилась у телефонной будки. Попросила у пожилого прохожего две копейки.
В телефонной будке под потолком тускло светилась лампочка. Трубка оторвана, болталась разноцветная метелка проводов. «Работа начинающего радиолюбителя», — подумала я, ловя себя на том, что повторила фразу Алика Воронцова. Тогда в телефонной будке он смеялся: «Хорошо, что я не делаю карманные приемники, а то бы для динамика отрезал трубки». Эта работа не Алика, не Жоры, я уверена. Им бы серьезное, денежное дело: нападение на инкассатора или ограбление сейфа! У них есть успех! Научились воровать костюмы джерси со склада через окно. Они должны добывать деньги, чтобы кататься на такси, кутить в ресторанах. «Жить с фантазией!»
Пришлось искать другой автомат. Круг с цифрами не возвращался на место, я его докручивала пальцем.
— Позовите, пожалуйста, Машу! — взволнованно попросила я.
— Кто просит?
— Подруга.
— У нее много подруг.
— Знаю… скажите, зовет Фисана.
— Это ты, Аникушкина? — не сразу я узнала голос Машиной мамы. — Хорошо, что ты позвонила… Ты мне и нужна… Зайди, мы поговорим… Ты мне все расскажешь.
— Что я должна рассказать?
— Ты сама знаешь… о летчике… Ты ездила на аэродром…
Я испуганно выронила трубку. И тут меня считают виноватой? Но в чем? Пожалела себя. Почему я такая невезучая? Постоянно попадаю в разные истории. Вот поеду к Виктору на аэродром и расскажу ему… Пусть знает: я Машу отговаривала… Мне теперь все равно: до экзаменов не допущена, из дома ушла. Подумать только, я во всем виновата!
У меня появилась цель. Мне надо как можно скорее добраться до аэродрома и отыскать Горегляда. Я ему расскажу все по порядку. Открою правду. Он, наверное, ничего не знает… Не знает, что с Машей! Не знает, что со мной!
Теперь я не позволяла пешеходам обгонять себя. Я спешила на вокзал.