— Вот это забота о человеке! — радостно потирал руки Лешка Цыпленков. — Как на Красноярской ГЭС. Я свой профсоюзный билет потерял. Напишу заявление, пусть принимают. Здорово! Все, как у приличных людей. Местком. Профсоюз. Бюллетени и прочие льготы для трудящихся.
— Ты кем работал, Леха? — спросил вдруг Володька Свистунов. — Травишь каждый день про Красноярскую ГЭС, а кем работал — не пойму.
— Разве не говорил? Бетонщиком, — ответил парень.
— Кира, я тоже неохваченная единица, — заулыбался Аверьян Гущин. — Горнорабочий. Так сказать, из вредного цеха. Должен быть обеспечен бесплатной путевкой за счет соцстраха. Есть такой пункт в соцдоговоре: рабочие горячих цехов обеспечиваются молоком. А нам почему здесь не дают молока?
— Не знаю, — заморгала глазами Кира.
— Вот видите, вы не знаете наших льгот, — Аверьян повысил голос, переходя в атаку. — Если молоко мы здесь не получаем за вредность, должны тогда компенсировать бесплатной соцстраховской путевкой в первую очередь.
— Думаю, что вы получите путевку.
— Хватит болтать, передовик, — я решила прийти на помощь Кире. Молодая женщина мне понравилась. Я успела присмотреться к ее обветренному лицу, маленькому вздернутому носику.
— Друзья, идемте пить чай! — пригласил широким жестом хозяина дома Александр Савельевич, пропуская вперед девушек.
Вера ходила вокруг накрытых столов злая, незаметно делала мне угрожающие жесты и грозила кулаком.
Я смеялась, корчила ей в ответ рожицы, дразнила:
— Капитан и повар не имеют права покидать свой пост.
— Какой капитан? — шипела повариха сквозь зубы. — Сладкоежке доверила. Нашла себе помощницу. Посмотри, как варенье гребет. Нет совести. Ложку большую взяла.
— Правильно делает: гулять так гулять! Александр Савельевич приказал не жадничать! — Я дотянулась до уха Веры.
Напившись чаю, Кира вышла из-за стола. Я быстро догнала ее. Шла рядом, стараясь подладиться под ее широкий шаг. Взяла Киру под руку. Неторопливо сказала:
— Не обращайте внимания на Аверьяна Гущина. Болтун он, а вообще, парень ничего. Разыграть вас хотел… Путевка ему не нужна!
— Я так и поняла. А вы хорошо устроились! Место для лагеря отличное. — Кира повернулась ко мне, приветливо улыбаясь. Блестели ровные зубы. — Вы к нам приходите. Скоро у нас концерт будет. Наша Лиза хорошо поет. Первая артистка!
— Отпустят — придем. У нас Свистунов артист. В цирке работал. Сам говорил.
— В цирке?
— Да, фокусником был, — сказала я, чтобы поднять авторитет Свистунова, вспомнив слова Александра Савельевича о том, что Володька не открыл еще всех своих талантов.
— Фокусников у нас, правда, нет, — засмеялась Кира. — Но парни есть толковые. Видела парня в клетчатой кепке? Рядом с Кириллом стоял. Это Коль-Коль. В армии сапером был. — Она поглядела мне в глаза и возбужденно сказала: — Без Николая Николаевича не знаю, что бы мы делали в лагере. Зимой мороз сорок пять градусов, а у нас батареи лопнули. Николай Николаевич починил… Над вышедшей из строя радиостанцией поколдует — заработает. Сгорел электромотор на буровой — перемотал. Не упомнишь все, что делал… Руки у него золотые… Ты читала про Левшу у Лескова? Так Николай Николаевич — наш Левша. Попроси, и блоху подкует. С Горьковского автозавода рабочий он. Вездеходы приезжал с товарищами испытывать. Ребята вернулись на Волгу, а он застрял… Горы заманили… В экспедиции народ разный: одни хорошие — трудяги-романтики, другие — так себе, а третьи — дрянь. А поле, как решето, всех просеет. Хорошие остаются, а дрянь когти рвет. Хорошим ребятам Николай Николаевич рад, учит их по-рабочему и спуска не дает. Хлеб пробовала наш? Николай Николаевич печь сделал на форсунках! А то раньше на одних сухарях сидели.
— Нам бы такого парня, — сказала я со вздохом и спросила застенчиво гостью: — Можно мне вступить в профсоюз? — Я замялась, не знала, что делать с руками. Боялась, что Кира начнет расспрашивать подробно о школе, о Москве. — Я не доучилась… У меня нет аттестата.
— Пиши заявление… А отец у тебя есть, мать?
— Папа умер… Мама в Москве… ждет меня…
— Ну, показывай хозяйство, — требовательно сказала Кира, увлекая меня за собой. — Посмотрим ваш городок. Ты повариха?
— Нет. Я рабочей оформлена. Второй разряд присвоили.
Сзади загремела перекатывающаяся галька. Нас обогнал Лешка Цыпленков, топая резиновыми сапогами.
— Я заявление написал, вот, держите. — Он улыбнулся, сбил рукой на затылок черную мичманку. Видимо, специально ее надел, чтобы покрасоваться перед гостями. — Демобилизован с Балтики. Старшина второй статьи. Просолен морским ветром.
— Хорошо, мы разберем заявление. — Кира свернула Лешкину бумагу. — Разберем, товарищ Цыпленков!
Но Лешка не отставал от нас, топал сзади, шумно вздыхал. Бросал загадочные взгляды.
— Лешка, у нас секрет, — сказала я. — Нам надо поговорить.
Мы отошли далеко от парня, и Кира, повышая голос из-за грохота реки, спросила:
— Парень с бородой — член профсоюза?
— Бугор? — Я быстро поправилась: — Володька Свистунов? Я вам о нем говорила. В цирке работал, ножи кидал… Спросить его?
— Узнай.
Я не верила своим ушам. Вторая женщина спрашивала меня о Володьке Свистунове, интересовалась им. Что они находили в нем особенного? Лариса Чаплыгина грозилась отбить его у меня. Чем он понравился Кире? А может, ей просто надо больше людей принять в профсоюз? Даже мне не отказала!
Ушла к себе в палатку. Долго мучилась, пока написала заявление.
Вернувшись к гостям, увидела Олю, оживленно разговаривающую с Николаем Николаевичем, о котором так много хорошего поведала мне Кира.
— Думаете, лампа в передатчике будет работать?
— Я панель укрепил. От тряски лампа отошла.
Провожали саурейцев до Малой Хауты, где сливались два гремящих потока. Долго прощались. Пообещали новым друзьям, что придем к ним в лагерь с ответным визитом.
Незаметно пролетела неделя. Погода выдалась неустойчивая. Несколько раз срывались дожди. Через хребты ползли тяжелые серые тучи. Острые вершины рвали их, ветер подхватывал лохмотья и уносил. Однажды выпал снег, и горы сразу побелели.
Но геологи не обращали внимания на дождь и снег и уходили по своим маршрутам. Приносили в рюкзаках образцы пород. Старательно сортировали, приклеивали лейкопластырь, отмечали цифры. Камни были самые разные, но никому пока еще не попадался халькопирит серовато-желтого цвета. Только ради него геологи каждый день забирались в горы, месили в тундре грязь и снег.
Геологи с коллекторами отправлялись в горы, а я слонялась без дела. Володька Свистунов и Лешка Цыпленков находили себе работу. Обносили палатку ВВ колючей проволокой, точили лопаты, кайла и ломы, а то день-деньской пропадали на рыбалке, снабжая лагерь свежей рыбой.
Надолго исчезал и Мишка Маковеев. Он забирался под капот вездехода, смазывал, проверял. Набивал в сальники тавот.
После придирчивого осмотра машины и смазки он запускал мотор и на третьей скорости носился вокруг лагеря. Взлетал на высокие бугры или бросал машину под уклон реки.
Однажды во время очередного пробега Малюта Скуратов засмотрелся и сорвал растяжку антенны радиостанции. Из палатки выбежала разъяренная Ольга. Она размахивала кулаками вслед умчавшейся машине, громко ругалась:
— Малюта сорвал мне передачу!
Только Аверьян Гущин не находил себе работы. Он то слонялся по лагерю, то пропадал на рыбалке, но хариусов почему-то не приносил.
Меня постоянно влекла к себе камералка. На столах лежали знакомые образцы. По оставленным вещам в пустой палатке узнавала аккуратного Александра Савельевича, Боба Большого, Сергея, Президента и Боба Маленького. Пока никого не было, доставала лупу и внимательно изучала камни. Мне хотелось разобраться в них, запомнить вкрапления, изгибы и рисунки. Попробовала зарисовать. Но черный карандаш не передавал богатства красок. В ящике нашла цветные карандаши. Моя мазня была далека от совершенства, и это раздражало меня и злило, но я решила не сдаваться. Продолжала рисовать. Портила один лист за другим, стараясь добиться сходства в рисунке и цвете.
Скоро заметила, во многих камнях видны мелкие слоики, которые построены одинаково: слоики грубых частиц в правой стороне, а тонкие слева. Слоики похожи на годовые кольца пней. «Может быть, слоики тоже «годовые кольца»?» — подумала я. — Талые воды выносят с земли крупные частицы, а потом летом и зимой постепенно осаждается на дно моря более мелкая «муть». Вот и образуется такой слой. А за следующий год — еще один. За тысячи лет набралась толщина. По ней можно определить.
Догадка поразила меня: нельзя ли по рисунку камней определять образование породы и узнавать, откуда они сами? Мне захотелось это точнее узнать.
Выручала всегда Тося Ермолова. Она охотно доверяла мне образцы, учила меня. Я рассказала подруге о своих наблюдениях.
Сладкоежка внимательно выслушала меня. Приоткрыла рот от удивления.
— Анфиса, ты сама придумала? Скажи, вычитала в книге?
— Придумала.
— Не врешь? — Тося пытливо смотрела мне в глаза.
— Честное слово!
— Анфиска, ты прирожденный геолог! — Студентка порывисто обхватила меня и закружила по палатке. — Тебе надо учиться на геолога, а мне идти работать на кондитерскую фабрику. Названия новых конфет я уже придумала: «Северное сияние», «Олененок», «Уральская сказка».
Однажды я забыла в камералке свою тетрадь с рисунками. Прибежала за ней и остолбенела: Александр Савельевич внимательно перелистывал страницы.
— Точно передано, типичный кварцит!
Я покраснела от радости: он признал мой успех.
— Лариса, ты рисовала? — спросил начальник партии, смотря на девушку. Она неторопливо затачивала острым ножом цветные карандаши.
— Кажется, Президент рисовал, — ответила лениво Чаплыгина и, посмотревшись в зеркало, поправила сбившийся локон.
Я решила промолчать.
Через день я набралась храбрости и попросила Александра Савельевича взять меня с собой в горы. Александр Савельевич улыбнулся.