— Придется попробовать. Ты готовься. Рюкзак припаси. Нож. Сумку полевую.
— Рюкзак есть. Нож у меня охотничий. Сумку достану! — обрадованно закивала я головой.
Проснулась неожиданно. Глаза уперлись в темную стенку палатки. Рядом с койкой на ящике стучал дятлом будильник радистки. По нему Ольга точно два раза в день выходила в эфир и слушала рацию сто десятого километра.
Стрелки встретились на цифре двенадцать и застыли, похожие на пузатого черного жука-носорога. Напрасно я силилась понять, что это — двенадцать дня или ночи.
За палаткой светло, как днем. Трава и ближние скалы сверкали по-прежнему своими зелеными и темно-красными первозданными цветами. В ущельях и на хребтах белел снег, переливалась прозрачная голубая вода в Хауте.
Белые ночи закружили, спутали все мои понятия о времени. Я давно потеряла счет дням месяца и не представляла ясно, когда легла спать: в воскресенье, среду или субботу.
Глухие удары сердца заставили прислушаться. Внутренний календарь закончил свой отсчет. Новый толчок крови, и я поняла причину необыкновенного волнения. Радостно улыбнулась, горячо шепча:
— Сегодня двадцать восьмое, сегодня двадцать восьмое! Я именинница! Я именинница! — чуть не закричала громко, ошалело, во весь голос, в восторге от своей ранней побудки. Но в последний момент сдержалась: девчонки безучастно храпели, и мое ликование их совершенно не трогало.
С грустью невольно вспомнила маму. Представила, как в этот день бывало в Москве. Мама поднималась на рассвете, ставила на кухне тесто. Я просыпалась. В комнате на столе под белым полотенцем стоял теплый пирог. Мама подходила к моей кровати, гладила рукой по голове: «Дорогая дочуля, поздравляю с днем рождения! Поздравляю! — мама осторожно дергала меня за уши и весело приговаривала. — Расти большая. Будь умницей. Расти большая!».
Я босиком, в рубашке подскакивала к столу и сдергивала полотенце. На круглом пироге черными изюминами выложена цифра моих лет.
В прошлом году, когда мне исполнилось шестнадцать лет, мама подарила мне шерстяную кофточку и босоножки с кожаными бантиками. Мы сели к столу. Мама достала три рюмки — одну для папы: он всегда словно присутствовал с нами за столом на всех семейных торжествах. Выпили.
Потом приходили поздравлять соседи: Зина, Славик, Алевтина Васильевна, Абажуркина Серафима Ивановна. Кондитер Яковлев преподнес торт, и я съела шестнадцать маленьких розочек!
Поздравляли девчонки в классе, мальчишки. Дарили безделушки, открытки.
«Какой подарок приготовила бы мне сегодня мама?» — подумала я. Милая, дорогая мама, как мне тебя не хватает. Многое я поняла за это время и передумала. Жалко, что я не скоро встречу Дядю Степу. Сказала бы, какая стала теперь. Я поблагодарила бы за советы и предупреждения милую Петрушу. Я не понимала ее. Советы принимала, сопротивляясь, считая их насилием над личностью. Я не хотела жить чужими подсказками. А оказалось, что своего ума не хватило! Чем меня увлек Алик? Стыдно признаться, но я выдумала себе героя и решила, что это Воронец! Многие его поступки мне не нравились, но я их прощала. Даже гордилась и считала отвагой, когда ему удалось продать около комиссионного магазина свой «Зоркий». Фотоаппарат ему купил отец.
Глупая, глупая! Много воображала. Считала себя необыкновенной, которой все дозволено. Но такая ли я на самом деле? Я и себя выдумала. Я самая обыкновенная. Нет во мне ничего особенного и выдающегося.
Воспоминания растревожили меня. Едва сдержалась, чтобы не соскочить с койки и не растолкать девчонок. Громче всех всхрапывала Вера. Она меня особенно злила, злила из-за узости своих интересов. Надо было поделиться с кем-то своей радостью. Не сдержавшись, громко закричала:
— Девчонки, я именинница! Я именинница!
Но подруги не проснулись. Новое дружное посапывание раздалось мне в ответ. Я не могла больше совладать с собой, нырнула с головой в спальный мешок и громко закричала от обиды. Долго ворочалась, размазывала по лицу слезы, пока, наконец, заснула.
Проснулась я поздно. Солнце высветило брезент палатки, и он сверкал, как киноэкран. Подруг не было. Койки их старательно заправлены. Ольга ушла на передачу и унесла с собой будильник.
Торопливо оделась и вышла. Навстречу попалась Лариса Чаплыгина. Она что-то хотела сказать, но показала рукой на забинтованное горло.
— Болит?
Лариса болезненно сморщила лицо. Ко мне подбежала сияющая Тося Ермолова. Протянула шоколадную конфету в яркой обертке.
— Спасибо! — Я с трудом сдержала навернувшиеся слезы. Добрая душа Сладкоежка не подозревала, что сделала мне подарок: я именинница, мне семнадцать лет! Но все безразличны ко мне. Этого не случилось бы в Москве. Девчонки из нашего десятого «Б» не забыли бы меня поздравить.
— Почему не разбудили? — с обидой спросила я, не в силах успокоиться от душевной обиды.
— Пожалели мы тебя с Верой. Ты так сладко спала! — Тося обняла меня. Протянула руки и застегнула пуговицу на штормовке. — Ты не заходила в камералку?
— Нет.
— Александр Савельевич интересный маршрут вычертил. Ребята в восторге.
— Сейчас загляну.
В камералке душно. От фотоснимков карт и бумаги по брезенту палатки разлетелись пестрые зайчики.
— Подъем в лагере для всех, — строго сказал Александр Савельевич. — И для тебя тоже, Анфиса! — Лицо нахмуренное, брови сведены на переносице.
— Я проспала. Простите, больше не буду, — чистосердечно призналась я и прерывисто вздохнула: — Я именинница. У меня праздник!
Александр Савельевич встретился со мной взглядом, улыбнулся. Около его глаз растаяли многочисленные морщинки, и лицо стало по-отцовски добрым-предобрым.
Я почувствовала радостное волнение.
— Ребята, я думаю, надо простить именинницу! Давай, я тебя поздравлю, Анфиса. Ты прости, что мы поздно узнали и хороший подарок не припасли. — Он закашлялся. — Вот держи! — и протянул голубой мешочек для образцов.
— Спасибо.
Глаза залило слезами, и все поплыло: Александр Савельевич, ребята, девчонки. Мешочек давил на ладонь. Достала серый камень с острыми краями, усыпанный блестящими звездочками. На лейкопластыре старательно выведены тушью слова:
«Дорогой Анфисе Аникушкиной от ППР-1 первый образец халькопирита с только открытого Хаутинского месторождения меди».
Я поцеловала Александра Савельевича в колючую бороду. «Зачем мне другой подарок? Дороже халькопирита ничего нет!».
Глава 13СТО ШАГОВ ПО АЗИМУТУ
После целой недели дождей трудно поверить, что на свете еще недавно существовали яркое солнце и теплые дни. Тундру заливало водой. Ветер гнал волны, топя бугры и моховые кочки. Ручьи вздулись и грозно ревели, как огромные реки.
Хаута вышла из берегов, зло перекатывала по руслу огромные кругляши, грозясь смыть на берегу палатки, камералку, вездеход и ящики с продуктами и имуществом.
Каждый день нас будил писк мышей, бесхвостые лемминги спасались от наводнения на высоком каменистом берегу. За леммингами прибежали голодные песцы и крестоватики. Они испуганно шныряли недалеко от палаток, дрались за пустые консервные банки и сердито тявкали.
От секущего дождя негде было спрятаться. В палатке — сплошная мокрота. Вода хлюпала под ногами. Вещи и сырые спальные мешки пахли плесенью. Случайно прислонишься к брезенту, и на тебя срываются холодные струи воды.
Мы ходили злые, проклинали погоду, дождь, едва сдерживались, чтобы не переругаться между собой.
Но больше всего дождь доставлял хлопот Вере. Керосинки чадили, примусы плохо горели на солярке. Повариха не успевала умываться, ходила с черными, как у кочегара, руками.
Однажды рано утром громкие удары по алюминиевой миске привлекли мое внимание. Я давно ворочалась в мокром мешке, не в силах согреться. Болела голова, но я заставила себя одеться и отправилась на кухню.
Аверьян Гущин стучал ложкой по круглому донышку миски, весело улыбался, скаля белые зубы.
— Ведьма, завтрак давай!
— Не готов еще, я тебе говорила! — Вера смотрела на Аверьяна красными заплаканными глазами, возясь около коптящей керосинки.
Вера в самом деле походила на ведьму с нечесаными, спутанными волосами, черным от сажи лицом.
— Ведьма, жрать хочу!
Я вспомнила, что Вера сегодня поднялась рано-рано и, вероятно, все это время провозилась в палатке с примусами и керосинками. Я, разъяренная, влетела в кухню и со всего размаху хлопнула Аверьяна по щеке, заступаясь за подругу.
— Примус бы почистил, пижон! Жрать пришел первым. А ну, становись к примусам! Нашел время над девчонкой издеваться. Вера ночь не спала. Слышал?
Гущин тер рукой красную щеку. Зло прищурил глаза и вдруг бросился на меня. Я выскочила из палатки. Издали увидела идущего Свистунова.
— Володька, заступись!
Аверьян летел за мной с занесенным кулаком.
— А ну, тормози! — Володька загородил меня крепким плечом от разъяренного парня. — С бабами драться — пустое дело.
— С тобой попробовать?
— Давай… Отойдем, мужик, в сторону, чтобы все было тихо, по закону, — спокойно сказал Бугор. — Не люблю я шума. Опять же свидетели. А зачем они нам?
— Думаешь, испугал?
— Хватит трепаться! — резко оборвал Гущина Свистунов. — Тронешь девку, пришью! Без балды говорю. Заруби, сосунок. Гуляй!
Аверьян Гущин отошел в сторону, ругаясь и бормоча угрозы.
— Анфиса, а ты не играй! — угрюмо бросил Володька. — А то и тебе достанется. С девками и бабами я не дерусь, но за дело накажу!
— С кем я играю?
— Я предупредил! Считай, что разговор со мной окончен. — Свистунов не торопясь направился на кухню.
Я стояла под дождем, осмысливая слова Володьки. Грозное предупреждение все еще звучало в моих ушах. Я почувствовала, что больше всего мне надо сейчас бояться защитника, который, как видно, решил закрепить свои права на меня.
— Анфиса, Александр Савельевич собирает всех в камералке! — помахала мне рукой Тося. — Зови ребят!