Александр Савельевич остановился, присел. Не торопясь, вытер пот со лба.
Я не отрываясь смотрела на Скалистый хребет. По вершине ползли темные тучи. Зубья гор рвали их, как серую промокашку.
— Отсюда будете наблюдать?
— Придется еще выше подняться.
Я поправила на спине рюкзак с продуктами. Где-то под горой наш лагерь. Стала приглядываться. Сразу бросились в глаза блестящие блюдца озер и петли Хауты. Медленно разбиралась в них, как будто осторожно распутывала затянутые узлы в толстом мотке пряжи. Кривули бросались из одной стороны в другую, а рядом с речкой петляли пересохшие старицы. После долгого изучения мне удалось отыскать наши палатки. Они сливались с зеленью травы и казались мне игрушечными коробками спичек. Выгоревший верх и отвернутые края делали их похожими на серые камни.
— Александр Савельевич, наш лагерь! — закричала я ошалело, пораженная открывшимся видом. Горы не изменились ни справа, ни слева, по-прежнему оставались такими же дикими. Палатки сразу сняли недавний страх, радовали, как знакомые дома в городе или деревне.
— Вижу.
С Главного вниз по камням торопливо прыгали маленькие ручейки. Они перехлестывались между собой, скручивались, как веревки. Не хватало солнца, чтобы высветить краски, придать им яркость и блеск.
— Мы высоко поднялись?
— Метров на триста.
— Только на триста? — удивленно переспросила я, стараясь мысленно представить себе высоту. Низко проползла темная туча, сея мелкий дождь. Я подняла руку, но тучу не достала. — Думала, мы выше… метров на восемьсот.
— В этой горушке всего девятьсот метров. — Александр Савельевич медленно прошел вперед, припадая на правую ногу. Внимательно, цепким взглядом присматривался к камням.
Камни на перекате обмывала вода. Они казались особенно сочными, с глубокими, густыми тонами красок — от темно-красного до белого.
Казалось, что геолог через минуту остановится, отколет камень и, протянув мне, скажет:
— Смотри, Анфиса, мы медь с тобой нашли!
Но начальник партии неторопливо уходил вперед, как будто забыл, зачем он поднялся со мной на Главный хребет. Мне хотелось напомнить ему об этом, но стеснялась.
Александр Савельевич оперся на молоток. Нагнулся, внимательно присматривался. Осторожно тюкнул. После второго удара откололся камень. Повертел образец перед собой и отсек тонкую пластинку.
— Держи, Анфиса! Запиши: наш маршрут семьсот. Поставишь первый номер. — Он достал из кармана куртки потрепанную книжку — полевой дневник. По компасу придирчиво проверил наше местонахождение.
Я внимательно изучала два камня. Присматривалась к их изломам и окраске. «Не габбро и не щебенка!» — решила я. С особым старанием я завернула их в бумажки, четко отметила нужные номера.
«Правда, Тося, работа совсем не трудная, — подумала я. — В самом деле интересно лазить по горам и искать образцы». Такое открытие меня обрадовало и заставило посмотреть на себя другими глазами.
Подъем все круче и круче, идти стало тяжелее. Но геолог, чуть наклонившись, упрямо двигался вперед. Несколько раз я останавливалась, отдыхала, стыдясь своей слабости. «Александр Савельевич на протезе. Позорно отставать, Фисана!» — Собственный приказ подхлестнул меня, заставил собрать все силы.
Скоро мы оказались на вершине Главного. Туман полз между острыми хребтами, как тяжелое ватное одеяло. Вдруг он накрыл начальника партии. Я осталась одна на горе, среди дождя и хаоса камней.
Удивительная тишина и безмолвие заставили меня от страха сжаться. Я вцепилась в лямки рюкзака, словно это могло придать больше силы и мужества. Но, к счастью, туман быстро проплыл, и я снова увидела рядом с собой геолога.
— Александр Савельевич!
— Я здесь, Фисана! — обрадовался он, возможно, тоже почувствовав волнение за меня. — Я здесь! Давай посидим, посмотрим.
Геолог не делал ничего особенного. Он неторопливо достал дневник, положил его на колено, прикрыв от дождя полой плаща. Осторожно стряхнул пепел сигареты, присматриваясь к вершине горы. Я разглядывала горы, но ничего такого исключительного не замечала. Камни, что лежали под нашими ногами, казались для меня одинаковыми. Они убегали по гряде трещин, выстилали русло ручья, громоздились по хребту, острыми зубьями.
Приглядевшись к одной стороне скалы, Александр Савельевич повернулся и принялся изучать ее другую часть. Он был так увлечен, что не замечал моросящего дождя, как будто ему за спину, как и мне, не скатывались холодные капли.
— Все, Анфиса! — весело сказал Александр Савельевич и шутливо стряхнул с моей косынки капли, похлопал рукой по моему набухшему брезентовому плащу. — Видишь вдали лагерь? На вертолете бы нам с тобой сюда залететь. Было бы куда лучше! Посмотри, видишь, зазубринки тянутся в одном направлении, а там легли плоскотинки… Это вытянулась дайка — интрузивная жила, а вон правее — острые гребешки, зона сланцеватости…
«Александр Савельевич землю насквозь видит», — вспомнила я слова Тоси Ермоловой. Она правду сказала: он опытный геолог.
— Запомни: идем с севера на юг! — Александр Савельевич прыгнул на снежный склон и, опираясь на ручку геологического молотка, быстро заскользил вниз. Вдруг он споткнулся и упал. Забыв о страхе, я ринулась за ним — покатилась по обледенелому спуску. Подскочила к нему.
— Александр Савельевич, вы не убились? — испуганно крикнула я, помогая ему подняться.
— Ничего страшного, — через силу произнес он, отряхивая со штормовки липкий, мокрый снег. — Но маршрут теперь не пройти: протез сломал.
Я притихла и растерянно смотрела на помрачневшего Александра Савельевича. Он опирался на геологический молоток, как на костыль. Попробовал сделать шаг, но тут же остановился, болезненно закусив нижнюю губу.
— Вот и отходился… Обидно… Надо бы маршрут пройти… Ты видела зазубринки?
— Видела, — машинально ответила я, мучительно ломая голову, как помочь ему. — Трудно вам на протезе… В поезде ехал штурман, рассказывал… В бомбардировщике ранило его, без ноги остался… Он начальником отдела кадров работает, а вы… в горы…
— Бывает…
— Вам трудно ходить, а вы в горы. — Я чувствовала, что говорю совсем не то, но, как могла, старалась отвлечь Александра Савельевича.
— Не ругайся, Анфиса. Видно, все женщины на один лад. Ты вроде моей Степаниды… Сколько раз я объяснял ей, пока, наконец, убедил: без поля я не могу… В этом моя жизнь. Иначе не смогу я… Специальность у меня такая.. Выбрал на всю жизнь… Из торгового работника можно сделать шофера, а из геолога выйдет только геолог. Я получил знания, надо их передать другим. Похожу год-другой… Может быть, и ты поведешь экспедицию… Не маши руками… Я знаю, что говорю… А пока ты не выучилась еще, мне надо медь открывать… Сразу ничего не получается… — Александр Савельевич покрутил пуговицу у меня на плаще. — Оторву — придется искать новую. А где ты возьмешь, если медь всюду позарез нужна… Строят электростанции — медь давай… для высоковольтных линий…
— Я понимаю… Степанида Ивановна мне о вас рассказывала.
— Ты не верь, Степанида — выдумщица… Знает, что я дома не усижу, зря с тобой разговор заводила… Я не домосед… На пенсию мне рано, да и не уходят коммунисты на пенсию, когда впереди столько работы. Делать мы с тобой что будем? А, помощник? Нельзя сидеть и слезы лить. Вытри нос!
— Говорите, что мне делать, — сказала я через силу.
— Я тоже об этом думаю. Не зря мы забрались на горушку. Надо пройти маршрут… Ты на ногах, тебе идти! Сейчас маршрут запишу, а ты пойдешь. Будешь считать… Через каждые сто шагов остановка… Пойдешь по азимуту… Будешь собирать образцы… Я потом разберусь в них… Спустишься, может быть, ребят увидишь… зря не пугай… Позови, пусть помогут мне спуститься… Поняла?
— Поняла! Но я не оставлю вас одного. Не имею права! — твердила упрямо я.
— Анфиса, не дури! Ничего со мной не случится. Ты иди, я тебе приказываю. Говорила, что отец у тебя воевал. Значит, знаешь — приказ не обсуждают, а выполняют.
— Выполняю!
— Вот и хорошо… Так и пойдешь… А я пока запишу… Все замеры по магнитному полюсу, склонение плюс двадцать пять градусов… Четыреста метров выше слияния Хауты с первым притоком Саурея. Коренные обнажения тянутся от точки четыреста метров на сто семьдесят метров по борту ручья, выше — курумник. Ниже отметки — закрыто снегом. От точки четыреста до четыреста один — сто десять метров, семьдесят процентов уреза — коренные обнажения темно-зеленых зернистых туфов основного состава. Простирание — двадцать — тридцать градусов, угол падения — восемьдесят градусов на запад. По сланцеватости развивается полосчатость, более осветленные скварцованные и более темные хлоротизированные полосы. Я записал. Это общая картина… Тебе надо собрать образцы! — Александр Савельевич протянул геологический молоток. — Шагай смелей, девочка!
Я понимающе посмотрела на начальника партии и осторожно двинулась вперед. Ноги заскользили по снегу, и я задниками сапог выбивала ступеньки, чтобы не упасть.
— Один, два, три, четыре! — начала я отсчет шагов. Боялась сбиться и поэтому громко выкрикивала каждую цифру. — Сто!
Мне надо было найти камень и отбить от него кусочек для образца. Положить в специальный мешочек. Но напрасно я смотрела по сторонам: глубокий снег плотно лежал на склоне горы.
— Сто шагов — снег! — громко прокричала я Александру Савельевичу, напрягая голос. — Ставьте точку.
И снова я начала спускаться вниз и отсчитывала шаги. Поскользнулась. Покатилась вниз. Можно было отсюда продолжать счет, но стыдно обманывать геолога. Я сбросила рюкзак и налегке стала карабкаться с молотком по мокрым уступам вверх. «Виноват тяжелый рюкзак, — убеждала я себя. — Консервов набрала много. Груз толкнул… Я не трусиха».
Подошла к краю и посмотрела вниз. Снова не хватило решимости сделать первый шаг. Закрыла глаза от страха.
— Анфиса, дошла?
Голос Александра Савельевича прозвучал сурово, как приказ. Приказ заставлял папу идти в атаку. Александр Савельевич тоже фронтовик. Он не был трусом. Неужели я испугаюсь и подведу их? Этому не бывать! Я не имела права трусить. Стиснула зубы и шагнула с камня вниз.