— Анфиса, ты не хотела бы сейчас потанцевать? — спросила у меня Лиза, озабоченно вертя головой. Вздохнула. — Люблю я танцевать, моя слабость!
— Я тоже люблю.
Лариса Чаплыгина наклонилась и сказала:
— Кира, почему вы скрывали, что у вас красивые парни? Нехорошо, нехорошо ребят прятать!
— Да разве я их прячу, выбирай. Я сама бы потанцевала, но сегодня ничего не выйдет: гитарист заболел.
— Патефонная пластинка у вас есть? — весело спросила я.
— Пластинка? Постой, постой, я видела в какой-то палатке… Сейчас узнаю! — Кира поднялась и громко хлопнула в ладони. — Ребята, у кого есть пластинка? Надо для танцев.
— Сейчас принесу! — охотно отозвался низкорослый парень в морской тельняшке, похожий на пивной бочонок, стянутый обручами. — Патефон привезли?
— Тащи пластинку! — прикрикнула я на парня.
Цыпленков надвинул на бровь козырек мичманки, приглядывался к незнакомым девчонкам. Подмигивал и улыбался.
Воспоминания захлестнули меня. Мы с классом на экскурсии на заводе шлифовальных станков. Собрались танцевать в комитете комсомола, а проигрыватель сломан. «Танцы не отменяются», — сказал Олег и засмеялся. Помню, он быстро скрутил газетный лист. Спичкой разогрел сургуч и приклеил к носику кулька иголку. Надел пластинку на гвоздь и принялся крутить пальцем. Мы услышали музыку. Начали танцевать. «Обеспечивал музыкой» Вовочка Терехин. Он бессменно крутил пластинки. Где он сейчас? Где остальные ребята? Чем они занимаются? Кто сдержал слово и пошел работать на завод?
Передо мной замелькали знакомые лица мальчишек и девчонок из нашего, десятого «Б» — Эллы Эдигорян, Маши Корольковой, Зои Сергеевой. Но почему я вспоминаю только их? Интересно, помирилась ли Маша Королькова со своим летчиком? Вышла ли она замуж? Но о Воронцове думать не хочу.
Володька подошел ко мне и стал спиной, словно собирался защитить от нападения. Ребята шумно двигали скамейки, освобождали место для танцев. Аверьян Гущин старался вовсю, с редким воодушевлением. В столовой стоял грохот, как при горном обвале.
Девчата прихорашивались, поправляли старательно прически, подкрашивали губы. Свистунов озабоченно дернул меня за рукав:
— Анфиса, здесь понт не пройдет. Поняла? Патефона у нас нет. Зачем тебе пластинка? Смывайся. — Ребята не догадаются, что ты пошутила… Хорошо было… Даже Малюта удивил.
— А ты не бойся, — с вызовом сказала я. — Пластинка мне нужна, будут танцы!
— Ну, смотри, бедовая!
Парень в полосатой тельняшке тяжело дышал после быстрого бега. Он протянул мне черную трубку.
— Где пластинка? — я испуганно таращила глаза, стараясь отыскать отошедшего в сторону Володьку. Не понимала, что держу ее в руке. Смотрела напряженно на парня.
— Это небьющаяся пластинка! — ответил он, весело посмотрев на меня. — Разве такой в Москве нет?
— Есть, конечно. Видела! — Я боялась смотреть на парня, мучительно вспоминая, что делал Олег. Распоряжения мои звучали не так уверенно, как в первый раз, а были скорее похожи на просьбы, с которыми я обращалась к собравшимся. Я хотела, чтобы они не выполнялись, но в этом не могла признаться. — Принесите газету. Найдите кусочек сургуча. Достаньте мне один большой гвоздь… Потребуется патефонная иголка.
— Иголки у меня нет! — Парень в тельняшке сокрушенно развел руками.
— У тебя нет иголки! — Голос мой приобрел былую уверенность. Обернулась к Кире, призывая ее в свидетели: — Кира, без иголки не будет танцев.
Кира смотрела на меня осуждающе, едва сдерживаясь, чтобы не обругать.
— Анфиса, разве в вашем патефоне нет иголки? Ты просила пластинку, Владик принес.
— Значит, по-твоему, я виновата? — обиженно сказала я. — Вы хотели танцевать, а я виновата. Здорово выходит. Достаньте иголку, будут танцы!
— Аникушка, — Володька дернул меня за руку. — Простая иголка подойдет?
Я растерянно моргала глазами. Не могла понять, зачем решила прихвастнуть. У Олега и Васи Кукушкина получилось в Москве. А где здесь, в горах, достать иголку для патефона?
— Не знаю, — ответила я Володьке.
— Что ты хотела делать, расскажи? — потребовал Свистунов, отведя меня в сторону.
Торопливо я рассказала об экскурсии на завод шлифовальных станков, о самодельном патефоне, который сделали рабочие парни, о наших танцах.
— Все ясно! — Володька отогнул козырек шапки-ушанки и вытянул толстую иголку. Отломал конец. Забил гвоздь в обеденный стол. Потом припаял иголку сургучом к газетному раструбу. После каждой операции он повертывал ко мне напряженное лицо и говорил:
— Годится?
— Так.
Володька осторожно поставил иголку на черный диск.
— Крути! — отчаянно крикнула я, готовясь к грохоту и стуку, к диким выкрикам Лешки Цыпленкова, Аверьяна Гущина и саурейцев. Убегать поздно, да и некуда. На всякий случай отодвинулась от Лешки.
Иголка попала в бороздку, и раздалось тихое шипение.
Аверьян Гущин засмеялся, показывая редкие обкуренные зубы:
— Па-де-ка-ле. Кавалеры приглашают дам на танец!
Щелчок — и вот уже зазвучала музыка. Володька Свистунов перестал крутить и с удивлением заглянул в мятый газетный кулек.
— Дамы приглашают кавалеров! — громко повторил Володька и весело улыбнулся Цыпленкову. Быстро завертел пластинку. — Дамы приглашают кавалеров!
Веселый мотив за кларнетом сразу подхватили скрипки, и простуженно загудел контрабас.
Лиза пригласила парня в тельняшке. Лешку Цыпленкова выбрала Кира, а Малюта Скуратов повел Олю. Боб Большой и Президент начали танцевать с незнакомыми девушками.
Боб Маленький смотрел на меня, одобрительно улыбался. Рядом с ним стоял Сергей, держа на руке штормовку.
Я храбро подошла к геологу:
— Можно вас пригласить?
— Давай потанцуем, Анфиса! — согласился Сергей. — Фокстрот есть фокстрот. Под такую музыку ноги не удержать!
Никогда в жизни я еще не танцевала с таким наслаждением. Сергей хорошо водил, чувствовал музыку.
Пластинка кончилась. Лешка Цыпленков как галантный кавалер подвел Киру ко мне.
— А ты молодец, Фисана, — сказала Кира. — Как же ты придумала такой патефон?
— Это не я… Заводские ребята… Мои знакомые… Если бы мы хорошо их попросили, они настоящий могли сделать.
— Молодцы!
Я еще не могла поверить, что все обошлось благополучно. Приятно сознавать, что доставила ребятам маленькую радость.
Разгоряченная вышла из палатки, жадно дышала. Мишка Маковеев возился возле своего вездехода.
— Миш, скинь ты, ради бога, самоварную трубу. Не шапка, а смех. Ты не клоун в цирке!
— Аникушкина, почему ты такая настырная? — спросил вездеходчик.
— Такая уж уродилась.
— Думаешь, мороз не завернет?
— Сейчас лето.
— Где лето, а у нас вчера морозило, я воду сливал из радиатора. Без этой шапки нельзя!
— А здорово ты, Малюта, стихи читал… Прямо завидно стало… Ты любишь Блока?
— Понравился.
— Скажи, как дальше будет: «Все в облике одном предчувствую тебя».
— А я откуда знаю.
— Это же Блок! — удивленно сказала я.
— Ты у геолога спроси. Он наизусть знает много стихов, я от него выучил. А Блока я сам не читал, — признался вездеходчик. — Вернемся в поселок, зайду в библиотеку почитать стихи. Сергей хвалил Тютчева. Слышала про такого поэта? Стихи мне всегда нравились. Говорил он, Бальмонт тоже писал здорово!
— А я думала…
— Не люблю врать, тебе правду сказал.
Из палатки выскочила Вера. Растрепанная, с заплаканными глазами.
— Вера, подожди!
Голос мой подстегнул повариху, и она побежала по глубокой колее, вырубленной гусеницами Мишкиного вездехода.
— Постой, — я схватила ее за полу летной куртки. — Постой!
— Ты во всем виновата.
— Я?
— Ты, ты… Танцы придумала… А кому они нужны, зачем ты Сергея подхватила? А Лариска хороша! Как клещ, в него вцепилась. Почему он ей стихи читал? Я сама слышала… Думаешь, мне не обидно?
— Пусть читает, — пыталась я убедить Веру. — Я тоже люблю стихи. Пушкина люблю. Ты читала Пушкина?
— Пусти, надоело тебя слушать! — Повариха вырвалась и побежала.
Вот он какой, оказывается, Сергей Краснов!
Я знала, что геолог увлекался живописью, а теперь к его увлечению должна прибавить и поэзию. Я случайно через Мишку Маковеева вошла в его мир. Это хорошо и плохо. Хорошо, что Сергей читал стихи, плохо — если бы он вздумал проверить мои знания и убедился в полном моем невежестве. Я не прочитала Блока из-за собственной лени. Как здорово это звучит: «Предчувствую тебя. Года проходят мимо. Все в облике одном предчувствую тебя». Строчки взволновали искренностью чувств. Будет у меня настоящий парень, обязательно скажу ему: «Предчувствую тебя».
Надо уговорить Сергея, чтобы почитал стихи. Сколько он их знает? А Верка дура. Самая настоящая дура. Не может геолог быть около нее. Нельзя ему запретить с другими разговаривать. А вдруг я пойду с ним в маршрут? Значит, она меня тоже приревнует? Сергей мне все больше нравился…
В два часа ночи мы вернулись в лагерь. Хаута по-прежнему грызла каменное дно, тяжело била в отвесные откосы двух Братишек.
Над палатками низко пролетела пара уток. Селезень сердито крякнул и опустился на маленьком озерке.
Разговор возник случайно. Мы сидели с начальником партии в камералке. Он просматривал образцы, хмурил брови и много курил.
Я с трудом выносила его молчание. Закончив работу, несколько раз вставала, переходила от стола к столу, но геолог не обращал на меня внимания. Дотянулась рукой до книги и открыла наугад. Вслух начала читать:
— «Тельпосская свита сложена светло-серыми, розово-серыми и лиловатыми кварцитовидными песчаниками, в основном средними и крупнозернистыми до гравелитов. Песчаники и гравелиты часто косослоистые».
Александр Савельевич вскинул голову и выжидающе посмотрел на меня усталыми глазами.
— Понимаешь?
— Нет, — чистосердечно призналась я.
— Анфиса, наука никому легко не давалась, а особенно такая, как геология. Жизнь ей надо посвятить. Бродишь годами по горушкам или пескам Каракумов и умнеешь. Придет время, и ты узнаешь: тельпосская свита с резким углом и азимутны