Александр Савельевич вытер рукой мокрое лицо.
— Золотоискателей мне в отряде не надо, — сказал он после долгой паузы. — На Колыме я искал золото… Перед нами другая задача: медь… А золотины не так ищут… Лоток надо иметь… Много здесь не взять, а время убьете… Погода дрянь, а у нас план под срывом. Сколько выходили, а что нашли?
— А если фарт подвалит? — спросил тихо, едва шевеля губами, Аверьян.
— В фарт я верю… но знания должны быть… У меня бы спросили, золотоискатели, где мыть стоит… Боюсь, власть золота еще не потеряла силу.
— Какую силу? — пренебрежительно махнул рукой Володька Свистунов. — Маята одна с золотом!
Александр Савельевич не перебивал. Он хотел добиться чистосердечного признания. Геологи и студентки недружелюбно уставились на Володьку Свистунова.
Я почувствовала свое превосходство. Толстая тетрадь Сергея вооружила меня кое-какими знаниями. Хотя не представляла, как должны выглядеть кварцевые жилы, но знала, что самородковое золото связано с порфирными дайками. «Не хотел спрашивать у Александра Савельевича, где мыть, узнал бы у меня, — мстительно думала я, глядя на Свистунова. — Самородковое золото надо искать в кварцевых жилах и порфирных дайках!».
— А если бы фарт подвалил? — второй раз тихо спросил Аверьян Гущин. — Попробовать никогда не грех.
— Задача у нас с тобой другая, Аверьян, — успокаиваясь, ответил начальник партии. — Времени нет на пробы, эксперименты. Бывал и фарт. Случалось это на Колыме. Юрий Александрович Билибин и Валентин Александрович Цареградский искали золото. Копали в вечномерзлой земле первые шурфы, промывали золото и чертили первые карты. Однажды в долине Среднекана Цареградский нашел под берегом реки железную банку из-под какао с золотом. Золото разной окатанности и разной пробности. Цареградский передал находку государству…
— Много золота было в банке? — спросил Цыпленков, подаваясь вперед.
— Килограмма три без малого.
— Ну и чудак! — громко сказал Аверьян Гущин и досадливо хлопнул себя рукой по мокрому плащу. — Привалило счастье — бери!
Рассказ о золоте вызвал оживление. Я не знала, как поступили бы Свистунов, Цыпленок и Аверьян Гущин, но была твердо уверена: случись Александру Савельевичу найти банку с золотом; он передал бы ее государству.
— Фарт в каждом из нас, — сказал начальник партии. — Надо только суметь открыть его: понять, что ты способен сделать для людей… В этом смысл и счастье жизни!
Глава 16«ИНТЕРЕСНАЯ У ТЕБЯ БУДЕТ ЖИЗНЬ!»
— Анфиса, пойдешь со мной в маршрут? — Сергей напряженно смотрел на меня и озабоченно шарил по многочисленным карманам штормовки. Вытаскивал и снова засовывал огрызки карандашей, мятые бумажки, тетрадки и блокноты.
Когда наши глаза на мгновение встречались, он растерянно моргал длинными ресницами и краснел.
Меня озадачило неожиданное предложение. Я не знала, что ответить, стараясь понять шестым чувством, известно ли ему о моем походе в палатку ВВ и на что он надеется. Не хочет ли он, как и Володька, попытать счастья? Бугор — нахальный и дерзкий, полагался на свою медвежью силу, а этот стесняется. Мое молчание затянулось, и Сергей, переминаясь с ноги на ногу, словно стыдясь своей просьбы, робко поторопил:
— Ну, Анфиса!
— Пошли, — махнула я рукой, решив в последнюю минуту, что лучше уйти с геологом на целый день в горы, чем закрывать на шее цветной косынкой царапины, ловить косые взгляды Чаплыгиной, прятаться от Александра Савельевича и видеть хихикающую рожу Лешки Цыпленкова.
— Если согласна, собирайся по-пожарному: раз, два! — Сергей озабоченно посмотрел на небо: — Тучки… Тучки небесные, вечные странники… Вдохновили Лермонтова Михаила Юрьевича, а мне сейчас не нравитесь… Дождем пахнете!
Все геологи с коллекторами ушли парами в маршруты на Главный за новыми образцами. Мне не хотелось выяснять, почему Сергей остался в лагере, что случилось с его постоянной напарницей Сладкоежкой.
В камералке затолкала в рюкзак немного мешочков для образцов, не беспокоясь об их цвете. Взяла геологический молоток с длинной ручкой. Собиралась без особой радости и подъема.
— Что возьмем с собой в дорогу?
— Я надеюсь на твой вкус. Считай, обед и ужин у нас с тобой в поле. — Сергей забыл на время о своих карманах и старательно складывал карту. — Тушенку не забудь, от Тосиных конфет, варенья и сгущенного молока у меня живот прирос к спине.
— Поняла.
У Веры подгорел лук на сковородке, и из кухонной палатки с черным закопченным верхом несло чадом. Я шагнула в сизое облако дыма. На ощупь нашла коробки с продуктами.
— Вера, ты живая? Подруга, я беру две банки тушенки, банку с завтраком туриста. — Железные банки, ударяясь друг о друга, прокатились по дну рюкзака. — Запишешь еще две пачки галет и сухари.
Толстушка вышла ко мне из темного угла, вытирая рукой слезящиеся глаза, громко чихая.
— Ты идешь в маршрут? — Вера недоверчиво наклонила голову, пристально всматриваясь мне в лицо. Сокрушенно вздохнула. — Два раза просилась в маршрут, не берут. На кого забор писать? На Александра Савельевича?
— На меня. Давай я распишусь в твоей бухгалтерии. — Я не хотела называть имя Сергея, хотя это было по-детски наивно. Вера через минуту увидела бы меня вместе с ним.
— А я думала… — повариха тяжело вздохнула, посмотрела на меня с жалостью, не договорив, оборвала начатую фразу. — Девчонки говорили про тебя… Думала, что тебя не возьмут. Ты должна канавы копать.
— А ты не думай. Я с Сергеем иду!
— С Сергеем? — Верины щеки опали. Притворной улыбкой ей не удалось скрыть свою злость. На лбу и кончике носа засверкали капельки пота.
Мне даже стало жалко толстушку.
— Верусь, ты не ревнуй! — Я помахала рукой на прощание. — Вечером получишь своего ненаглядного по расписке, живого и невредимого.
Повариха что-то сердито проворчала, но я не разобрала ее слов.
Мы с Сергеем быстро шли к горе. От камералки к Главному, к его скалистым вершинам, пробита тропа. Она проглядывала в заболоченной низине, среди моховых кочек и бугров.
Под ногами шлепала черная торфяная вода. Верхний слой земли чуть-чуть оттаял. То и дело попадались куски льда, а за большими глыбами с северной стороны лежал спрессованный снег с осевшими застругами.
Сергей ходко шел впереди, не беспокоясь обо мне. Ни разу не оглянулся и не заговорил. Невольно припомнились походы с Александром Савельевичем, его предупредительность и забота.
«Не хочет разговаривать — его дело, но ждать меня обязан, — с обидой думала я. — Больной-больной, а летит вперед, как вездеход. Куда только радикулит его делся? Привязать бы к каждому его сапогу по большому камню».
Я вспомнила картинку из детской книжки, где нарисован скороход с гирями на ногах. Улыбнулась. А радоваться мне нечему. Дела совсем не радовали. Старалась не думать об Александре Савельевиче и Свистунове. Куда мне деваться после увольнения из отряда? Домой ехать нельзя! Один путь: к моим попутчикам по поезду. Они обещали устроить меня, если это потребуется. Иван Сидорович, Тамара и Елизавета Прокофьевна — каждый звал к себе.
Мне не с кем посоветоваться, излить душу. Вере я не могу открыться, она обрадовалась бы моему горю. И вообще я стесняюсь признаться девчатам. Как они еще отнесутся? А если хорошо разобраться в случившемся, то виновата я сама. Доверчивая я слишком. Дернуло меня искать Бугра!
Начался новый подъем, и тропа пропала на щебенке и торчащих зубьях камней. Главный подымался перед нами, медленно вырастая, по мере того как мы приближались, огромный и величественный, с врезанными в синеву черными зубцами, перечеркнутыми тенями и белыми языками снега.
Темные дождевые тучи опустились и медленно ползли по вершинам. Острые пики рвали облака, и ветер трепал лоскутки. Впереди между камнями мелькнул обмелевший ручей. Солнце еще не успело растопить в горах снег и льды, схваченные утренником, и вода чуть-чуть слезила по дну.
Я решила, что ручей должен стать проверкой отношения ко мне Сергея. Если не остановится и не подождет меня, я буду знать, с кем имею дело. О человеке судят по его поступкам!
Геолог дошел до ручья и, не оглядываясь, зашагал вверх. «Ну и друг, — разочаровалась я. — Что Вера нашла в нем хорошего? Эгоист самый настоящий!».
— Сергей, подожди! — закричала я недовольно. — Ручей надо переходить. Мы с Александром Савельевичем на западном склоне работали.
— Нет, Анфиса, пойдем вдоль русла. Полазим по горушкам. Надоели мне дайки. Ручей должен перерезать где-то рудное тело или притащить хороший образец. Как ты думаешь? Боб Большой всегда спрашивает: как ты думаешь в данном разрезе? Александр Савельевич хвалил тебя за сообразительность.
— Не знаю.
— Тогда меня слушайся.
— Значит, мы не будем на Главном?
— Не полезем. А почему он Главный? Всего маленькая горушка.
— Александр Савельевич тоже назвал горушкой. А мне обидно. Это Главный, — я показала вытянутой рукой на красноватую гору. — Справа — Скалистый. Посмотри, зубцы у него, как пилы. А сзади наших палаток — Братишки. Так я их зову.
— Братишки — хорошо! — Сергей заливисто засмеялся. — А ты не устала, сестренка? Я привык ходить быстро. Тося на меня не жаловалась?
— Нет.
Сергей замедлил шаги. Мы двигались вдоль ручья по гремящей гальке, обходя большие камни и, преодолевая глубокие заводины. Под водой на течении белели обкатанные голыши, красные глыбы гранита и мрамора.
Ручей не прогрыз выступ горы и повернул к Скалистому. Геолог часто останавливался. Молотком старательно бил по камням. Внимательно изучал острые сколы, прожилки и вкрапления.
И снова мы в пути. Поднявшись по осыпи к острой скале, начали подъем по крутому желобу пересохшего ручья. Дорогу перегородил крутой снежный склон.
— Держись, Аникушкина! — приказал Сергей, протер рукой обледенелый край. — Полезешь за мной. Только не смотри вниз. — Он прижался к белой стене и носком резинового сапога выбивал ступеньку. Вторую ступеньку он выколотил молотком для правой руки.