Кончим мы работать на Хауте, а следы нашего вездехода останутся на долгие годы такими же лесенками, по ним пойдут новые отряды геологов, молодых ребят… Они не будут знать, что впереди нас шагал ветеран войны Александр Савельевич Карабутенко, шагал на протезе, сбивая головки цветов, обсеивая землю семенами. «Подвиг не умирает, а продолжается!»
За палатками лагеря меня остановил Мишка Маковеев. Он смотрел на меня глазами, полными радостного удивления.
— Аникушкина, послушай, какое стихотворение я достал! Сергей записал по памяти. Пятый раз читаю подряд. Выучил наизусть. Музыка! — Он закинул голову. Читал негромко. Но скоро его голос набрал полную силу, и он старательно выговаривал каждое слово, словно пробовал его на вкус.
Знаю я сладких четыре отрады.
Первая — радость в сознании жить…
Я не видела, что Мишка дурашливо растрепал волосы и зажмурил глаза, старательно подражая какому-то известному артисту. Забыла, что хотела посмеяться над его чудачеством, с жадностью ловила каждое слово и мысленно торопила чтеца: «Читай, читай!».
— Все! — Мишка сказал со вздохом.
А мне все еще слышался простуженный голос вездеходчика. Про себя повторяла слова, строчки и старательно их запоминала.
Третий восторг — то восторг быть любимым,
Ведать бессменно, что ты не один.
— Здорово, ну скажи? Молчишь, Аникушкина? Музыка, а не стихотворение! Завидно? Сам удивляюсь, почему не читал? Глотал все книги про шпионов без пользы. Стихи разволновали. Слова простые, а как сложены, как кирпичики, — одно к одному. Молодец Сергей!
— Думаешь, его стихотворение?
— Нет, Брюсова. «Отрады».
— «Отрады», — задумчиво протянула я, чувствуя, что надо побыть одной с охватившей меня радостью.
«Отрады»… Несколько раз вспоминала звучные строчки, открывая для себя новые, заветные слова. Волновалась и не могла понять свое состояние.
Третий восторг — то восторг быть любимым,
Ведать бессменно, что ты не один.
Связаны, скованы словом незримым,
Двое летим мы над страхом глубин.
Из палатки радистки лилась негромкая музыка. Ольга не выключила приемник, как будто забыла, что ей нужно беречь батареи. Я остановилась рядом и застыла, как изваяние. Мне никогда не передать охватившее меня чувство радости и восторга. Я оторвалась от земли и летела в ликующих звуках скрипок, альтов и арф. К счастью, в лагере никого не было. Никто из парней не испугал меня нелепым вопросом, не вздумал заговорить со мной. Трудно сказать, сколько продолжалось чарующее наслаждение музыкой.
Я смотрела затуманенными глазами на сверкающие отроги Главного, снова в них влюбляясь. На своих извечных местах застыли исполины — Скалистый и милые Братишки. Маме я еще не написала о своей новой любви и привязанности! Вернусь в Москву и расскажу! Прежде всего я побегу в консерваторию. Без музыки мне теперь трудно жить. Займу снова свое любимое место в третьем ряду амфитеатра. Почему зимой я так мало посещала концерты? Знаю, знаю. Виноват Алик Воронцов. Я, дура, подчинилась его вкусам. Он не любил классическую музыку, сходил с ума по битлам. Раздувал щеки, хлопал по ним ладонями:
— Ба, ба, ба!
Я научилась от него притопывать ногой, взвизгивая, подражать саксофону.
Как это было давно — давно… Первый раз спокойно, без душевного смятения вспомнила Москву. Не могу представить, как расстанусь с горами, тундрой, пушицей, маками и грохочущими речками. Впереди целая жизнь, а сердце мое останется на Полярном Урале. Как солдаты из далекого похода возвращаются в гарнизоны, вернусь и я в Москву, возмужавшая и повзрослевшая. Куда я зашвырнула дома свой портфель с книгами и учебниками? Все мне скоро понадобится!
Глава 19ПЯТИОЗЕРНОЕ
Приятно взять в руки редкий образец и вспоминать, с каким трудом он достался. Вот белый кварцит с золотистыми кубиками, звездочками железного колчедана и промазками медной зелени. Его добыл Сергей. Он отколол камень у подножия высокой скалы с острыми пиками, как трезубец.
Скала привлекла геолога своим необычным видом. Приблизившись, он заметил глубокие разломы с кварцевыми жилами и зелеными гнездами. Спускаться вниз он не захотел, а направился к скале по узкой кромке ледяного поля. Пройдя несколько шагов, он поскользнулся, упал в глубокую трещину, ободрав руки и колени.
Сергей позвал на помощь своего коллектора, Ларису Чаплыгину, но она отошла в сторону и не слышала его голоса. Напрасно геолог старался вылезти, цеплялся за лед, ломал ногти на руках. Резиновые сапоги скользили, не находили упора. Стенки трещины оказались гладкими, как будто специально отполированными. Ни одного скола, ни маленького бугорка.
Обдумывая свое положение, Сергей неожиданно услышал внизу слабое журчание ручья на дне трещины. Начал подниматься вверх по течению. Пройдя метров двести, он увидел, что трещина закрылась и больше не выходила на поверхность.
Геолог оказался в гигантской ледяной трубе. Высота становилась все меньше и меньше, и скоро пришлось согнуться, а потом уже ползти на животе.
Ледяной потолок скупо освещался зеленоватым светом, при толстом льде темнело, при тонком — еле проникал рассеянный свет солнца. На таких участках геологу даже казалось, что он ощущал тепло.
К счастью для Сергея, трещина скоро кончилась. Он с радостью увидел над головой голубое небо и на фоне белых облаков — пролетавшую стаю уток.
Ручей низвергался водопадом, и тяжелые струи воды выбили в ледяных стенках уступы ступенек. Геолог медленно карабкался вверх. Не раз ноги его соскальзывали, и он падал. Сбивала его струя воды. Но он снова и снова упрямо полз вперед.
Сергей, наверное, никогда не выбрался бы из своего ледяного плена, не попадись ему под руку ноздреватый камень. Оставалось только подтянуться, и он оказался бы наверху. Он тоскливо шарил глазами по ровной поверхности синеватого льда. Случайно рука коснулась кармана штормовки. Там лежал большой охотничий нож. Осторожно вытащил его. Зубами прикусил лезвие и открыл складень. Несколько ударов, и сталь вбита в лед. Ухватился правой рукой и подтянулся. Он полз, прижимаясь щекой, руками, всем телом ко льду, затаив дыхание. Показался край трещины, и он с трудом выбрался наверх.
Сергей лежал, тяжело дыша, не в силах повернуться, пошевелить руками. Придя в себя, он сумел отыскать свой молоток. Потом отколол кусок оруденелого кварца…
…Я шла по следу Сергея — по ледяной кромке. Ноги часто скользили, и я не один раз вспоминала рассказ Краснова о его падении. День выдался пасмурный. Несколько раз принимался сыпать снег с дождем. Утки и гуси летели над Хаутой, прижимаясь к самой воде и обкатанным камням.
Многое я постигла за последнее время. Начала уверенно разбираться в образцах. Каждый день усиленно штудировала тетрадь, открывая для себя на каждой странице массу полезных сведений.
Сергей тщательно готовился к поездке в экспедицию, изучал научные труды. Страницы тетради пестрели выписками. Я их помнила наизусть и часто повторяла:
«Полярный Урал состоит из ряда плоских хребтов, над которыми подымаются отдельные вершины: Народная, Сабля, Карпинского.
Встречаются кварцевые конгломераты и кварциты. Все они сменяются хлоритовыми, серицитовыми, кварцитовыми и графитистыми сланцами».
Рюкзак с образцами оттягивал мне плечи. Но я упрямо шла по маршруту Сергея и собирала образцы. Руки мои покраснели от дождя и мокрого снега. Я хлюпала носом, но не останавливалась.
«Вернется Сергей в лагерь, попрошу, чтобы помог мне разобрать образцы!».
От счастливой мысли я широко и радостно улыбнулась.
Такова особенность людей: каждый видит и помнит свое и по-своему. Не дает мне покоя географическая карта. Не могу поверить, чтобы меня подстерегали одни случайности. Кто-то с умыслом оставил для меня географическую карту в камералке. Теряюсь в догадках: Александр Савельевич или Сергей! Пожалуй, все равно, кто бы так ни поступил, должна сказать спасибо! Стыдно признаться, но должна сказать, что в школе я многое пропустила, прохлопала ушами. Некого совершенно винить, сама во всем виновата! Разве Петруша не хотела нам всем добра. Не призывала хорошо учиться!
От карты не могу оторвать глаз. Передо мной весь Урал. Кажется, я вышла в свой маршрут и двигаюсь от жарких Каспийских степей прямо на север. Путь мой долгий, рассчитан не на один месяц и год. С мешком поднялась на Залаирское плато. Передо мной должен открыться Южный Урал. Хребты Ирендык, Крыктытау, Зильмердан… Пройдет время, собью я не одни ботинки, натру лямками тяжелого рюкзака плечи и подойду к Среднему Уралу. Встретят меня другие хребты: Кваркуш и Полюдов кряж.
На Северном Урале пересеку Поясовый камень. Надо торопиться скорей на Полярный Урал. Как обрадованно я скажу: «Здравствуй, милый Рай-Из! Я пришла к тебе! Знаю, что холода твои от близости Северного Ледовитого океана.
Как поэтично звучат для меня слова Александра Савельевича:
«Полярный Урал протягивается с северо-востока на юго-запад, образуя вместе с Пай-Хоем довольно крутую дугу, выпуклую к востоку. Средняя высота хребта шестьсот — восемьсот метров. Самые высокие вершины — Пайер и Хаута-Саурей.
У 65,5° северной широты Урал расширяется и принимает меридиональное направление. Здесь заканчивается Полярный Урал и начинается Приполярный — самое высокое поднятие Уральского хребта».
Сколько надо мне лет, чтобы обойти весь Урал? Год, два? Я верю, что все это будет. От своего я не отступлюсь. Мой поход начался. Я шагаю за Александром Савельевичем, Сергеем Красновым, Бобом Большим и Бобом Маленьким и за Президентом. Они мои первые учителя и наставники!.
Пожелайте мне счастливого пути и больших открытий!
Ночью я проснулась от холода. Ноги, как льдышки. Сколько я ни терла их одну об другую, ни укутывала, никак не могла по-настоящему согреться. Поднялась, сдернула с гвоздя телогрейку и набросила на себя. Но от тяжести ватника мне не стало теплей, пришлось воспользоваться брезентовыми плащами и куртками.