— Сергей, неужели ты написал мне? — громко спросила я. — Знаешь, такими словами не шутят. Я найду тебя сегодня. Если ты не трус, скажешь: «А», ты хороший парень. Я люблю тебя!».
Огромная радость захватила меня. Я забыла о своем недомогании. Бережно спрятала голубой мешочек с запиской и образцами в карман.
«БКП — брючный карман правый», — рассмеялась я, представляя растерянное лицо Сергея.
Я направилась в кухню. Теперь я знала, что мне делать. Поскорей приготовить ужин. Намерзшиеся под дождем геологи, коллекторы будут рады горячей пище и чаю.
В большой кастрюле — гороховый суп. Вера, уходя из лагеря, заранее приготовила ужин. Моя задача упрощалась. Но мне захотелось показать себя. Перетрясла все ящики и коробки.. Нашла банки с рассольниками, борщами, сгущенным молоком. На растяжке палатки висели три большие рыбины с темными спинами в красных точках. Наверное, приходил Саварка.
— Ань-доро-ва-те, Саварка! — громко поздоровалась я с воображаемым мальчишкой. — Тарем, тарем! Молодец Саварка! — Достала острый нож и принялась разделывать рыбу, удивляясь ее красному мясу.
Скоро загудели три примуса, наполняя палатку теплом. Ломаный верх брезента крыши быстро просыхал и светлел.
Загремел потревоженный гравий.
— Входи, Саварка, сейчас будем абурдай.
Но раздался мужской голос:
— Можно войти?
— Лешка, входи, к чему церемонии?
В дверь просунулось плечо, а потом влез незнакомый человек.
— Я не Лешка! — Он внимательно посмотрел на меня. — Я Николай Николаевич.
— Вижу: не Цыпленок! — нетерпеливо сказала я, чтобы скрыть свою растерянность.
— Взрывник я. С Саурейского лагеря притопал. Говорят, потрафило вам. На богатый рудоносный слой наткнулись.
— Говорят. — Я узнала пришедшего и успокоилась. Стоял передо мной Коль-Коль — чудесный умелец.
— А кто открыл?
— Сергей Краснов. — Я почувствовала, что обязана все рассказать взрывнику о геологе.
Но взрывник опередил меня вопросом:
— Рыбу жаришь? Вкусно пахнет. Кто поймал?
— Саварка принес. На озере надергал.
— Ненецкий мальчишка? Встретил я одного. Значит, он от вас шел к своему стойбищу.
— Приходил… Клюквой угощал.
— Слышала? Получили телеграмму. Взрывника вашего отправили самолетом в Тюмень.
— Ногу не отрежут? — затаила дыхание.
— Зачем? Лечить будут… Я посижу тут. — Коль-Коль сбросил мокрый рюкзак. — Ты ругаться не будешь? Я немного погреюсь. Три примуса не солнце, но…
— Грейтесь, Николай Николаевич. Вы не знаете, сколько сейчас времени?
— Пять часов.
— Скоро наши вернутся. Посмотрите за примусами, а я пойду ребят встречать. Чай закипит, гороховый суп погрейте. Мешайте ложкой, чтобы не пригорел.
— Не беспокойся. Все сделаю. Ругаться не будешь!
Я выбежала из палатки. Трудно сдержать себя. Я знала, что первая встречу Сергея. Он мне все скажет.
Третий восторг — то восторг быть любимым.
Ведать бессменно, что ты не один.
Сердце тревожно билось: не обманываю ли я себя? Выдумала про любовь. Может быть, вовсе не мне написана записка. Спорила, убеждала себя: Сергей полюбил меня. Нет у нас в экспедиции ни одной Александры, Агриппины, Алевтины и Анастасии. Я одна — Анфиса! Показалось, что он давно должен был признаться, и я это чувствовала. Не могла простить себе, что насмехалась над ним, когда Володька Бугор гладил его горячим утюгом. Какая я глупая!
День подходил к концу, а солнце так и не выглянуло. Пряталось где-то за черными тучами, подсвечивая их края красным светом.
От Скалистого медленно двигались сумерки, накрывая темным пологом тундру. Вода в озерах еще блестела, ловя последние лучи света. Встревоженно загоготали на озере гуси. «Песцы хитрые. Пришли охотиться, — я повторила слова Саварки. — Гуси линялые. Можно охотиться, бить палкой». Расскажу ребятам, Сергею!
На светлой полоске неба на линии горизонта я заметила фигурку человека.
— Ей-егей! — замахала руками. — Ей-егей!
— Эй, ей! — ветер принес мне в ответ далекий женский голос. — Ан-фи-са-а!
Голос показался мне знакомым, но не могла понять, кому он принадлежал. Быстро зашагала в темноту, шлепая по воде, цепляясь ногами за березки и камни. На бугре сидел Александр Савельевич. Тося Ермолова держала протез, перемотанный разными сортами проволоки. Геолог сосредоточенно орудовал плоскогубцами.
— Анфиса, ты почему встала? — строго спросила Сладкоежка. — Заболела, надо лежать. Александр Савельевич, полюбуйтесь на нее!
— Анфиса, в самом деле, почему ты встала? — спросил начальник партии, не прекращая работу.
— Опять сломали протез?
— Как видишь! Скажи, почему ты никого не слушаешься?
— Александр Савельевич, я поправилась. Честное слово. Саурейский взрывник пришел. Я его знаю: Коль-Колем зовут. Сидит, сушится около примусов. Хочу еще обрадовать: Володьку Свистунова в Тюмень на самолете отправили. Ногу ему спасут! Взрывник сказал. Правда, здорово?
— Очень рад за Владимира… Молодцы врачи… И без того хватает инвалидов войны… Взрывник пришел — тоже радость… Двинем теперь дело… Образцы Сергея отправим на сто десятый на анализ… Пускай шлифы приготовят… Рад я и за Сергея… Удача без труда не приходит!
— И я рада. А кто сегодня с Красновым коллектором? — спросила я с непонятным волнением. — Вера?
— Скандал получится! Лариса Чаплыгина пошла, — объяснила мне Сладкоежка. — У Сергея характер мягкий, согласился. А не следовало бы.
— А я думала, Сергей с Верой ушел, — ответила я Тосе Ермоловой и присела на корточки перед начальником партии. — Александр Савельевич, буду на вас жаловаться: нельзя вам далеко ходить. — Подняла протез. — Железа накрутили больше пуда. — Честное слово, пожалуюсь на вас. Себя не бережете.
— Подожди, ябеда, и без того моя Степанида в тревоге. Беспокоится. Отвезу шлифы на сто десятый, отдохну там. Да и протез отремонтирую как следует. Хочется до приезда в Москву все знать о горушке.
— Стала бы эта горушка Благодатью, — сказала я с улыбкой, вспомнив, как ветераны Добровольческого корпуса гордились в письме своим знаменитым Уралом.
— Пускай даже Высокой, — поддержала меня Сладкоежка. — Тоже неплохо.
— Горушка не подведет. — Александр Савельевич внимательно посмотрел на нас с Тосей. — Район перспективный… Образцы Сергея заставляют верить.
— Я пойду встречать Краснова! — сказала я нетерпеливо.
— Оставайся с нами, Анфиса! — улыбнулась Тося. — Мимо нас не пройдут. Я по тебе соскучилась.
— Правда, Анфиса, — поддержал Сладкоежку начальник партии. — Куда на ночь глядя потопаешь. Не пройдут они мимо нас.
— Торопыга, оставайся!
— Александр Савельевич, можно мне выучиться на взрывника? Вы сказали, что много зададите канав.
— В поле учиться трудно. Курсы есть специальные. Захочешь учиться, в Москве устрою тебя.
— Не забудьте о своем обещании…
Темнота стремительно шагала по тундре. Александр Савельевич торопился, скручивая проволоку. Мы с Тосей смотрели на его работу и молчали.
— Что-то вездеходчик задержался, — нарушил молчание начальник партии. — Боюсь я ленинградца одного отпускать. Все время ищет для себя приключений: вчера озеро вздумал переплывать. «Почему не объехал?» — спросил я его. «Машина плавает, хотел попробовать». Налетел на камень и застрял посередине озера. А на прошлой неделе в трещину залез, едва выбрался. Машину угробит и сам погибнет.
— Чудной он, — сказала Сладкоежка.
— Не знаете вы Мишу Маковеева, — заспорила я. — Хороший парень! Стихи любит. Сергей ему записывает.
— Он поэт? — спросил Александр Савельевич.
— Сам не пишет, но стихи любит читать.
В темноте раздался гул мотора и лязганье гусениц по камням. Ветер доносил звуки, повторяя их эхом в горах. Вездеход шел через тундру, натужно тарахтя, кроша стальными шпорами камни.
— Голод не тетка, — изрек громко Александр Савельевич и кивнул головой в темноту. — Не знает Маковеев, что Анфиса рыбы нажарила, а то бы прибавил газу.
Вездеходчик выскочил на прямую, слепя глазастыми фарами. Неожиданно остановился рядом с нами. Хлопнула дверка. Вывалился Маковеев и ошалело заорал:
— Сергей утонул! Александр Савельевич! Борис Ермаков за вами послал. Под снежник, должно быть, затащило Краснова!
— Где утонул? Как утонул! — закричал с болью в голосе начальник партии и запрыгал на одной ноге к вездеходу.
— Утонул! — Я заплакала, чувствуя, что теряю сознание. — Не верю, не верю!
Дальше все походило на страшный сон. Вездеход сорвался с места и полетел к Щучьей реке. Маковеев не выбирал дорогу, и мы подскакивали в стальной коробке кузова, как резиновые мячики.
Я сжимала в кармане голубой мешочек с запиской Сергея и боялась его потерять. Слезы лились по щекам и не приносили никакого облегчения. Я клялась Сергею, что через год снова вернусь к Камню, к его холодным и быстрым ручьям и рекам. Буду ходить по его маршрутам, искать медь. Я выбрала единственный путь и не сверну в сторону.
«Сергей, почему я тебя не увидела? Ты должен был, мне все сказать. Я в тебя верила, — шептала про себя, всхлипывая. — Я решила стать геологом. Знай!»
На Щучьей реке перекликались ребята. Вспыхивали и гасли дымные факелы. Тревожно выкрикивали имя геолога, и оно отзывалось в горах и ущельях.
— Сергей Краснов! Сергей! Сергей!
Издалека до меня долетел голос Александра Савельевича:
— Пятиозерное — богатое месторождение. Сергей Краснов его открыл!
Я не вслушивалась в слова начальника партии, потерянно вглядываясь в глухую черноту, вздрагивая от каждого громкого голоса перекликающихся парней, гремящей гальки и рева бешеной реки. Не хотела верить, что произошло несчастье и больше я никогда не увижу Сергея. Он должен жить, должен жить! Прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать готовый вырваться страшный крик. Но боль не заглушила мое душевное страдание. Почему я оказалась так далеко от него в минуту несчастья?