— Самим собой. Я тебе говорил, Анфиса, токарь-пекарь из меня не выйдет. Почему ты зацепилась за завод? Пойдем с тобой в институт. Заниматься завтра начнем.
«Алик, не подводи меня», — хотела я крикнуть, но в трубке щелкнуло, и связь прервалась.
Мама получила долгожданный ордер на однокомнатную квартиру, и мы должны переезжать в Дегунино. Я нетерпеливо шла по улице, размахивая портфелем, вертела головой по сторонам. Мысленно прощалась со старой улицей навсегда. «Фрегат «Паллада», — сказал однажды Алик и показал на наш дом вытянутой рукой. Я обиделась.
Наш дом в самом деле показался мне старым кораблем. Два этажа из красного кирпича, а третий, деревянный, прилепился наверху, как каюта капитана. Словно от частых морских бурь и штормов, рубленый сруб расшатало и перекосило. За фигурным наличником нашего окна свили гнездо воробьи. Я привыкла к их постоянному веселому чириканью. Скоро все жильцы разъедутся, и дом сломают. Из гнезда выпорхнул воробей, озабоченно колотя короткими крылышками.
— Эй, серый, ищи себе новую квартиру! — крикнула я громко воробью. — Мы скоро уезжаем!
Но пока еще на третьем этаже дома наша коммунальная квартира самая многолюдная и шумная. В длинном коридоре, тускло освещенном пузырьком электрической лампочки, заставленном большими чемоданами и плетеными корзинами, было шесть дверей. За каждой дверью жила семья.
У наших соседей фамилии были самыми простыми. Пенсионерка Абажуркина Серафима Ивановна, слесарь-водопроводчик Заплетов Сергей Сергеевич, Кузнецов Славик, водитель трамвая Сыркина Алевтина Васильевна, толстяк кондитер Яковлев Максим Федорович и мы, Аникушкины.
Но, кроме пятнадцати жильцов, в квартире прописаны два голосистых существа — семимесячный мальчишка Алешка и старый, допотопный телефон.
С Алешкой иногда справлялись, и он надолго замолкал. Но с телефоном куда хуже: он без конца трезвонил и будил всех по ночам.
Порой мне даже начинало казаться, что в черном ящике жил бес-искуситель, который старше меня и хитрее. Стоило мне открыть учебник, как сразу же раздавался трескучий звонок. Нетерпеливый и настойчивый. Так повторялось каждый день. Я вскакивала со стула и летела во всю прыть. Часто звонила сестра из детской консультации. Она интересовалась Алешкиным весом.
— Зина, тебя! — кричала я Кузнецовой и стучала кулаком в стенку. Зина принималась при мне хвалить своего крикуна. Называла Алешку умницей, сладким пупсиком, хорошим мальчиком. Я не могла выносить ее вранья, отворачивалась или уходила.
В тот день, а это была суббота, мне не требовалось никому звонить. Но черный ящик притягивал меня как магнит. Лукаво поблескивали крышки звонков, подмигивали.
Слишком поздно я услышала телефонный звонок.
— Алло, алло! — кричала в трубку Зина и продувала ее. — Алло, алло!
Я знала, что звонил Воронец. Алик никогда не разговаривал с нашими соседями и с моей мамой. Целый вечер я ждала этого звонка. Теперь уже решила не отходить от телефона. Повернулась к зеркалу и быстро поправила волосы. На меня строго смотрела невысокая худенькая девчонка. Коротко подстриженные черные волосы стянуты голубой лентой. Лицо, как тарелка, круглое, все в веснушках. Толстые губы.
Девчонки в классе находили, что у меня красивые глаза, но они это придумали, чтобы не обижать, Алик Воронцов никогда не говорил мне ничего о моих глазах, просто не замечал их. Неужели я влюбилась в него? Просто он мне нравится чуть-чуть. Он хороший и верный товарищ!
Алик звонил, что перепечатает экзаменационные билеты по математике. У его папы есть пишущая машинка. Мы должны вместе с ним готовиться к экзаменам. Я буду помогать ему по математике и физике. Он решил все же идти в авиационный институт.
Телефонный звонок чуть не оглушил меня. Маленький молоточек метался между крышками как угорелый.
— Слушаю! — торопливо закричала я, крепко прижимая трубку к уху.
Из комнаты нетерпеливо выглянула заспанная пенсионерка Абажуркнна с вопросительной улыбкой на сморщенном лице.
— Меня?
— Нет, Серафима Ивановна! — я отрицательно затрясла головой.
— Аникушкина, это ты? Ты мне очень нужна. Выходи скорей, — послышалось в трубке.
— Кто говорит?
— Маша.
— Какая Маша?
— Королькова.
Меня обрадовал звонок Маши Корольковой. Хотя мы сидели с ней на разных партах, но дружили, доверяли друг другу самые сокровенные тайны. Маша не ходила в школу, говорили, что она больна.
— Ты где, Маша?
— Под копытами.
«Под копытами» — так наши ребята прозвали маленький скверик около памятника Юрию Долгорукому. Памятник мне не нравился. Он загораживал площадь. Казалось, что всадник на коне заблудился среди высоких домов и не мог выехать из города. Все ждешь, что конь вдруг взовьется на дыбы и начнет сбивать прохожих.
На улице моросил мелкий, надоедливый дождь. На тротуаре, как в огромном корыте, хлюпала вода и мокрый снег. Было холодно и сыро.
Пожалела, что вышла на улицу без резиновых сапожек. Но возвращаться домой не захотела.
На остановке ко мне бросилась навстречу Маша. Несмотря на темноту, я успела заметить, что она выглядела плохо: бледная, глаза запали. «Измотала болезнь», — подумала я.
Маша Королькова в нашем десятом «Б» была признана первой красавицей. Все, что она делала, необыкновенно: она по-особому ходила, необыкновенно говорила, со вкусом умела одеваться. У нее светлые вьющиеся волосы цвета соломы и большие голубые, как васильки, глаза.
— Ты болела гриппом? — Я вглядывалась в лицо подруги.
— Потом расскажу… Идем! — Маша быстро подхватила меня под руку и потащила за собой.
Мне показалось, что мимо нас прошел с мальчишками Алик Воронцов. Хотела его окликнуть, но не успела, и группа скрылась в переулке.
— Двадцать пятого мая у нас последний звонок, — сообщила я, радостно прижимаясь к подруге. — Ты знаешь?
— Девочки мне передали, — безразлично отнеслась к моим словам Королькова и тяжело вздохнула.
— Маша, наш дом должны ломать, — сообщила я последнюю новость. — Мы ордер получили. Будем жить в Дегунино. Мне придется ездить в школу на двух автобусах. Сегодня смотрела дом. Наша однокомнатная квартира на пятом этаже.
— Я рада за тебя.
Мы свернули с шумной улицы Горького и закружили по соседним темным улочкам и переулкам.
— Куда мы идем? Ты не скажешь?
— Скажу… подожди немного… — Маша громко шмыгнула носом. — Ты не помнишь, где ЗАГС? Проходила мимо, а улицу не запомнила.
— ЗАГС? Зачем тебе?
— Ты как маленькая… Зачем, зачем? Надо, если спрашиваю.
Я отпрянула от Корольковой, сразу забыла, что собиралась ей рассказать о нашем походе на завод, о славных рабочих парнях Васе Кукушкине и Олеге. Удивленно смотрела на нее, тараща глаза. ЗАГС? Неужели Маша решила выйти замуж? А что тут удивительного? Мы взрослые! Почти совершеннолетние! Почему я удивилась ее вопросу? Нам стесняются говорить в школе, что мы взрослые. Только и слышим: «Девочки, сегодня дополнительные занятия по русскому языку», «Девочки, сегодня классное собрание», «Мальчики, вы плохо ведете себя на уроках», «Мальчики, вам нельзя курить!». Почему мы мальчики и девочки? Мы учимся в десятом классе. Мы уже не дети! Мы старше Ромео и Джульетты. А нас не выпускают из детства, держат в нем. С нами нужно разговаривать по-взрослому, ответственно и серьезно!
— Как его зовут? В каком классе он учится? Он в нашей школе? — торопливо сыпала я вопрос за вопросом.
— Дурочка ты, Аникушкина! — улыбнулась Маша. И вдруг заплакала громко, навзрыд. — Он лейтенант, летчик…
— Он хочет на тебе жениться?
— Не знаю. Перестал писать. Уже две недели нет от него писем.
— Он любит тебя?
— Говорил, что любит. Хотел, чтобы мы расписались во Дворце. А я не согласилась… Перед мамой стыдно… Сдам экзамены… Лучше потом. — Маша продолжала плакать, вытирала рукавом пальто слезы. — Он не любит меня… Забыл… Если бы любил, написал давно.
Мы снова пересекали темные улицы и переулки. Маша вела через проходной двор. Мне стало страшно между глухими домами, но я старалась не показывать виду, а самое главное — я не могла бросить Машу.
На стене, освещенной большим фонарем, мы увидели вывеску — «ЗАГС».
— Мне надо все узнать, а я боюсь! — тихо сказала Маша и прислонилась плечом к стене.
— Эх ты, трусиха! — Я шагнула к двери, но остановилась. Я была не такой уж храброй на самом деле, как хотела казаться. Мне надо было выручить подругу, и я дернула ручку двери. Дверь не подалась.
— Закрыто?
— Работают до двадцати часов.
Маша устало вздохнула.
— Мне надо знать, какие требуются документы. Одного паспорта хватит? Что мне делать, Аникушкина? Через неделю приезжает моя лягушка-путешественница.
Королькова так называла свою мать, Зою Митрофановну, бухгалтера-ревизора. Она почти не жила в Москве, а все время разъезжала по разным городам-новостройкам.
— Маша, идем домой! ЗАГС закрыт. Что ты хотела узнать, скажи? Часы работы: с 10 до 18. Обед с 13 до 14. Ты запомни. Тебе надо сдать экзамены. Зачем выходить тебе замуж? Ты его любишь?
— Любила, любила, — всхлипывала Маша. — Он обманул меня. Зачем я, дура, ему поверила. Две недели не пишет. Девочки правильно мне говорили, дура я, дура.
Меня обидело, что все девчонки в классе, оказывается, знали, что Маша встречалась с летчиком, а мне ничего не говорили…
— Как его зовут? Где он служит?
— Виктор. Фамилия Горегляд. Летчик-истребитель. Аэродром у них за Москвой. Что ты хочешь делать?
— Знаю, — громко сказала я и решительно взмахнула рукой, подбадривая самое себя. — Раз обещал, пусть женится! А ты вытри слезы! Разнюнилась! — Я не представляла себе, где отыщу аэродром, о чем буду говорить с незнакомым летчиком Виктором Гореглядом, но я твердо знала, что Корольковой обязана помочь. А вот кто мне поможет? Алик не хочет идти вместе со мной на завод.
Глава 3ЗДРАВСТВУЙ, КАМЕНЬ!
— Вставай, Фисана! — сказала проводница, разбудив меня утром следующего дня. — Чай пить пора. Всех напоила в вагоне. Ты одна осталась да старичок в пятом купе. Пр