Антон с Ибрагимом выпили еще по стаканчику чачи. Антон посмотрел на Аэлиту – красавицу, происходившую из рода жрецов. Перехватив взгляд, девушка смутилась. Антон по мере сил взял себя в руки и перестал смотреть на Аэлиту, как на Джоконду в музее. Но все равно во время рассказа Ибрагима на нее посматривал, пользуясь тем, что она для него переводит, и, следовательно, он может на нее смотреть как на переводчика.
Убыхи разговаривали с деревьями, и поэтому те приносили очень много урожая. А еще убыхи умели «женить» деревья между собой. Например, инжир становился мужчиной, а виноградная лоза – женщиной. Лозу пускали на дерево, и она поднималась вверх по кроне, туда, где много солнца, и там на дереве приносила много урожая, как женщина – много детей. А инжир, чтобы тоже показать, что он что-то может – он же мужчина, – приносил очень много плодов, так много, что нельзя было съесть, а только высушить, и даже высушить все нельзя было, ну тогда из того, что нельзя ни съесть, ни высушить, чачу делали. Так получалось, потому что и виноградной лозе на инжире хорошо, и инжиру хорошо, когда на нем лоза. Так рассказал Ибрагим.
А еще у убыхов были груши. У них свой сорт был – убыхская груша. Они сами этот сорт сделали. Каждый убых каждую весну, куда бы он ни шел – в лес или в соседний аул к родственникам, – с собой носил черенки этой груши. Если в лесу убых видел дикую грушу – останавливался и делал на нее прививку: надрезал саблей или кинжалом кору на ветке груши дикой, потом брал черенок, его тоже немного зачищал саблей или кинжалом, слюной немного мочил и туда, под кору дикой груши, втыкал, а потом это место глиной замазывал и все, уезжал. Если черенок приживался, дикая груша становилась убыхской грушей. Все убыхи так делали. Вокруг аулов убыхов целые леса такой груши были. Там такие урожаи груши были – целый год можно было только эту грушу есть и целый год эту грушу пить – из нее чачу делали тоже.
Потом была война. Убыхи ушли. Вместо них пришли те, кто груши только кушать любил, а сажать не любил, смотреть за садом не любил. А чтобы груши кушать, надо за деревьями следить, надо с ними разговаривать. А когда с деревьями никто не разговаривает, а только приходят у них урожай взять, они обижаются. Урожай дают меньше, и сами груши становятся меньше и не такие сладкие уже. А потом деревья перестают быть садом и становятся тем, чем были раньше, давно – лесом. Груши убыхов опять стали дикие. Но осталась одна настоящая старая убыхская груша. Она не обиделась и не стала дикой, потому что к ней приходили. Привил эту грушу на дикую убых Цику, прадед Ибрагима. Цику умел разговаривать с совами, и в ауле про него говорили, что он умеет сам быть совой, когда ему это надо. Цику разговаривал с совами, а еще с грушей, которую сам и привил, и она урожаи давала такие, что можно было аул засыпать грушами до середины. Потом за грушей ухаживал и разговаривал с ней убых Кукужв, которого громом убило, и за это все его уважали. Кукужв эту грушу любил, и она Кукужва любила, урожая много давала, он все скушать не мог, чачу делал, очень хорошая чача была.
Несмотря на протесты Аэлиты, Ибрагим с Антоном накатили еще по стаканчику чачи – за Кукужва. Ибрагим сказал, что чача Кукужва была вкуснее, но и эта тоже неплохая, потому что из той же груши. Дерево это до сих пор есть. После Кукужва за ней следил Папиж – отец Ибрагима. А когда Папиж и все убыхи ушли в Турцию, Ибрагим за грушей следил. Потом Агур следил. Потом Кучка. Потом следил Пшмафэцук. Теперь за грушей смотрит Сократ, потому что Кучка в гору уже не так быстро ходит, как раньше, а Ибрагим не ходит вообще.
Аэлита на этом месте рассказа Ибрагима сказала вдруг что-то по-птичьи Ибрагиму и объяснила Антону:
– Я Ибрагима попросила, чтобы он Сократу сказал вас с собой взять, на гору когда пойдет. К дереву.
Антон сказал:
– Спасибо.
Потом Аэлита попросила Ибрагима рассказать про убыхских женщин. Но Ибрагима можно было особо не просить об этом. Женщин он явно любил не меньше, чем поесть и выпить, и рассказывал о них с тем же жаром, с каким говорил о военных подвигах убыхов. Женщины у них были самые красивые на земле. У них глаза были как у оленей, а руки как крылья у птиц. Только убыхских женщин хотел получить в свой гарем турецкий султан, других он считал уродливыми и доверял им только мыть убыхским женщинам ноги. По ним турки вообще с ума сходили – любые деньги давали, чтобы их получить и увезти к себе в Турцию. Турки убыхам предлагали за девушку столько золота, сколько она сама весит, а убыхи смеялись над турками – все же знали, что убыхские девушки очень легкие, стройные, а турки очень хитрые. А один богатый турок сошел с ума от любви, все, что имел, продал, а ему не хотели продать девушку, которую он видел один раз всего секунду и сразу полюбил так, что помешался. Когда убыхи ему ее не продали, он бросился со скалы в реку. Перед тем как броситься, сказал: «Лучше я утону, чем буду знать, что есть такая красота на свете и она не моя. Как буду жить? Не смогу». И бросился со скалы, и утонул. Вот такие были девушки у убыхов – так рассказал Ибрагим. А Аэлита перевела, явно с удовольствием.
Антон сказал:
– Почему были? По-моему, до сих пор такие девушки есть.
Аэлита смутилась и опустила глаза. Хотя было видно, что ей приятно и что она для этого и попросила Ибрагима рассказать, какие девушки были у убыхов.
После этого настроение Ибрагима вдруг изменилось. Он посерел, погрустнел. И стал говорить тихо.
– Пришли русские, на кораблях, с пушками, – сказал Ибрагим, – решили себе забрать нашу землю. Зачем русским столько земли? Что им с ней делать? Скажи? – спросил Ибрагим Антона.
Аэлита перевела.
Антон молчал. Он не знал, что сказать.
Ибрагим продолжал: когда пришли русские, они сказали: «Мы теперь будем владеть этой землей. А вы нам должны подчиниться и делать, что мы вам скажем». Тогда собрались убыхи в круг, решали, что русским сказать. И решили. И сказали русским: «Ничьими рабами мы не были, неужели вашими будем? Мы подчиняться не будем».
Русские ответили:
– Придется. У нас пушки и корабли. А у вас что?
А убыхи сказали:
– Мы мужчины, мы убыхи. Мы скорее сбреем бороды и наденем женские шаровары, чем будем рабами у вас. Мы родились свободными, мы свободными умрем. Мы не станем вам ни на один волос повиноваться. Мы будем воевать с вами.
Русские угрожали:
– Очень зря вы так говорите. Мы русские, нас победить нельзя. Мы одну вещь можем делать хорошо – воевать. Мы всех всегда побеждали, мы и вас победим. У нас пушки, у вас что, кинжалы?
А убыхи ответили:
– Вы всех всегда побеждали, потому что не воевали пока с убыхами. Будет война теперь у нас с вами.
Русские сказали:
– Пожалуйста. Война так война.
Когда так друг другу сказали – убыхи с русскими, – пошли потом думать. Русские пошли думать, что теперь делать, и убыхи тоже пошли.
Народ Ибрагима опять собрался и стал говорить: «Как будем воевать с ними? У них пушки и корабли. А у нас кинжалы. Трудно будет. Да». Но потом сказали: «Ну а что делать? Если через горный перевал есть одна дорога, что делать? Надо идти по той дороге, что есть. Другой нет. Будем воевать, постараемся победить русских как-нибудь».
Началась война. Не только убыхи, другие народы тоже воевали с русскими в горах, среди черкесов убыхи считались самыми храбрыми, а черкесы и сами были не трусы. Но победить русских никто не мог, и другие народы понемножку сдавались. Только убыхи не сдавались. Их было мало, меньше, чем других народов. Но они в бою были львы, даже хуже. Воевали они дольше всех с русскими и сильнее всех, и русские больше всех их боялись и уважали.
Когда горцы воевали с русскими, убыхи всегда шли впереди всех. Первыми ударяли, первыми умирали. А если горцы отступали, они были позади всех. Уходили последними. Их больше всех убивали, потому что они никогда не сдавались живыми. Однажды русские большую лодку убыхов увидели – те по морю хотели к русским кораблям подойти ночью, чтобы поджечь их. Но русские не спали и увидели. Не дали к своим кораблям подплыть, стали из пушек стрелять. Потом спустили на воду свои лодки, много солдат отправили, чтобы убыхов поймать. Русские лодки окружили убыхов со всех сторон. Стреляли по ним. Потом дрались на саблях, много солдат друг друга порубили в куски. Пять убыхов осталось: у них сабли сломались уже и драться нечем было. Русские говорят из своих лодок:
– Эй, храбрые убыхи, сдавайтесь, все равно драться больше нечем.
А убыхи посоветовались, что делать, быстро, и все прыгнули в воду с лодки, и спрятались за ней – вроде утонули, а сами плавают, только лица над водой оставили, чтобы дышать. Русские сначала уплыть хотели, но потом решили посмотреть с другой стороны лодки, а там убыхи дышат, не утонули. Русские тогда говорят:
– Эй, храбрые убыхи, сдавайтесь уже, мы вас не убьем, будете самые почетные пленные, потому что мы таких храбрых людей не видели.
А те тогда в воде опять посоветовались. И все утонули. Чтобы не сдаваться.
А однажды убыхи, их было мало совсем, решили крепость русских взять. Крепость большая была, и ворота у нее были такие, что нельзя ни сломать, ни даже взорвать. Убыхи сели на лошадей и поскакали на крепость. А русские из крепости смотрят и не могут понять, зачем горцы прямо на крепость скачут. Ворота днем обычно открыты были. Убыхи на это надеялись – ворваться через открытые ворота. Но в этот день их закрыли. Убыхи не отменили наступления. Рубили ворота саблями, плечами ворота толкали. Сломать не могли. А русские в них стреляли из ружей, из пушек. Всех убили, только один убых молодой остался. Он ворота саблей рубил и плечом толкал, и ничего не боялся. Русские тогда стрелять перестали, солдаты сказали:
– Как убивать такого человека? Мы не можем. Он очень храбрый. Нам не по себе как-то, нехорошо на душе.
Тогда русский офицер убил его из пистолета. А сам тоже стал грустный и сказал:
– Как будем дальше тут воевать, не знаю, с таким народом, который саблей ворота хочет разрубить и крепость взять в одиночку?