Я следую глазами по направлению ее взгляда: она смотрит на металлические нэцкэ, развешанные возле талисманов от пожара. Нэцкэ – это такие продолговатые узорчатые брелочки с колокольчиками. На пустых местах у них нанесены узоры, так что заметить их и впрямь может быть непросто.
– А вот, смотрите, с лесенками.
– Точно, вот же они! Это и есть храм Осити, да?
– Именно.
Женщина кивает головой и стремительно выходит.
Посетители нашего храма делятся на три типа:
Те, кто случайно проходил мимо и решил заглянуть;
Те, кто пришел по делу – кто-то собирает храмовые оттиски, кто-то хочет помолиться – но они не знают точно, что это за храм;
Те, кто пришел сюда ради Осити – дочери зеленщика.
Последняя категория делится еще на два подвида: первые сейчас ни в кого не влюблены, но испытывают привязанность к Осити и хотят ее посетить, а у вторых уже есть возлюбленный или возлюбленная, и они просят у Осити успеха в любви.
Я уже несколько лет работаю в этом храме – так что могу сказать, что в этом смысле он отличается от всех прочих. В другие храмы заходят только посетители первых двух типов, но поскольку в нашем храмовом саду находится могила Осити – мы можем похвастаться еще и третьей, уникальной категорией посетителей.
Начиная работать здесь, я об этом не знала – но Осити считается реально существовавшей женщиной, которую несколько сотен лет назад осудили за поджог и сожгли на костре. В те времена женщин вроде бы редко казнили таким способом, но Осити это удалось. И более того – поджог она устроила как раз-таки из-за любви! Ей так сильно не терпелось снова увидеться с любимым, что она подожгла собственный дом, чтобы переселиться во временное пристанище – в храм, где он работал. История Осити будоражила воображение, и ее пересказывали бесчисленное количество раз. По некоторым версиям, поджог Осити не совершала, а только имитировала – забралась на лестницу и стала звонить в колокол, бить в барабаны, в общем, сигнализировать о пожаре – надеясь таким образом увидеть своего любимого. В общем, сегодня ее назвали бы чересчур романтичной – с изрядной долей обсессивности. И люди, которые входят в третью категорию и приходят просить о любви в храм Осити, часто оказываются похожими на нее. Я их опознаю сразу же. Все «тройки», а это почти всегда женщины, склонны вести себя абсолютно одинаково.
«Тройка» решительно заходит на территорию храма и направляется прямиком к могиле Осити. Как и для самой Осити, для «тройки» не существует ничего другого – она смотрит в одну точку. Она истово молится и оставляет более щедрые подношения, чем другие посетители. Она оставляет на могиле Осити цветы или другие подарки, принесенные с собой. Потом она долго стоит возле могилы – наверное, разговаривает про себя с Осити и рассказывает ей о том, о чем никому больше рассказать не может. Некоторые «тройки» готовы стоять на могиле часами.
Когда «тройка» наконец отрывается от Осити, она направляется в главное здание, где снова долго и упорно молится. Здесь она вновь не скупится на подношения. Потом она заглядывает в прихрамовый домик, где сижу я, и без лишних слов покупает нэцкэ с лесенкой и несколько талисманов. Вопросов у нее не возникает – все о них она уже изучила заранее и теперь прекрасно знает их значения. В этот момент «тройка» напоминает фаната, который закупается мерчом своего кумира. Наконец она возвращается на могилу Осити с еще одной затяжной молитвой и уходит из храма – той же решительной походкой, которой пришла.
Наблюдая за этой процедурой из своего домика, я каждый раз поражаюсь. Мне совсем не свойственна одержимость – а эти женщины как раз напоминают мне некоторых приятельниц, которые на чем-то зациклены – будь то фигурное катание, какая-нибудь поп-звезда, хобби, да что угодно. Внутри себя эти люди постоянно чем-то горят. Мне кажется, японские женщины особенно склонны к обсессиям. Стоит им чем-то увлечься – и ни о чем другом думать они уже не могут. Они отдаются этому без остатка. Вкладывают всю душу. Тратят кучу денег, постоянно что-то про это читают, идут на все, чтобы оказаться к объекту ближе. В них чувствуется настоящая страсть.
Давайте представим, что происходит, когда такая женщина с той же страстью влюбляется, допустим, в коллегу по работе. Она уже взрослая, поэтому совершать безрассудные поступки, воспылав страстью, она не может – так что энергия остается нерастраченной. Может, поэтому они и ходят на могилу к Осити. Хотят отдать должное своей сестре по разуму, которая пренебрегла всем и позволила страсти обуять себя, за что и оказалась на костре. Наверное, они считают, что именно Осити по-настоящему понимает, что за пламя бушует у них внутри. До чего же трудно гасить этот огонь внутри себя, когда страсть разжигает его с новой силой… До чего же ограничена жизнь взрослого человека!
Когда я только начинала работать в храме Осити, сама идея молиться о счастливой любви кому-то, кого сожгли за чрезмерную страсть, казалась мне безумной. Но наблюдая за посещавшими храм «тройками», я стала гораздо лучше понимать, что ими движет. Приходя сюда, эти женщины ощущали свою связь с Осити, проходящую сквозь разделяющие их века. Я даже подумала, что мне повезло работать именно в этом храме, где собираются все современные Осити.
Все разошлись, и на территории храма никого нет. Я выхожу из своего домика и быстро обхожу двор – убедиться, что все в порядке. Подхожу к могиле Осити и сметаю листья, которые на ней появились. Изморось прекратилась, но небо все еще пасмурное. Вдруг я замечаю, как по ведущей к храму тропинке идет пожилой мужчина – я проскальзываю обратно в домик, словно никуда и не собиралась.
Устраиваясь на подушке, я обнаруживаю, что не выключила радио. Священник оставил мне старый ярко-красный приемник, чтобы я пользовалась им, когда посетителей нет. Голос диктора из динамика рассказывает о том, что в одном исследовательском институте пропал скелет. «Полиция занимается установлением личности таинственной женщины, запечатленной камерами наблюдения». Новостной выпуск подходит к концу, и я выключаю приемник.
Скелет? Я недоверчиво качаю головой, протирая рабочий стол. Слова «таинственная женщина» рисуют в моем воображении образ длинноволосой незнакомки в тренчкоте и темных очках. Интересно, а как она выглядела на самом деле? И зачем ей до того понадобился этот скелет, что ради него она стала грабить институт? Странная новость, конечно. Но странные вещи время от времени случаются.
В домике появляется пожилой мужчина. Я отодвигаю окошко, и он протягивает мне свой альбом. Я замечаю у него на лице выражение легкого беспокойства: «Ну ведь не она же будет делать мне каллиграфию?»
– Минуточку, – тихо говорю я. Макаю оттиск в чернила, делаю отпечаток на листе бумаги, беру кисть. Мужчина отходит на пару шагов и ждет, нетерпеливо поерзывая. В углу я проставляю сегодняшнюю дату, каллиграфически наношу иероглифы храма, накладываю сверху другим листом для промокания.
– Вот, пожалуйста, – посомневавшись, обращаюсь я к мужчине, который тем временем отошел немного назад. Я возвращаю ему альбом сюинтё[29], а он передает мне три сотни иен, благодарно кивает и идет к выходу. По дороге мужчина открывает альбом, чтобы рассмотреть новую печать в нем. А рассмотрев, удивленно оборачивается на меня.
Пока есть свободное время, я решаю сделать запасы. Я обратила внимание, что у нас почти закончились запасные странички – такие мы даем тем, кто пришел к нам без сюинтё, чтобы они потом смогли вклеить ее на нужное место, – и решила, что неплохо бы сделать еще.
Я сажусь за инструменты и начинаю наносить каллиграфию на эти листочки. Тем временем ко мне заглядывает жена священника – посмотреть, все ли у меня в порядке.
– Кто-то из посетителей сделал нам подарок. – Она кладет на краешек моего стола маленькое, завернутое в бумагу пирожное и ставит чашку зеленого чая, довольно глядя на меня. – А знаешь, в твоей манере каллиграфии есть нечто особенное. Ты не просто технично пишешь – ты делаешь это со всем сердцем, страстно. Я бы даже сказала – хищно. Короче, правильно говорят – нельзя судить книгу по обложке.
Жена священника уже не первый раз делает мне подобный комплимент. Я не до конца понимаю, что она имеет в виду, но похоже, они считают, что моя каллиграфия сродни Осити.
Она уходит, а я продолжаю делать запасные страницы с госюин. У нас в храме подрабатывают еще два человека, но с каллиграфией они не знакомы – так что надо бы наделать их побольше, пока есть время.
В какой-то момент я замечаю, что солнце уже клонится к закату. Оно ярко-красного цвета, хоть сегодня и облачно. По мою сторону раздвижного окна я в тишине продолжаю наносить иероглифы.
Новенькая
Пройдя через прихожую, я обнаруживаю себя в холле – здесь стоит диван и есть небольшой гардероб, за которым никто не присматривает. По левую руку от меня – лестница, которая ведет на второй этаж, но я не поднимаюсь наверх, а иду дальше по тянущемуся вдаль прямому коридору. Ковер расшит цветами и птицами – теперь узор потускнел, но когда-то явно был великолепен. Из-за темной перегородки доносится шум ремонтных работ. Из банкетного зала появились несколько человек – видимо, работники отеля – и тут же скрылись за другой дверью. Обстановка довольно мрачная.
Стоило вспомнить, что это место представлялось мне совсем иначе – как я выхожу к небольшому торговому ряду. По обе стороны от меня – ряды магазинов: эксклюзивные бутики для зажиточных дам, чистка обуви со стильным логотипом, магазин известного бренда косметики, а в самом конце коридора – небольшая стойка для тех, кто хочет воспользоваться бассейном снаружи.
Я приближаюсь к стеклянной стене, украшенной яркими изображениями пальм и прочего, и вижу молодую девушку в бикини, которая направляется туда же – она как раз обратилась к сотруднику за стойкой. Его напарник заскучал и смотрит куда-то в сторону. Напротив другой стеклянной перегородки, возле стойки, сидит мужчина в шортах и льняной рубашке с коротким рукавом и наблюдает за их разговором – наверное, отец этой девушки.