Где они растут, эти розы? — страница 6 из 12

И сердце просит малости – любви.

Ни майский свет,

Ни первоцвет

Не всколыхнут души моей в ответ.

Вы любите и счастливы вполне,

А я несчастна… Удивились вы?..

Никто бы не подумал обо мне,

Что сердце просит малости – любви!

Пчёл ожил рой,

И лес иной —

Зелёный, обновлённый, молодой.

Нарядов шёлк и побрякушек звук —

Обманный жест лишь, с холодком в крови…

Никто не догадается вокруг,

Что сердце просит малости – любви.

Цветут у ног

Мак, василёк…

Но мне не сладок воздуха глоток.

Из ангелов в короне золотой

Найдётся – о Господь, благослови! —

Один, кто скажет: «Жаль мне девы той,

Чьё сердце просит малости – любви!»

Мне жаль её,

Что слёзы льёт,

Весной, когда мир пляшет и поёт.

Святой явился мне среди зимы

И возвестил: «Терпение яви…

Всё лучшее – в конце, как свет из тьмы…

Дождётся сердце радости любви!

И радость жизни вновь

Наполнит до краёв

То сердце, что молило о любви!»

После смерти

Накрыто зеркало. Пол выметен до блеска.

Боярышник, камыш и розмарина цвет

Усыпали и пол, и саван… Солнца свет

Решётки чертит след – на плотной занавеске.

И кто-то вдруг вошёл. Взволнованно и резко

Сказал: «Совсем дитя!» – склонившись надо мной.

И вновь: «Совсем дитя!» – качая головой…

Я услыхала вздох. И всхлип, подобный всплеску.

Нет, за руку не взял, как это прежде было,

А просто постоял немного в стороне.

Не поднял кружево, лица мне не открыл…

Ведь он меня тогда, при жизни, не любил.

И всё же пожалел… И мысль отрадна мне,

Что тёплый он ещё, хоть я уже остыла.

Отдых

Земля, сдави ей веки… Пусть она,

Уставшая глядеть на мир земной,

Узрит в твоих глубинах мир иной

В объятьях избавительного сна.

Всё, что ей опостылело давно:

Смех резкий, суета и пустословье —

Оставило её… У изголовья

Великое спокойствие одно.

В плену у тьмы, под музыку молчания

Развеялись её былые чаянья —

Ничто ей сердца бедного не рвёт.

Сон будет вечным… крепким, как оковы,

Но пусть она в блаженной жизни новой

Его недолгим всё же назовёт.

Навеки

Не открывая глаз,

Мы спим под посвист вьюги.

Все позабыли нас:

И недруги, и други.

Смех, слышимый вдали,

Нам не смущает душу.

Неровный пульс Земли

Для нас звучит всё глуше.

Мрачнеют небеса,

Не утихает вьюга…

А мы, закрыв глаза,

Всё спим, обняв друг друга.

В гору

– Всё в гору и в гору придётся идти?..

– Всё в гору. Устанешь – нет мочи.

– И много часов проведу я в пути?..

– С утра – до глубокой ночи.

– Когда же смогу отдохнуть я и где?..

– Приют наверху найдёшь.

– Но как я увижу его в темноте?..

– Мимо ты не пройдёшь.

– Скажи, кто оставил у входа свечу?..

– Люди, что шли впереди.

– Они мне откроют, когда постучу?..

– Без стука в дверь заходи.

– На отдых теперь я могу уповать?..

– О да, ты его нашёл.

– Но каждому тут постелют кровать?..

– Каждому, кто вошёл.

Говорю каждому

Труд мой окончен… Пойму и приму.

В небо не брошу прощального взгляда.

Будет ли ветер, мне знать ни к чему:

Моё поле сжато.

Утро и день пролетели в дыму,

Пришло бесконечное время заката.

Спрошу: на меже я мешала кому?

Кого обошла? Перед кем виновата?

Серпа больше в руки я не возьму.

Моё поле сжато.

Сонеты

Из цикла сонетов «Вторая жизнь»

9

Полярная звезда, нависшая над льдами,

И Сириус, что разливает свет,

Летя на колеснице меж планет, —

Две избранные ноты в звёздной гамме.

Одна, желая путнику помочь,

Встаёт всё в той же точке небосвода,

Другой непреходяще, год от года

Своим сияньем озаряет ночь.

Как жаль, что встреча им не суждена!

Порядок не изменят небеса:

Вовеки с места не сойдёт она,

Не обернётся он в полёте гордом…

И всё же их ночные голоса

Звучат неумолкающим аккордом.

12

Во сне кричим мы, надрывая грудь,

От ужасов ночных теряя речь…

И день, что начинает следом течь,

Нас точно так же может обмануть.

Жизнь, как и сон, – иллюзия порой…

Напрасен смех и крики ни к чему:

Напрасно всё, что гонит тишину,

Смущая устоявшийся покой.

Когда-то в ранней юности моей

Мне сладкими казались только сласти…

Но тот, кто сам своё добудет счастье,

Вкус жизни обретает настоящий:

Ему гораздо слаще и милей

Кусок, солоноватый и горчащий.

13

Стыд – это тень греха. И больше: стыд —

Кому-то честь и слава… Или милость,

Коль от стыда лицо переменилось

И вид его нам больше не претит.

На имени позорном – новый свет,

Источник сил в борьбе и резвость в гонке,

И возрожденья лучик – слабый, тонкий,

И добродетель – если прочих нет.

Раб, нами помыкающий вовек,

Огонь, испепеляющий любого,

Пилюля горькая, целительный отвар,

И в сердце не смертельный, но удар,

И истина одна: «Ты человек»,

Что высоко взлететь помочь готова.

14

Когда за ослушание Творец

Изгнал Адама с Евою из Рая,

Как шли они – друг другу помогая

Или, бранясь, рассорились вконец?

Им, как и нам, что следуют вдогон,

Пришлось исполнить, что укажет Бог:

Лечь, и проснуться, и исполнить долг,

И умереть, когда прикажет Он.

О недруги! Не вам торжествовать!

Пав, мы ещё поднимемся с колен.

Не наш удел – подолгу горевать:

День будущий, страша нас, прошлым днём

Становится назавтра… Что нам в нём?

Грядущее сметёт и боль, и тлен.

16

Я помню, как меня учили в школе,

Что к одному один прибавить – два.

В любви другая формула права,

Там к одному один – один, не боле.

Пусть первый нам привычнее ответ,

Второй понятен любящим – и только.

Луна мешает солнышку? Нисколько.

И оба в свой черёд нам дарят свет.

Куда словесный лабиринт ведёт?

Всё зная, сомневаемся мы в том…

На ощупь, как в тумане, мы бредём.

Назад, быть может. Или же вперёд?

И что хотим, мы сами не поймём.

А время, медля, замедляет ход.

Из цикла сонетов «Monna innominata»

2

Когда бы день припомнить я могла,

Когда ты на меня впервые глянул!

Мной не отмечен, он бесследно канул,

Как просто день, которым нет числа.

И зренье подсказать мне не смогло,

И сердце не шепнуло мне ни слова,

Что дерево моё цвести готово,

Как никогда доселе не цвело!

Припомнить бы тот день! Под сердца стук

Воздать ему по праву… Наслажденье

Испить до дна, до головокруженья,

Но память рвётся птицею из рук…

Когда бы я припомнила, мой друг,

То первое любви прикосновенье!

Религиозная лирика

Amor mundi[2]

«Какой идёшь дорогою, красотка быстроногая?

Весельем душу трогая, смеёшься на ходу…»

«Иду всё время с горки – не устаю нисколько.

Всё с горки лишь – и только. Пойдёшь со мной?»

«Пойду».

Пошли тропой одною, где вереск рос стеною,

Ведь летнею порою так весело идти.

Шагали без усилья, как будто ноги – крылья,

Цветы прекрасных лилий срывая по пути.

«Но что это?.. Над кручей вдруг почернели тучи,

И огонёк летучий меж ними заблистал…»

«Наверное, комета, недобрая примета,

Крик, ищущий ответа, о помощи сигнал».

«А что в траве мелькнуло, траву к земле пригнуло,

зловонием пахнуло?»

«Змей в яркой чешуе».

«А там, на дне колодца, оскалившись, смеётся?»

«Безжизненное тело. На смерти острие».

«Я поверну обратно. Ты зла невероятно.

Твоя дорога с горки – обман, дорога в ад».

«Какой обман? Нисколько. Не слушал ты в восторге:

„Иду я только с горки“. Нам нет пути назад».

Resurgram[3]