— На что среди ночи-то охотиться?
— Зайцев из машины стреляет.
— Вот злодей!.. — хохотнул Григол.— Так прямо из машины и лупит?
Нодар уткнул свой самосвал в ворота и опять натужно посигналил.
— Ну, что, поехали?
— Не могу,— откликнулся Доментий.— Джано приехал.
— А мы и его возьмем. Он стрелок был, если не разучился. Айда, Джано, ГТО сдавать, я инструктор, у меня и документ имеется.
— Посиди с нами, Нодар. Заходи.
— Э-э, «посиди, посиди»! Чего сидеть в такой вечер?
— Ты не шуми, браконьер, не шуми! — с деланной строгостью вмещался Григол, в уголках его губ притаилась усмешка.— Лучше иди к столу, пока добром зовут.
Нодар шел по двору и приговаривал:
— Посидеть-то можно... А что в итоге? Напьешься, голова будет трещать... То ли дело зайцев погонять по полям... Тьфу, опять не вышло! Когда теперь еще соберусь. Я ведь тоже рабочий человек, и машина у меня казенная...
Косясь в сумерках на белеющую платьем Додо, он поднялся на веранду, расцеловался с Джано, всем остальным пожал руки и недовольно оглянулся на Шалико.
— Ты уже здесь? До чего прыткий! Хоть бы раз посидеть за столом без тебя!
— Чего тебе от меня надо? — Шалико оскалился, как довольный пес.
— А того и надо, что поставил арбу посреди дороги. Правила уличного движения тебя не касаются? Вот скажу бригадиру...
— Ладно, ладно!.. Арбу не трогай.
— А я уже тронулг думаю, не уцелела.
Шалико испытующе посмотрел на Нодара, улыбнулся неуверенно.
— Что ты сделал?
— Левым бортом хрястнул. По-моему, ей достаточно.
— Поклянись!
Нодар перекрестился.
— Ей-богу!
Шалико вскочил, обиженно скуля и подвывая, выбежал из-за стола, прогромыхал бахилами через двор, стукнул калиткой, а Нодар смотрел ему вслед и смеялся.
— Беги, беги, может, аккумуляторы спасешь!
Пока Нодар пил «штрафные» и отвечал на расспросы о ночной охоте на зайцев, вернулся Шалико. Бормоча что-то под нос и с довольной улыбкой поглядывая на Нодара, сел за стол.
— Ну, как, Шалико, цела твоя арба? — спросил Григол.
— Цела! — успокоенно проворчал Шалико.— Не такой он человек, чтобы мою арбу ломать. Верно, Нодар?
Нодар протянул ему руку через стол.
— Хочешь, научу машину водить?
Я спустилась в погреб, долила вино в кувшины, а вернувшись к гостям, застала жаркий спор — Нодар с Гурамом схватились. Нодар глаза недобро щурит, чубом трясет, руками размахивает; Гурам отвечает негромко, но без обычной мягкости, твердо, даже с вызовом. А Доментий мой все помалкивает, на спорщиков с интересом поглядывает. Села я рядом с мужем, кусок курятины получше подложила и сама к нему прислонилась. Спина широкая, теплая сквозь рубаху. Миленький ты мой! И когда эта говорильня кончится? Когда доберусь до тебя... Попробовала в спор вникнуть: о чем они так расшумелись, чего не поделили? Любят по пустякам шуметь, особенно Нодар всегда горячится. Футбол, погода, кино — обо всем спорит. И обидчивый такой: если своего не докажет, уйдет, калиткой хлопнет и целую неделю не показывается. Доментий у них как судья: чью сторону примет, тот и прав. Так по всей деревне повелось: пусть нас Доментий рассудит... О чем они сейчас?
— Вот у вашего отца отобрали виноградник? — говорит Гурам.— Отобрали. И что? Через пять лет в том винограднике и пяти пудов не наскребли. А сейчас, где лоза росла, даже не споткнешься, хоть в футбол играй. Раз в три года колхоз там кукурузу сеет, но она даже початка не дает.
— А ты чего хочешь? Куда гнешь? — горячится Нодар.— Чтоб опять всем землю в частное владение раздали, да? Правильно я тебя понимаю? Нет, ты не темни, прямо говори, так?!
— Лоза, мой дорогой, это не кукуруза и не лобио. Сам знаешь, сколько в нее труда вкладываем. Ей настоящий хозяин нужен. В наших горах технику не приспособишь, даже купоросом опрыскивать и то вручную приходится. Аппарат на спину и ходишь с утра до ночи. Так что, чьи руки работают, тот и хозяин.
— Ай, какой умный! Не голова, а Дом правительства! Дорогуша, ты министра из себя не строй, мельником был, мельником и останешься. Не для того мы кулаков раскулачивали, чтобы опять разводить.
— Какие кулаки, Нодар! — возмущенно сверкнув глазом, вмешивается Григол и даже ладонью по столу пристукивает.— Не мели глупостей! Будь сейчас у Доментия тот виноградник, он бы лишних двадцать тонн государству сдал. По государственной цене, между прочим. Верно, Доментий?
Наскучил мне этот разговор. Я голову Доментию на плечо положила, шепчу:
— Все в порядке, батюшка; корову подоила, теленка привязала, свинью покормила... — И вдруг спохватилась: куры-то не заперты!
Вскочила, побежала. Курятник далеко от дома^под тутовым деревом, и в нем темным-темно и сухо, пахнет пометом и пухом. На жердочках куры расселись, поквохтывают сонно, устраиваются. Глаза привыкли к темноте, пересчитала — пятерых не досчиталась.
— Петька, лезь на дерево! Опять эти дуры там!
В сумерках над головой тяжкое хлопанье крыльев, перепуганное кудахтанье, паника, беготня. Наконец затихли, стали к курятнику подбираться. Перескочили через порог, и Петька дверь захлопнул.
— Все! — обернулся к ребятам.— Спокойной ночи.
За дощатой дверью возня, куриная перебранка; видать, тесно на жердочке. Но вот все смолкло, лишь тихое попискивание, будто не куры там, а махонькие цыплята.
Звук, как пухом, окутан теплыми душистыми сумерками, дрожит и копошится в них. Как я люблю этот дремотный уют и покой! Видно, по природе я не гулена, а домашняя баба, квочка. Наседка с цыплятами.
Вечер. Тишина. Благодать. Теперь бы отдохнуть немножко, да и в постельку. Но сегодня не удастся лечь пораньше. Когда гости разойдутся! С ихним вином можно просидеть хоть до рассвета...
Вернулась во двор. Додо все также белеет платьем в сумерках. Гамака почти не видать, и кажется, что она тихо покачивается в воздухе.
Подхожу к веранде и слышу, как Джано недовольно спрашивает:
— Что-то я не разберусь, кто из вас эту мельницу восстанавливает, ты или он?
Ах, вот отчего сыр-бор разгорелся. Мельницу Доментия вспомнили. Я и сама сколько раз из-за нее ругалась. Кому она нужна в наши дни, старая водяная мельница!
А Гурам простодушно растолковывает.
— Идея,— говорит,— Доментия. И исполнение его. Он работает, а я ему помогаю в свободное время: ну, там бункера установить или стену слегой подпереть. Одному с таким делом не управиться.
— Понятно. А ради чего вы хлопочете? — Джано выжидающе смотрит на Доментия, брови на лоб поползли.— Другого развлечения не нашли? Или доход с нее получить надеетесь?
— Да какой доход! —Гурам с улыбкой оглядывает всех.— Просто буду три раза в неделю запускать по утрам для своего удовольствия. Из некоторых деревень туда ведь ближе, чем ко мне, на электрическую. Не всякому охота лишних два километра чапать, особенно зимой. Да и мельница хороша. Неужели забыл? Мы плотину и желоба подновили, стены подперли и...
— Вам кто-нибудь оплатит работу? — прервал его Джано.
— Кто оплатит? — недовольно буркнул Григол.— Самодеятельность в чистом виде. Сельсовет о ней даже не знает.
— Ну, какое-нибудь общество по охране старины... Сельсовету такие реставрационные работы не по карману.— Моя бабушка им оплатит,— хохотнул Нодар.— Упокой, господи, ее душу...
— Никто нам ничего не платит,— сказал Гурам,— все только удивляются и посмеиваются вроде тебя. Ну, ничего, мы не обидчивые. Верно, Доментий?
— Тебя я еще могу понять,— говорит ему Джано.— Тебе это и выгодно, и удобно: разгрузишься от мешков. А этот-то куда лезет? — он недовольно оглядывается на Доментия.— Ему-то что за прок от твоей мельницы? Слышишь, молчун, тебе говорю! Чего ты там пропадаешь целыми днями?
Доментий с виноватой улыбкой пожимает плечами. Его улыбка окончательно выводит Джано из себя.
— Он еще улыбается! В прошлый мой приезд в церкви крышу починял: стропила, говорит, прогнили, черепица осыпается... Тебе-то что от той черепипы? Еле стащил его оттуда. Теперь и того лучше! Можно подумать, что у него хозяйство как часы отлажено и делать ничего не надо. Вот Поля,— кивнул он на меня.— Думаешь, ей не хочется хоть телевизор в доме иметь, посмотреть иногда, что на белом свете делается? О ней ты подумал, о детях своих подумал? Мальчишкой тебе все с рук сходило, а жизнь — она не папа с мамой.
— Я же тебе толковал, Джано,— виноватым тоном пробубнил Доментий.— У нас телевизор не работает.
— Это еще почему?! Зуб, что ли, на тебя имеет?
— Тут мертвая зона,— вмешивается в разговор Гурам.— Впадина между горами. Нужна очень высокая антенна.
— Ну, так установите высокую антенну. Вместо того чтоб никому не нужную прогнившую мельницу восстанавливать. Тоже мне, любители старины! Каждому в жизни свое, и нечего в чужую колею лезть.
— Ты неправ, Джано,— твердо вступает в разговор Григол.— Посмотри на меня, я похож на верующего?
Джано усмехается и качает головой.
— Пожалуй, что нет.
— То-то! А когда Доментий нашу церковь подремонтировал, я его на людях расцеловал. Ты скажешь, что церковь исторической ценности не представляет, иконостас нашими отцами из Кутаиси привезен. В масштабе всей Грузии, может, и не представляет, а для нас святое место: там наших родителей крестили-отйевали. Правильно я говорю? Если б не Доментий, лежать ей сейчас в развалинах. Какую снежную зиму выстояла L
— Я не против, Григол, пусть делает что хочет, он человек самостоятельный, отец семейства. Только сначала надо свой дом устроить, в хозяйстве порядок навести. Я так понимаю.
Тут я не выдержала, вмешалась.
— А что у нас не в порядке? — говорю.— Чем не угодили?
Джано на меня удивленно оглянулся. А со двора Додо голос подала, даже из гамака вылезла.
— Он же твои интересы защищает, Поля!..
— Никто его не просил мои интересы защищать.
Подошла к веранде, на крыльцо поднялась.
— Почему ты горячишься, не понимаю? По-моему, Джано ничего обидного не сказал. Теперь люди и в деревнях по-человечески жить хотят, на городской лад устраиваются. Вот спроси у Джано, мои старики в поселке живут, а удобств побольше, чем у нас в Тбилиси.