В этот раз путешествие в автобусе не доставило Тати никакого удовольствия. Она едва успела подхватить Каролину в толкучке, когда выходили. В каком-то вихре тумана везли ее в город. Сняли с автобуса, пихнули в лифт — всё в вихре тумана. В вихре тумана обернули простыней, тыкали иглы в тело, вырвали из горла миндалины. Через несколько дней она уж почти не могла вспомнить, что с ней произошло. Помнила лишь, как ее схватили двое грубиянов в передниках, как изо рта у нее текла кровь в маленький тазик. Она не понимала, как это мама, такая добрая и которая всё может, согласилась на все эти глупости. Несколько дней она обижалась и даже поплакивала. Но количество мороженого, которое давала ей мать, убедило ее, что всё в жизни остается по-прежнему. И она, даже с гордостью, рассказывала потом подружкам об ужасных и героических событиях, участницей которых была.
— Больше ты, пожалуйста, одна никуда не ходи. Понятно?
Тати согласилась. За три дополнительные порции мороженого. Теперь ее основным мостом стал подоконник. Она проводила целые часы здесь, на верхотуре, изучая жизнь сверху. Мало интересно… Скука!..
Вот гигантская волна накипела у самого берега и с шумом разбилась. «Мамочка, смотри какая к нам волнища пришла — целый небоскреб. Она не унесет наш дом?.. Почему никто не идет по улице? И ничего вообще не происходит»… Тати вдруг вскрикнула: «Мамочка, дядя идет, дядя в черном костюме!..»
Портниха ничего не отвечала на все эти восклицания, вслушиваясь больше в глухой гул своих мыслей, чем в голос дочери и шум швейной машинки. Время шло. Тоска… Даже море словно уснуло. Тати задремала на подоконнике. Проснулась было: «Мамочка! Еще один дядя идет. Тоже в черном костюме…» Пауза… «Смешно, да?»
Мысли Мануэлы были далеко. Повороты машины стали медленнее, потом совсем замерли… И вдруг портниха испугалась: отчаянные крики «мамочка! мамочка!» неслись с подоконника.
— Ну что тебе? Что случилось? — Мануэла подумала: уж не упала ли девчонка? Бросилась к окну… Тати, совсем уже спокойным голосом, спрашивала: «Мамочка, а когда я вырасту?»
Господи, как ты меня напугала!..
Указывая пальцем вдаль, на горизонт морской шири, девчушка требовала разъяснений:
— А там, за морем, что?
— Всё еще море.
— А потом?
— Потом Африка.
— А там?
— Пригород Тижука.
— Да нет! Я спрашиваю та-а-ам, еще т-а-ам что?
— Ах, доченька, я не знаю, у меня работы много.
— А там? — сделала еще попытку Тати, повернувшись в другую сторону.
— Там опять Бразилия. Дальше Соединенные Штаты.
Тати нахмурилась:
— А земля-то где?
— Вот глупышка, так это ж всё — земля!..
Конечно, если бы Тати не сидела дома, как в тюрьме, можно было бы прорыть в песке туннель, построить из песка домик… Можно было бы также подняться на лифте на последний этаж небоскреба и посмотреть, что там — небо или тоже земля? Но мама такая злая теперь — никуда не пускает, рано укладывает спать. Тати не хочется спать, Тати хочется задавать вопросы: «Мамочка, а сын слона сразу такой большой родится или как? А почему звери не разговаривают? Не хотят?.. Ты знаешь мальчика Зекинью? Хулиган… Вчера мне юбку чуть не порвал. Я ему ка-а-ак дам! У меня мускулы, правда, мамочка? Хотя у дяди Висенте мускулов больше, я нахожу… А у бога, наверно, сколько мускулов, да? Закачаешься…»
Главный мамин недостаток, думала Тати, это что она не любит разговаривать. А уж если говорит, то только со взрослыми. Больше всё про шитье и болезни — про глупости, в общем…
Тати прыгнула на колени к матери и обняла ее за шею:
— Мамочка, какая ты теплая…
Тати давно уже проснулась и ждет утра, чтоб бежать к морю. Море всегда у нее в мыслях, в ушах и перед глазами. Она влюблена в море. Она любит море не меньше, чем маму. Потому что мама всё может и море все может. Мама бывает ласковая, и море бывает ласковое. Мама часто сердится, и море часто сердится. Только вот в чем разница: мама не даст никому обидеть Тати, а море, наоборот, опасное, в нем утонуть можно…
— Далеко от дома не уходи, — наказывала Мануэла, освободив, наконец, Тати от домашнего ареста, одним веселым утром, когда солнышко прогрело берег. Девочка отвечала, что придумала такую игру, что именно даже нельзя от дома уходить, — в «плантацию». В палисаднике они с негритяночкой вырыли несколько ямок и положили в них по зернышку фасоли и маиса. Тетя одна, работающая в прачечной, сказала девочкам, что зерна обязательно взойдут…
Время шло…
— Мамочка, когда ты поедешь в город, возьми меня с собой, ладно?
Витрины магазинов были просто чудо! Вначале Тати хотелось обладать всем, что там выставлено. Долго не могла она понять: как это все проходят мимо и никто ничего себе не берет? Держась за подол матери, Тати слушала объяснение, почему все не берут всё. Объяснение не удовлетворило ее, тем более что новые и новые витрины на их пути — с фруктами, игрушками и прочими манящими вещами — выставляли напоказ свои сокровища.
— Я нахожу, что на земле есть всё, правда, мамочка?
Залюбовавшись на витрину с сырами, Тати спросила, на каком дереве растет сыр. А вот манекены, похожие на настоящих людей, возмущали ее; ей хотелось бросить в них камешек: ну чего стоят без дела? Когда мать задерживалась в магазине, девчушка использовала время, играя в классы на плитах панели. Не замечая толчков, она вдруг оказалась в самой гуще спешащего людского потока и была им увлечена далеко от того места, где рассталась с матерью. Господи, да в какой же дом вошла мама? Тати прыгала всё дальше, скорее занятая игрой, чем испуганная. Но мамы что-то долго нет… Из какой двери она выйдет? Тати подумала, что потерялась, хотела крикнуть «на помощь!», но тут чья-то рука схватила ее и с силой шлепнула куда надо. И перепуганная мать потащила девочку за собой. Тати громко рыдала, одновременно моля купить ей игрушечный автомобиль, и Мануэла так и не поняла, плачет ли дочка оттого, что ее нашлепали или от отсутствия «машины». Пожалев дочку, портниха заглянула в кошелек. Денег не хватит… У входа на птичий рынок Мануэла стояла долго, не в силах оторвать от этого зрелища Тати, глазевшую на птичек, открыв рот, в экстазе.
— Канареечки, мамочка, смотри — поют, прыгают, смотри!
И сразу же сделала свой выбор:
— Я хочу эту, мамочка, самую желтенькую… Поспелее…
Господи! Не хватало теперь только аквариума с рыбками!.. «Красота-то какая, мамочка! Ты мне ведь всех купишь, да? Не сегодня, в другой раз…»
Тати задыхалась от волнения…
Потом они проходили мимо поликлиники, и Тати, нахмурясь, сказала, что здесь «пахнет доктором Алмейда», который ей миндалины вырезал. Потом с ужасом подняла глаза на мать: неужели ее опять на пытку ведут? Она вдруг стала тихенькая, как мышка, и некоторое время они продолжали свой путь в молчании: Мануэла входила в магазины, здоровалась, спрашивала о цене. Опасность миновала… Тати вздохнула свободнее. Мама такая храбрая и такая красивая, все любуются ею, и она так уверенно идет и не боится заблудиться в городском лесу!
Очень замечательная мама! Тати была ею восхищена. Девочки из их квартала иногда спорили, у кого мама важнее и красивее. Как-то раз во время такого спора на углу остановилась, ожидая автобуса, шикарно одетая женщина, и одна из девочек, указывая на нее, крикнула с гордостью: «Вот там — моя мама, посмотрите!..» Девочки посмотрели в испуганном почтении: да, туалет богатый! Тати смотрела на нарядную женщину долго и печально. И вдруг, просияв, крикнула: «А кто ей платье шил? Моя мама! Вот». — «Ну да? Врешь!» — «Нет, не вру! Вот увидите!» — и Тати, перебежав улицу, остановилась перед незнакомкой и спросила: «Разве не моя мама вам платье шила, красивая тетя?» Сеньора притворилась, что возится со своей сумочкой, лорнетом и перчатками. «Мама ведь шила, правда?» Подошел автобус, женщина спешно села в него, немножко смущенная. Тати крикнула вслед уходящему автобусу: «Моя мама шила, да, моя мама!»
Так как спор закончился скандалом, Мануэла заперла Тати в комнате и забыла о ней. Потом удивилась, что в доме так тихо, и пошла взглянуть, что делает дочка. Тати сидела перед зеркалом, закалывая волосы шпильками, размазывая по щекам румяна, и, жеманно поводя плечиками, изображала знатную даму. Мануэла засмеялась. Тати, застигнутая врасплох, стала плакать: скучно, куклы все поломаны, подружки в школе. Кажется, хочется есть. Нет, спать.
Тати уснула. Сквозь сон слышала она еще какой-то разговор между матерью и соседкой. Не поняла чего-то. Спросила что-то сквозь сон, Мануэла сказала, что объяснит после, когда Тати вырастет.
Столько уже вещей накопилось, которые ей объяснят, когда она вырастет…
Стояло ясное утро. Няни вывезли в колясочках детей на прогулку. Тати подходила поиграть с «младенчиками», но ее гнали по причине грязных рук. Так что пришлось пойти играть с волнами. И вдруг пляж опустел. Всё побежало. Колясочки понеслись через улицу, подгоняемые испуганными нянями, мгновенно исчезая в подъездах. Некоторые, которые шили или вязали на скамейках бульвара, поднялись и, схватив детей, заспешили прочь. За ними — другие, еще другие. Кто-то бросил на бегу, что «чудище Фебронио» убежал из тюрьмы и разгуливает по всему кварталу. Весть эта произвела тем большее впечатление, что небо внезапно потемнело и ветер погнал по морю огромные волны. Окна со стуком закрывались. Чудище, наверно, уже близко… И вероятно, ест детей…
Август месяц,
Ветер сильный,
Бегите, дети,
Фебронио близко!..
Закрывайте окна,
Запирайте двери,
Фебронио мчится
Быстрее ветра!
Глазищи — угли,
Оброс бородою,
Фебронио ветер
Ведет за собою!..
Сильный ветер,
Бегите, дети!..
Тати осталась одна на берегу, испуганно глядя в море и ожидая, что оттуда подымется чудище Фебронио… Что только не прячется в море… Дети все ушли, Тати чувствовала себя одиноко, слезы душили ее. Даже волны, казалось, гнали ее, бежали за ней по песку. Служанка из соседнего дома, схватив ее за руку, увлекла за собой: