Костя улыбнулся с закрытыми глазами. По-прежнему обнимая Иркино сиденье, я прижалась к подголовнику щекой и продолжила:
— Или пуговицу нашла огромную. И долго её катала. Странно, да? Я даже записываю, что ей нравится. Она, правда, её в рот засунула потом. Но я заставила плюнуть.
— А это, кстати, известное дело. — сказал Костя, — Знаешь журнал «Эсквайр»?
— Со страшной рожей на обложке?
— Ну да, это у них стиль такой.
— Видела у Ирки. Мама говорит, она из-за тебя и журналы мужские начала читать.
— А что, там интересные статьи… Вот про игрушки было. Что у родителей чувство вины перед детьми. И маркетологи знают об этом. И компании выпускают навороченные игрушки — чем дороже, тем лучше, вроде как и от чувства этого избавился. Ну и другие, конечно, есть игрушки. Развивающие. Герои мультиков. Но вот у автора статьи ребёнок с лейкой любит играть. Потому что бытовые предметы — это простор для фантазии. Ну вот, как ты про тазик рассказывала. Понимаешь, у ребёнка творческий потенциал раскрывается.
— У меня тоже с ней раскрывается, — сказала я, — я с ней болтаю не затыкаясь. В школе бы удивились.
— Да, я вот тоже сейчас… — зачем-то сказал Костя.
Зря он это… Я вдруг ощутила себя болтливой дурочкой. Распинаюсь тут перед ним. А он, оказывается, к такой не привык. Я скрестила руки на груди и отвернулась к окну. А там как раз таджики затаскивали свои тюки в проходную колонии.
— Давай, давай, — продолжил Костя, — набирайся опыта. Будешь потом нам с Иркой помогать.
— Да какой там опыт… Я всего один раз памперс меняла. И то криво надела. Всё съехало, и она мимо написала.
— Памперсы — это не главное. Главное — тебе хочется быть с ней. Играть и развлекать. Памперсы по-любому придётся менять. А вот просто с ребёнком тусоваться… Я имею в виду, когда свой ребёнок. Ну, или не свой. Тут вроде как выбор есть. Необходимости нет, понимаешь… Памперс сменил, покормил, игрушки навороченные сунул — а сам свободен. Сиди в интернете, делай что хочешь. А лучше бабушке сдай — вообще без забот.
— Некоторые сидят с бабушками, — возразила я, — у которых родители работают.
— А, отговорка любая сгодится, если тебе неохота с ребенком быть, — отмахнулся Костя. — У нас папа приходил с работы и первым делом шёл со мной в футбол играть. Мы рядом с лесом жили. Там площадка была.
— До ужина прямо?
— Нет, ну ужинал, конечно, сначала. Потом играть шёл. На баскетбол мы с ним ездили по выходным. А вечером все вместе в лото играли. С бочонками. Понимаешь, про что я?
— Конечно. Мне тоже с вами нравилось в «Дженгу» играть, — призналась я, — когда вы ещё с нами жили.
— Серьёзно? — удивился Костя и даже глаза открыл. — А я думал, тебя это бесит. Ты такая мрачная сидела.
— Это потому, что ты меня заставлял картошку чистить, — засмеялась я.
— А, это, ну конечно…
— Ты говорил: картошку будешь? Я говорю: буду! А ты: тогда приходи, помогай чистить!
— Ну и? — не понял Костя.
— Это обидно звучало. Как будто ты меня ловишь.
— Ну извини.
— Да ладно уже…
Я откинулась на сиденье.
— И чего мы четыре часа будем делать? — вздохнула я. — И книжки никакой не взяла.
— У тебя же в рюкзаке полно было!
— Так это папе. Я их передала с Иркой. И потом, сама-то я их прочла.
— Что делать, хм… Да дел полно! Сначала поспать надо. Потом на станцию поедем — билет обратный вашей маме на понедельник брать. Потом будем кино смотреть. Я сериальчик качнул нормальный.
— Ну… ты же его один хотел посмотреть? — нерешительно сказала я.
— Ага. Но с тобой вдвоём тоже можно. Ты же…
Я замерла. Вот сейчас, сейчас он скажет, какая я. Какая же я, всё-таки?
Но Костя замолчал. Я заглянула ему в лицо. Он спал. Нет… Не пойдёт.
— Костя, — затормошила я, — что «ты же»? Какая я?
— Нормальная! — сказал он. — А если ещё поспать дашь, так женюсь на тебе вместо Ирки!
Сериал
Когда мы проснулись, то сначала съездили на станцию и купили маме билет. Потом вернулись, но внутрь, за шлагбаум, нас уже не пустили, и мы остановились на площадке перед будкой охранника.
Костя достал бутерброды с сыром и термос с чаем. Я бы поела чего посущественней, но у него больше ничего не было. Я-то думала, мама меня там, у папы покормит. Она много всего взяла, чтобы нам с Иркой хватило. Костя разделил четыре бутерброда пополам, и мне стало стыдно — человек только на себя рассчитывал, а я отбираю половину.
— Давай я только один? — предложила я.
— Нормально, — отмахнулся он, — у меня ещё шоколадка есть. И на обратном пути зарулим куда-нибудь.
Чай у Кости был очень вкусный, крепкий, с лимоном и сахаром. Настоялся в термосе. Пока я его пила, он включил ноутбук и нашёл там свой сериал. Сериал оказался про врачей и назывался «Доктор Хаус».
Мы поставили ноут на Иркино сиденье, Костя поднял своё, я села за ним. Он немного боком смотрел, но сказал, что ему удобно.
Сериал был ничего, смешной, особенно когда этот чокнутый Хаус препирался с коллегами. А потом показали мальчика, который согласился на пункцию, чтобы спасти брата. Стать каким-то донором, что ли. В общем, ему эту пункцию делать сначала не разрешали, родители были против, а потом один доктор тайком сделал, и все накинулись на этого доктора. А пункция всё равно не помогла. И два эти брата смотрели друг на друга через стекло молча, и было видно, как им обоим плохо.
И вот тут до меня кое-что дошло. То есть я понимаю, что это сериал и люди в нём не настоящие, кончатся съёмки — пойдут домой или в кафе, тортики лопать, — но меня пробрало. Просто пришло в голову: папа-то здоров. Лекарства ему мама передаёт от давления. Но в целом — он здоров всё же.
— Вот, — сказал Костя, — смотри, как в жизни бывает. А ты куксишься.
— Не в жизни, а в кино, — поправила я, но удивилась — опять мы с ним совпали во мнениях.
И ещё было… Я расскажу всё-таки. В этом сериале двое врачей молодых, парень с девушкой, друг в друга влюблены. И показали, как они к девушке домой пришли, и вдруг он на неё набросился с поцелуями и стал одежду срывать.
Мама бы сразу переключила на другой канал. А Костя смотрел. Только сказал таким дурацким голосом:
— Ой-ёй-ёй. Я надеюсь, ты там закрыла глаза?
— Закрыла, — сказала я, а на самом деле смотрела.
Ничего такого не показали. Ну стащил он с неё джемпер, да и всё, дальше опять про этих пацанов началось. Но я подумала, что Костя на равных со мной смотрел. Как со взрослым человеком.
Ирка
Мы снова задремали. И тут в окно кто-то стучит. Ирка!
Костя дал ей билет, и она отнесла его на проходную. Оставила у дежурного, чтобы он передал маме, когда та выйдет.
Потом Ирка открыла дверь, чтобы сесть на переднее сиденье, но я выскочила и схватила её за руку.
— Ну нет! Сейчас же садись со мной! Расскажешь мне о папе все-всё. До последней капельки!
А Ирка бросила взгляд на переднее сиденье, где лежал ноут, и завопила:
— Что-о? «Хауса» без меня смотрели? Ну что? Как там у Кэмерон с Чейзом? Было что-то?
— Было-было, — нетерпеливо сказала я, — про папу давай.
И Ирка рассказала. Папа бледный. Немного грустный, вроде как подавленный. Ходит в тёмной форме. Тёмно-синей или чёрной. Брюки и свитер. Она его сразу обняла. И заплакала. А он не плакал, только утешал её. Мама всё волновалась, чтобы вещи втащили. Там была комната с мебелью, как в советском санатории. Кровать, тумбочка, телевизор с DVD.
— Ты мои книги передала?
— Конечно.
Мама сразу стол своей скатертью накрыла и побежала на общую кухню яичницу жарить, чтобы папа поел. И он набросился на эту яичницу.
Мама достала курицу, колбасу, но Ира ничего есть не могла. Ей хотелось только смотреть на папу. Гладить его по руке. Но мама заставляла есть. Потому что папа всё с собой обратно унести не сможет, и ей придётся это в поезд волочь.
— Погоди, — до меня дошло, — а вот эти кастрюли… Сковородка, которую она брала для яичницы… Она обратно всё потащит на поезде?
— А ещё и постельное белье. И обогреватель «ветерок», видела, она с собой взяла? Там же холодно очень. Мама даже ленту с собой привезла для окон, папа сразу заклеил их, чтобы не дуло.
— На три дня всего пришли в эту комнату, а окна заклеивать надо, — пробормотала я.
— Три дня тоже прожить надо, — невесело улыбнулась Ира, — ну и другим останется… Там девчонка была, моего возраста. Вся накрашенная. С маникюром. Они и сумки оставили в коридоре. Сразу в комнате заперлись.
— Как в кино, — вспомнила я.
— Ага. Папа говорит: «А мы на еду сразу накинулись. Пенсионеры». А я говорю: «И на разговоры».
Я столько с ним говорила. Он, кстати, дал разрешение, Костя!
— Очень рад. А то мы тут с твоей сестрой план похищения уже разработали.
— Ну, Ир, — затеребила я сестру, — ещё!
— Ещё мы старые приколы вспомнили. Помнишь, как вы меня втроём с дискотеки первой забирали? Я там натанцевалась на медляках, иду такая взрослая, мальчишки кругом. А тут папина машина подруливает. И ты высовываешься в белой шапке: «Ира, Ира! Иди к нам!» Я прямо расплакалась тогда от огорчения. Опозорили меня, такую взрослую. Залезла в машину. Пацаны смотрят. А я на них — нет. Говорю: «Мало того, что сами припёрлись, да ещё и Лизу взяли! В белой шапке!» Папа над этой шапкой всё уха-хатывался. Он долго так смеялся, Лиз. Очень долго. Слёзы на глазах выступили. И мне показалось, что он плачет. Но он не плакал. Просто долго смеялся. Как будто не хотел прекращать смеяться.
Я уткнулась Ире в плечо. Она приобняла меня. Мы долго так сидели, обнявшись.
— Ир, сейчас заправка будет, — прервал молчание Костя, — по хот-догу?
— Я не хочу, — сказала она.
— А мы хотим, — сказал Костя, — мы голодные как волки.
Он зарулил на заправку, залил бензину, а потом мы с ними сидели в кафе, с такими маленькими столиками, ели хот-доги с горчицей и кетчупом (у нас с Костей и тут оказался одинаковый вкус — оба отказались от майонеза) и пили кофе из бумажных стаканчиков, а мимо нас ходили всякие шофёры, и мы — как путешественники, которые перекусывают после дальних странствий.