– Да, это сказочно красивый дом, – ответила я. – Он находится в очень живописном месте. А эти чудные башенки!
Лео коротко улыбнулся.
– Вот именно. Лариса влюбилась в этот дом – именно из-за башенок. Мы собираемся туда переехать.
Когда он это сказал, меня кольнуло в сердце.
– А что с Оер-Эркеншвиком? Я думала, ты хочешь там строиться. – Лариса – что за обезьянье имя. Она наверняка высокомерная коза и очень подходит Лео.
– Я не считаю твои шутки про Оер-Эркеншвик особенно остроумными.
– Повсюду как дома – Токио, Лондон, Оер-Эркеншвик.
– Да, я так и подумал, что это ты. Как я уже сказал, это не смешно. Особенно в такой день.
– Н-да, по части юмора люди не всегда совпадают. Итак, ты хочешь виллу своих бабушки и дедушки. Что ещё?
– Рояль – для Хелены.
– Хорошо. – У меня будет проблема поставить в новую квартиру свой клавесин, не то чтобы рояль.
– Всё остальное мне безразлично. Мы можем уже на следующей неделе заключить мировую сделку. Если не вмешается дядюшка Томас. Он сказал, что у него есть завещание от тётушки Ютты, которое доказывает, что мой отец был неправомочен получить её наследство. Кроме того, мой отец якобы просто сохранял для него некоторые вещи.
– Мой адвокат считает, что если бы у него было завещание, он бы давно предъявил его в суде.
– Но именно из-за этого он вёл тяжбу с па… с Карлом, и процесс ещё не завершён.
– Нет, не было никакого процесса. Он всего лишь послал Карлу через адвоката парочку угрожающих писем.
– Хорошо, будем исходить из того, что дядюшка Томас останется не у дел – мы заключим мировую сделку, и на этом всё кончится.
– Да, меня это устраивает. Я ненавижу спорить по поводу всего этого барахла.
Лео улыбнулся несколько язвительно:
– Но то, что мой отец оставил тебя богатой наследницей, ты не ненавидишь, надо полагать?
– Я не знала, что у Карла есть что завещать.
– То, что он молчал об этом, не красит ни его самого, ни ваши отношения.
Нет, ни Лео, ни Мими не удастся убедить меня в этом. Возможно, наш брак не был идеальным, но это был хороший брак. И то, что Карл не хвастался передо мной своим наследством, доходами от акций и от сдачи недвижимости внаём, говорило только в его пользу. Потому что иначе неизвестно, сколько драгоценного времени мы бы на это ухлопали. Я радовалась каждой минуте, которую мы провели вместе и которую не потратили на разговоры о деньгах и тому подобных скучных вещах.
– Меня бы это в любом случае не заинтересовало, – сказала я. – Будь по-моему, мы бы с самого начала уладили бы всё без адвокатов. Тогда бы тебе не пришлось кидать деньги в раскрытую пасть этого доктора Хеббингсхауза.
– Не может быть и речи о раскрытой пасти, – ответил Лео. – Доктор Хеббингсхауз – мой шеф. Он с самого начала поддерживал меня. Да, можно сказать, что он для меня – тот отец, которого у меня никогда не было. Через пару лет я стану его компаньоном. Кроме того, он мой будущий тесть.
– Понимаю. Таким образом твоя карьера обеспечена. И в данных обстоятельствах этот добрый человек, разумеется, желает, чтобы ты унаследовал как можно больше. – Я посмотрела Лео в глаза. – Ты прекрасно о себе позаботился. Карл был бы за тебя рад.
– Да, – ответил Лео, не отводя взгляда. – Я очень счастлив.
– А я очень несчастна, – в тон ему ответила я.
– А что с тем аптекарем? У меня такое впечатление, что ему очень хочется тебя утешить.
– Аптекарь го… только хороший друг, – сказала я. – Лео, ты что, вообще не собираешься прощать своего отца?
Лео выпил глоток кофе.
– Возможно, украшения и прочие ценные вещи находятся в сейфе на вилле.
– Какая напрасная трата времени. Годами люди злятся друг на друга, а потом вдруг становится слишком поздно для примирения. По крайней мере, ты можешь быть уверен, что Карл на тебя не сердился. Напротив, он очень хорошо понимал причины твоей неприязни. Он неизменно брал вину на себя.
– Речь идёт об очень ценном семейном наследии, некоторые вещи даже из восемнадцатого века. И часы от Картье, целая коллекция.
Я сдалась. Глаза Лео только казались похожими на глаза Карла. За ними скрывалась совершенно другая душа.
– Да, адвокат дядюшки Томаса тоже всё время об этом пишет. Почему же он не извлёк всё это, пардон, барахло из сейфа? Или ты? Дом стоит пустой, а это лакомый кусочек для взломщиков.
– Поэтому стоило бы как можно скорее каталогизировать содержимое сейфа. – Лео развернул кусочек сахара и бросил его в пустую чашку. Очевидно, он всё же не был таким спокойным, каким пытался казаться. – Хотя его не так легко взломать, четырёхсантиметровая сталь и замок, таких больше не делают…
– Ну, раз вы мне доверили каталогизацию склада, я со своей стороны доверю тебе каталогизацию сейфа, – сказала я. У меня болела голова, и я хотела домой.
– Я бы давно это сделал, – ответил Лео. – Но сейф защищён паролем.
– Паролем? Обычно это цифровой код.
Лео вздохнул.
– Только не в этом сейфе. Это допотопный агрегат, и он функционирует с паролем из девяти букв. При жизни моих бабушки и дедушки пароль был «Апельсины» – достаточно дурацкий. Но мой отец его, скорее всего, поменял.
– Вот как. – Теперь мне кое-что стало ясно. К примеру, почему дорогой дядюшка Томас спрашивал меня насчёт ласкательных имён, которые давал мне Карл. Ласкательных имён из девяти букв.
– Ты случайно не знаешь, каким может быть пароль?
– «Обидчивый» – здесь девять букв. И «коловорот». И «нектарины». Бог мой, если хорошо подумать, то в большинстве слов девять букв. Во всех, не считая Оер-Эркеншвика.
– Может, ты перестанешь? – Лео зло посмотрел на меня.
– Что именно?
– Быть такой высокомерной? Мой отец всегда был таким.
– Я высокомерна? – Я так же зло посмотрела на него. – Кто тут на кого смотрит сверху вниз, видит круги под глазами, потрёпанное пальто и якобы жирные волосы? Ах да, и кто это недавно рассказывал окружающим, что я якобы псевдолог и уже готова к новым отношениям?
– Ох, извини, если я тебя этим оскорбил. Я просто вспомнил, как быстро ты тогда утешилась. То есть у нас была небольшая размолвка, а ты тут же поехала в отель к моему отцу и переспала с ним.
– Всё было не так. Там сыграло роль несколько совпадений, а потом… – Я замолчала, потирая виски.
– А я, болван, думал, что разбил тебе сердце, и на следующий день хотел о тебе позаботиться.
– Понятно, что тебе больше нравится твоя версия событий, – сказала я. – Карл всегда утверждал, что у каждого своя правда.
– Ц-ц-ц, – сказал Лео. – Эту мысль он гарантированно где-то украл. – Он посмотрел в окно и тем самым напомнил мне герра Крапенкопфа, которого я встретила в трамвае. (Его настоящее имя я опять забыла).
Я осторожно дотянулась пальцами до рук Лео, лежащих на столе. Лео вздрогнул, но позволил, чтобы я до него дотронулась.
– Я не хотела делать тебе больно, – прошептала я. – Я тогда повела себя трусливо и по-детски. А самое ужасное, что из-за меня ты стал ещё хуже относиться к Карлу. – Опять эти глупые слёзы. Я сдерживала их с большим трудом.
Лео молчал.
– Мне так жаль. Очень жаль, – сказала я.
Сейчас уже, думала я, и для него наступил подходящий момент сказать, что ему тоже жаль.
Но Лео покачал головой и сказал:
– Уже поздно жалеть.
Я убрала от него свои руки и сплела пальцы. Только не плакать.
– Но я на тебя не злюсь или что-то такое, – продолжал Лео. – Мне просто жаль тебя.
Я таращилась на пену своего нетронутого капучино, чтобы дать себе время справиться со слезами. Затем я встала и надела пальто.
– То есть я скажу моему адвокату, чтобы он вместе с твоим тес… адвокатом так поделили наследство, чтобы тебе досталась вилла в Роденкирхене. И, разумеется, рояль. – Мне надо срочно убежать отсюда, куда-нибудь туда, где я могла бы без помех выплакаться.
– Ты не выпила свой кофе.
– Ты тем не менее заплатишь за него? Из жалости?
Это было последнее, что я сказала, затем я повернулась и побежала к выходу. Когда я добралась до двери, по моим щекам текли слёзы.
19
«Когда фортуна подмигнёт -
Она лишь шутит с нами:
Коль день безоблачный придёт,
То вечер — с комарами!».
Вильгельм Буш
Как это верно. В этом вся суть.
Последующие месяцы, которые в будущем наверняка можно будет описать несколькими словами, на самом деле тянулись чрезвычайно медленно, день за днём. Встреча с Лео показала, что не всё можно уладить ко всеобщему удовлетворению. Есть вещи, которые уже не поправить – даже принеся самые искренние извинения. Есть возможности, которые исчезают и не возвращаются. Карл умер и больше не может сблизиться со своими детьми, это я поняла. Как и то, что тут есть и моя доля вины.
Я тайком попыталась отказаться от таблеток, вначале на пробу. Как оказалось, ни ухудшения, ни улучшения за этим не последовало, но стало легче с моими головными болями. Тем не менее я регулярно посещала фрау Картхаус-Кюртен, поскольку я уже к ней привыкла и к тому же должна была как-то проводить время. В феврале она, очевидно, посетила очередной семинар выходного дня, потому что она бессовестно использовала меня в качестве подопытного кролика для своей новой, революционной терапии «Каждый день маленькая радость».
Для этого она положила передо мной на стол пачку розовых карточек и ободряюще сказала:
– Сейчас мы запишем сюда кучу всевозможных мелочей, которые могут вас подбодрить. И всякий раз, когда вам станет хуже, вы должны будете взять одну из карточек и сделать то, что там написано. Понимаете?
– В принципе да, – ответила я.
– Ну, тогда начнём. – Она взяла верхнюю карточку, достала карандаш и выжидающе посмотрела на меня. – Капучино с большим количеством молока, корицей и сахаром! Так? Это принесёт радость!
– Э-э-э… да, – ответила я.
Фрау Картхаус-Кюртен записала своим затейливым почерком: «Капучино». Затем она снова улыбнулась мне.