Где ночью сырой средь лепечущих лип
В любовном чаду своё сердце оставил,
И мне показалось: я вправду погиб.
А ты среди листьев, смеясь и балуя,
То жадно играла, то нежно лгала,
И жарким огнём своего поцелуя
Меня опалила и небо зажгла.
Сияли жуки, светлячки и улитки,
Земля озарилась, как будто бы днём.
И долго во тьме лепетавшие липы
Сгорали со мною – последним огнём.
2
Не истончится лист, судьба не откачнётся,
Когда среди веков я вдруг тебя найду.
И тот – минувший – век из-за тебя начнётся,
Я к липе вековой неслышно подойду.
Ведь это Пушкин здесь с прелестницею славной
С восторгом пировал под липою густой.
И небожитель Фет преображался фавном,
Окрестность огласив: – Любимая, постой!
Степенный, смуглый Блок из прошлого являлся,
И томно, и легко, как Ангелы с небес.
Под липою сидел, с тобою целовался,
А может, уносил тебя в небесный лес.
Терзался Пастернак и ночью шёл под липы
С любимою своей прощаться навсегда.
В аллее золотой ветвей тяжёлых скрипы
Звучали, как небес осенняя гряда.
И лишь Есенин пел и глубоко, и звонко:
– Ой, липа ты моя, зелёный мой прибой!
И рядом ты была – красавица-девчонка…
Ах, это ты была! И рядом я – с тобой…
3
Мир многомерный отражается
В прозрачном небе, как в трюмо.
К моей душе летит, снижается
Очарование само.
А я и вправду – очарованный
Тобой уже который год —
Твой поцелуй, тобой дарованный,
Несу, спасаясь от невзгод.
Ступеньки лет – живая лестница,
По ним, не замедляя бег,
Ко мне от Пушкина прелестница
Перебежала через век.
«Скрипит вселенская рессора…»
Скрипит вселенская рессора,
Повозка времени скрипит.
Меж сном и явью нет зазора,
И потому весь мир не спит.
Достигший перенаселенья
На всей земле,
он ждёт, когда
Начнётся светопреставленье,
Взорвутся скалы и вода.
Взовьётся лавою Везувий,
Проглотит старца и раба.
И никого не образумит
Помпеи гибельной судьба.
Не станет силы у природы
Спасти народы и леса.
И будет много всем свободы
Уйти навечно в небеса.
Бессмертный полк
Нет, он навеки не умолк!
Он – в каждом человеке…
Бессмертный полк,
бессмертный полк,
Он будет жить вовеки.
Разлился он по всей стране,
Сильней и твёрже стали.
Все те, кто пали на войне,
Ожили и восстали.
Все те, кто пали на войне,
И те, кто возвратились,
В одном строю,
в родной стране
Навек соединились.
И не возьмёт Европа в толк,
Откуда эти реки
Людей, портретов?
Это полк,
Оживший в новом веке.
В нём не угас
священный долг
И дух неукротимый.
Идёт, идёт
бессмертный полк
По всей Руси родимой.
«Полей осенних стылое пространство…»
Полей осенних стылое пространство,
Дождями перечёркнутая даль.
Ленивое природы постоянство,
Невиданная серая печаль.
Всё это осень или безучастность
Твоя – ко мне – среди пустых полей.
Здесь ты была. Но это уже частность.
Здесь ты прошла – не стало мне теплей.
С небес упала тень или перчатка,
Захохотала ночь или сова.
Была любовь и умерла в зачатке,
Как в горле нерождённые слова.
С Чеховым
Опять по небу длинно-длинно
Плывут живые облака.
– Откуда вы?
– Из Сахалина! —
Как будто выпали слова.
Неужто с острова? Оттуда,
Где шёл я с Чеховым в туман
И сполохом большого чуда
В меня вливался океан.
Он – то разнузданный, то
льстивый,
Щенком ложился подле ног.
А Чехов, тихий, не спесивый,
Мне говорил: «Суров восток,
Порой жесток. Тут не до смеха.
Я с ним пытаюсь говорить…»
И замолкал смиренный Чехов,
Забывший спорить и острить.
Мы с ним по берегу бродили,
Где в синеве закат дрожал…
Как будто в норы заходили,
В землянки хмурых каторжан.
Он знал их многих. Перепиской
Он занимался много дней,
Лечил, расспрашивал о близких
И становился им родней,
Чем те, кто дома ожидали,
Или не ждали: время – дым…
Но видел Бог – они страдали,
И Чехова направил к ним.
«Мне жить в самом себе не просто…»
Мне жить в самом себе не просто,
Непросто мне в себя смотреть.
Во мне ворочается космос,
Как будто раненый медведь.
И я постичь себя пытаюсь,
Непостижимое узреть.
Борюсь с собой,
с собой братаюсь,
Стремлюсь любимую согреть.
Моя любовь, как дальний остров,
Глядит в меня издалека.
Там бьются волны, светят росы
И проплывают облака.
Там жизнь вершится без нажима,
Там вспышки глаз и угли губ
Нацелены неустрашимо
В мою космическую глубь.
И я, большой, неизмеримый,
По краю космоса лечу.
И слышу: – Я с тобой, любимый!
Лететь мне рядом по плечу.
Любимая! Не стань постылой,
А коль остынешь, помни впредь:
Погибну я среди пустыни,
Как будто раненый медведь.
«Никак не обойти всего, что расслоилось…»
Никак не обойти всего, что расслоилось
На тысячи надежд, на сотни голосов.
Я чувствую: во мгле моя душа разбилась,
А может, от людей закрылась на засов.
Я чувствую, я зрю, как может видеть космос,
Как видит в небесах колючая звезда
На горестной земле разлуки и погосты,
Забытые цветы, пустые города.
Я чувствую, увы! Я прорицатель чувства.
Я чувствами живу. Я чувствами богат.
Чувствительность, любовь —
высокое искусство,
Как молнии огонь, как громовой раскат.
И это не пустяк, а светоносный полдень,
Целительный глоток святого вещества.
Я чувствами весь мир,
весь белый свет наполню,
Чтоб рядом ты была, и ты была – жива.
В бою
Я каждый день живу в бою,
В атаке неприкрытой.
Я вижу Родину мою
Развенчанной, убитой.
И я с утра вступаю в бой
Со злом и фарисейством,
С чиновной сворою тупой,
С холуйством и плебейством.
Порою, загнанный, как зверь,
Смотрю в окно слепое
И задыхаюсь от потерь
Проигранного боя.
А рядом тысячи врагов
Идут за мной по следу,
Готовят лёд глухих оков
И празднуют победу.
Не спят мои леса, поля,
Свод неба нависает.
Меня родимая земля
Находит и спасает.
Стою, к Байкалу прислонясь,
И посреди планеты
С ним чую родственную связь
Повстанца и поэта.
Я на победное крыльцо
Взлетаю легкокрыло
И в бой иду. Своё кольцо
Не зря ты подарила.
Снегопад
Был свет на улице потушен…
Вдруг с неба рухнул снегопад.
Ах, нет! С небес летели души
Убитых на войне солдат.
Я думал, что летят снежинки,
Минуя Лондон, Амстердам,
А это души, как пушинки,
Летели к русским городам.
Летели души и искрились,
Дымились рощи и поля.
Их было столько, что покрылась
Летучим саваном земля.
Я видел – это были жизни
Солдат, погибших на войне.
И дрожь прошла по всей Отчизне
И болью вскрикнула во мне.
«Я себя совершенно не знаю…»
Я себя совершенно не знаю,
Может, чернь я,
а может быть, – знать.
Среди многих и прочих, страдая,
Я пытаюсь себя распознать.
Я себя совершенно не знаю
И гадаю порою: кто я?
А любовь моя – рана сквозная,
А любовь – гильотина моя.
Я себя совершенно не знаю,
Постигаю себя каждый день.
Рядом – кто-то… Ты кто, дорогая?
– Я твоя безутешная тень.
У меня покосилось сознанье,