Оружие. Кэти думает, что убийца застрелил ее сестру или убил ножом: полиция даже семье не сказала, что Ариэль задушили.
Я открываю рот, но Кэлли толкает меня локтем.
– Кэти, я кое-что знаю про Ари, – говорит Кэлли. – Что перед смертью она, возможно, встречалась с каким-то мужчиной… Она тебе рассказывала о ком-нибудь с сайта? Кого-нибудь там боялась?
Кэти трясет головой.
– Она выбирала осторожно, говорила, что все они просто одиноки, а еще довольно милы. Один с ней даже сексом не хотел заниматься.
– Она о нем что-нибудь еще рассказывала? – спрашивает Кэлли.
– Нет. Теперь мне точно пора. – Кэти накручивает ручки пластикового пакета вокруг запястья. – Мне нельзя разговаривать об Ари с незнакомыми людьми.
Кэти бежит от нас прочь, и мы наблюдаем, как она пропадает в автоматических дверях. Кэлли по-прежнему выглядит решительной, как будто то, что Кэти назвала ее незнакомкой, совсем ее не задело.
– Как думаешь, это мог быть «монстр»? – спрашивает меня Кэлли.
– Тех девушек не насиловали, – говорю я. – Подумай об этом.
Кэлли молчит, когда мы выходим на улицу – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кэти забирается в пикап, припаркованный у обочины. Пассажирское окно опущено, поэтому нам отлично видно: за рулем сидит Дэрил Каучински.
Он смотрит на Кэти, потом на нас и стискивает зубы. Перед тем как съехать с обочины, он что-то говорит дочке, отчего она бледнеет как полотно.
Глава восемнадцатая
Один взгляд Дэрила Каучински переменил что-то в Кэлли, раскрутил уже расшатанный винтик.
– Возможно, ты была права насчет него. Кэти сказала, что ей не разрешают говорить об Ари, – говорит Кэлли, ее голос дрожит. – Может, Кэти что-то знает об отце – она могла притвориться, когда говорила, что не знает, кто это сделал.
– Не знаю. – Я пристегиваю ремень, хотя Кэлли и не выказывает желания уезжать с аптечной парковки. – А вдруг Дэрил просто не хочет, чтобы дети разболтали то, что может всплыть в газетах? В новостях не говорилось о том, что Ари работала девушкой по вызову.
– Ты ведь знаешь, он бы на ней живого места не оставил, если бы прознал, чем она занималась. – Выражение лица Кэлли меняется, когда она заводит машину. – Он не умеет себя контролировать. Помнишь собаку?
Я киваю. Кэлли выводит автомобиль со стоянки и едет домой. В детстве я часто задумывалась, убивал ли когда-нибудь Дэрил Каучински человека. Некоторые носят на себе печать жестокости, как камень на шее. Это было видно по опущенным плечам, по покатому изгибу спины.
Есть люди, которым нравится причинять боль, а еще такие, кому для этого достаточно малейшего повода. Те, кто убивает собственных детей, относятся к тому типу, в существование которого я предпочла бы не верить.
– Кэти знает больше, чем говорит, – продолжает Кэлли. – Она пытается защитить отца.
– А может, она пытается защититься от него.
Остальную часть поездки мы с ней не разговариваем. Кэлли заезжает на подъездную дорожку и паркуется. На окне шуршит занавеска. Мэгги знает, что мы дома. И вид у нее недовольный.
– Ты просила у нее разрешения? – спрашиваю я.
Кэлли колеблется.
– Я подумала, что лучше потом извинюсь, чем буду просить разрешения.
– Если она решит, что я втягиваю тебя в неприятности, то отправит меня домой.
– Ой, не надо, – Кэлли глушит мотор. – В ее глазах ты никогда не станешь плохой. Раскрой мне, в чем секрет?
В ее голосе слышится негодование. Она не знает, что неправа. У всех нас свой предел терпения и способности прощать, а у Мэгги он, наверное, больше, чем у обычного человека.
Но тайны, которые я прятала от нее, простить нельзя.
Кэлли с Мэгги о чем-то горячо спорят в общей комнате, поэтому я не могу добраться до компьютера и поискать Денни Дэнзинга. Решаю, что пора проверить остальную часть папиного барахла из тюрьмы, посмотреть, не оставил ли он мне там какую-нибудь зацепку, чтобы я смогла выследить маму с Джос. Я поднимаюсь в гостевую комнату и выуживаю из мешка рисунки, пока не нахожу тот, который мне нужен.
Бэр-Крик, 1986.
Информацией о своей семье я едва ли могла бы заполнить даже обувную коробку. Мой отец был в семье одним из пятерых детей; и все, кроме одного, были его сводными братьями и сестрами. Я видела его брата однажды, когда была совсем маленькой. Он жил у нас два дня, а потом пропал с коробкой маминых драгоценностей и стеклянной банкой четвертаков, которые Джослин хранила на комоде.
Год спустя его тело нашли в наркопритоне в Филадельфии. Он умер, кажется, от пневмонии.
Папин отец умер. Папина мама, тучная женщина в цветастом халате, умерла, когда я была еще совсем маленькой. На одной из немногих сохранившихся фото я сижу у нее на колене, в доме в Нью-Касле. Вскоре после того, как было сделано это фото, они с моей мамой поссорились, и мама запретила отцу привозить нас к ней. Бабушка Лоуэлл умерла через пару лет после этого.
И это все, что мне известно о семье отца. Моей семье.
И все-таки этого достаточно, чтобы знать точно: Лоуэллы были не из тех людей, которые обладают частной собственностью. А если бы она у них и была, то отец точно не стал бы хранить это в тайне. Он хвалился даже кучей дерьма, которую сделал поутру. Он и мной хвалился – страшным мужикам, ходившим по дому.
Вот моя Тесси, вон там. Моя умничка.
Но есть вероятность, что семья отца действительно владела домом на Бэр-Крике очень-очень давно. Возможно, они его продали еще до того, как отец повстречал мою мать.
Грудь сдавливает, как будто кто-то потянул за концы резинку. Я столького о нем уже никогда не узнаю, многих вещей, которые могла бы однажды выведать, если бы мне выпал шанс, если бы он остался, если бы мама не сделала все, чтобы стереть его из нашей памяти, когда его посадили.
А теперь, видимо, только его записи могут помочь мне добраться до нее.
Комната с компьютером еще занята, поэтому я звоню в справочную по мобильному, хотя услуга стоит целых три доллара, и бабушка обделается, когда увидит счет. Я прошу соединить меня с кабинетом секретаря городского совета Бэр-Крика.
Оператор переводит мой звонок, и я успеваю прослушать два фортепианных кавера песен «Битлз», пока кто-то не берет трубку.
– М-м-м, здравствуйте. – Я забыла, что такое устная речь, как это часто со мной бывает, если приходится разговаривать по телефону. – Не подскажете, имеются ли в общественных архивах записи об одном доме в Бэр-Крике, хижине?
– Имя владельца?
– Гленн Лоуэлл.
Пальцы стучат по клавишам. Вздох. Я уже ей надоела.
– Никого с таким именем нет.
– А есть кто-нибудь с фамилией Лоуэлл?
Пауза. Вздох.
– Послушайте, что я вам скажу, – говорит женщина. – В горах мало поселений. А люди, что здесь живут… адреса вы не найдете, потому что его, скорее всего, нет.
– Что вы имеете в виду?
– Поселенцев, – говорит она. – Многие хижины оказались заброшены с тех пор, как Бэр-Крик перестал быть лыжным курортом. Люди их заселяют и строят новые.
– А это разрешено? – спрашиваю я.
– Конечно, нет, но у нас в полиции нет людей, которые были бы готовы патрулировать тысячи квадратных миль неизведанного леса. Пока от них нет проблем, и полицию туда мы отправляем нечасто.
Уклонение от уплаты налогов. Незаконная постройка дома. Вот это уже больше похоже на Лоуэллов и ближе к делу.
На ужин сегодня тако: снизу доносится запах мяса. Пока Мэгги готовит, Кэлли просовывает голову ко мне в спальню.
– Она злится? – спрашиваю я.
Кэлли качает головой.
– Не-а, мне кажется, какое-то время все будет нормально. Она согласна с тем, что мне полезно выбираться на улицу, чтобы справиться с тем, что случилось с Ари.
Кэлли заходит в комнату.
– Я не смогла накопать в Сети ничего на Денни Дэнзинга. Но я вспомнила, что у меня есть вот это. – Кэлли кладет на постель ежегодный альбом старшей школы Фейетта. Он открыт на странице со старшеклассниками. Сверху написано «Класс 2003».
– Откуда он у тебя? – спрашиваю я.
– Я фотографировала для комитета по ежегодным альбомам, – отвечает Кэлли. – Его руководитель передал мне коробку со старыми изданиями, вплоть до восьмидесятых.
Я чувствую, как адреналин пронизывает каждую клеточку моего тела. Она может быть на одной из фотографий, моя сестра: на футбольном поле, с друзьями, до того как бросила школу. Кэлли, кажется, прочла мои мысли.
– Неважно, смотри. – Она показывает на брюнетку с настолько широкой улыбкой, будто говорящей: «Глядите, вот мои гигантские зубищи и десны во всей красе».
Энн Мэри Джонс. Для подписи под фотографией она выбрала цитату из сериала «Секс в большом городе».
– Помнишь ее? – спрашивает Кэлли.
Я почти не знала Энн Мэри Джонс: она казалась мне такой же скучной, как и ее имя. Джослин не приводила ее к нам домой, потому что мы вообще не приглашали к себе друзей. И Энн Мэри нельзя было назвать ее подругой – они с Джослин вместе работали в пекарне.
Джослин любила свою работу, хотя ей приходилось вставать для этого в полпятого утра. Она работала за прилавком, взвешивала сахарное печенье и перевязывала веревкой коробки с тортами. Надеялась, что начальник в конце концов позволит ей помогать ему с выпечкой и украшением. У сестры всегда была твердая рука, как у скульптора. Когда мы играли на заднем дворе, она мастерила для меня фей из палочек и листьев, привязывая крылышки из лепестков травинками к их спинам с такой легкостью, как будто это были нитки.
– Она пару раз ходила в кино вместе с Лори и Джослин, – говорит Кэлли.
Точно, вспоминаю я. А Джослин на это жаловалась, потому что Энн Мэри никто не звал. Джос говорила об Энн Мэри так, будто быть с ней в одной комнате было равносильно наказанию, но Лори никогда не отказывалась от возможности завести новых друзей.