— Ты прав, — сказала я. — Мама спрашивала меня о свитке — она ищет Хризопею, — я постучала пальцами по странице дневника. — У нас есть доказательство, написанное черным по белому, что ей известно о существовании трактата уже более десятилетия.
— Ну, у нее не получилось найти его, — он скривил губы. — Хотел бы я, чтобы от этого стало легче.
— Моя мать не сдастся, — сказала я. — Она перешла все границы. Теперь нам всем известно, какая она на самом деле, и что она сделала. Ничего уже не вернуть. Так где же ей продолжить поиски трактата?
— У меня есть парочка предположений, — сказал он. — Она может находиться в любой точке Египта, которая представляла хоть какие-то значение для алхимички Клеопатры или ее потомков, которые, по слухам, тоже были искусны в магии.
— Так и есть, — сказала я, вспоминая о мощных видениях, которые одолевали меня: последний фараон Египта, склонившаяся над длинным столом, с травами и эликсирами под рукой, которые она отмеряла и смешивала друг с другом. — Изготовление зелий, а также, возможно, она сама была заклинательницей.
Уит опустил подбородок.
— Откуда ты знаешь?
— Из-за магии золотого кольца, — ответила я. — Она связывала меня с некоторыми заклинаниями Клеопатры. Я видела ее за работой, она смешивала компоненты, настраивала инструменты.
— Ну, это сужает круг мест, где может находиться твоя мать, до, плюс-минус, дюжины храмов.
Я застонала, обхватив голову руками. Мой голос звучал приглушенно.
— Слишком много. — Мне пришла в голову мысль, и я подняла голову. — Подожди… Разве ты не искал то же самое?
Уит поежился, уголки его губ опустились.
— Да, я совершил ошибку, рассказав об этом твоей матери. Наш разговор, возможно, вновь пробудил в ней интерес. Возможно, после него она вспомнила, как наткнулась на книгу, на которую ссылается в дневнике.
— А как ты узнал об этом?
Он помедлил.
— Я узнал об алхимичке Клеопатре из одной из своих книг по химии.
— Алхимия и химия — взаимосвязанные отрасли? Разве одна из них не следует преимущественно магическому пути, а другая научному?
— В некоторых школах не разделяют оба этих понятия. Алхимия была предшественницей химии. Изобретена прямо здесь, в Египте.
— Я понятия не имела, — мои плечи опустились. — Я чувствую, что все еще наверстываю упущенное, продолжаю отставать от своей матери, и мне недостает знаний, которыми она обладает. Как я могу найти ее, когда в моем образовании столько пробелов?
Уит заправил выбившуюся прядь мне за ухо.
— Не волнуйся, Инез. Мы добились прогресса, даже если это просто крошечный шаг.
Я слегка улыбнулась.
— Ты уже готов вернуться к разговору об Айседоре?
Уит застонал.
— Ни в коем случае.
— Она просит меня о помощи, и я не могу ей отказать.
— Что-то с ней не так, — сказал он, играя оборками на моей юбке. — Айседора и ее отец были неразлучны еще на Филе. Ты забыла?
— Она объяснила это. Они находились в процессе примирения. По ее словам, ее родители постоянно ссорились, и ненавидели путешествовать вместе. Не похоже, чтобы у нее было счастливое детство, и поездка на Филе была попыткой отца загладить свою вину.
Уит пихнул стопку книг носком ботинка и встал, чтобы пройтись по комнате, минуя коробки, сундуки и случайные предметы, разбросанные повсеместно.
— Как удобно.
— Хорошо, — сказала я, следя за ним глазами. — Допустим, у нее есть гнусный план. Какой? Может, она пытается свергнуть британскую монархию?
Он посмотрел на меня.
— Постарайся отнестись к этому серьезно.
— Я не привыкла видеть тебя таким серьезным.
— Я тоже, это довольно утомительно. — Уит вздохнул и отвел взгляд, поднимая брови. — Что ты сделала с моей спальней?
— Думаю, ты хотел сказать с нашей спальней.
Уит открыл было рот, но тут же закрыл его, когда Айседора вернулась с чайным подносом. Мы занялись приготовлением. Я не была особенно голодна, и, похоже, остальные тоже, но было приятно выполнить ритуал, даже такой обычный, как разливание чая по чашкам.
Когда принесли раскладушку, Уит убрал весь беспорядок, какой только мог, чтобы освободить для нее место. Он ставил ящики друг на друга все выше и выше, пока они не стали стеной вокруг нашей кровати. Я скрыла улыбку от его попытки создать островок уединения в столь маленьком пространстве.
Айседора машинально подошла к узкой кровати, а не к раскладушке, и устроилась на ней.
— Думаю, здесь хватит места для нас обеих, Инез.
Уит так и застыл, накрывая вторым одеялом раскладушку. Он бросил на меня недовольный взгляд и многозначительно прочистил горло. Но Айседора была уязвима, и если это то, что ей нужно, то я дам ей это.
— Это только на ночь или две, — прошептала я. — Пока мы не найдем жилье побольше.
Он хмыкнул и бросил на Айседору сердитый взгляд, устраиваясь на раскладушке, которую поставил в угол спальни. Как я и думала, там было тесно, но я не представляла, что с этим можно сделать. Мы не были в центральном банке, чтобы снять средства с моего счета. Во-первых, у меня не было времени, а во-вторых, я не была уверена, по-прежнему ли дядя контролирует мое состояние, несмотря на то, что я вышла замуж за Уита. Но мы очевидно нуждались в моем наследстве, хотя бы для того, чтобы попросить номер побольше.
Я устроилась на узкой кровати рядом с сестрой — как скоро я смогу привыкнуть к этому открытию? — и она инстинктивно прижалась ко мне, ее волосы частично закрывали лицо. Она выглядела невероятно юной и уязвимой. Во мне проснулся защитный инстинкт, и это было так похоже на то, что я испытывала к Эльвире, что непролитые слезы обожгли мне глаза. Я бы сделала все, что в моих силах, чтобы помочь ей. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить свою мать и ее жалкого любовника, мистера Финкасла.
Но сначала главное.
Завтра я попрошу Уита сопроводить меня в банк.
УИТ
Я рано проснулся, в комнате было темно и тихо, и только дыхание двух спящих женщин смешивалось между собой. Из раскладушки вышла скверная постель, и, потянувшись, я негромко выругался, пытаясь разогнуть больную спину.
Боже, забери мою грешную душу. Не так я представлял свое воссоединение с Инез. Но это была последняя ночь, которую я проведу на этом жалком подобии кровати, даже если мне придется применить силу, чтобы вытолкать орущую и брыкающуюся Айседору из номера. Я сел и посмотрел на нее. Она обхватила мою жену, как раковина жемчужину. Мне хотелось разжать ее объятия, встряхнуть и потребовать правды.
Потому что девчонка лгала.
У меня не было доказательств — только инстинкты. Именно они помогали мне выживать во время сражений; именно они заставили меня вернуться за генералом Гордоном, даже после того, как мне запретили. Я не стал бы игнорировать их и сейчас, во что бы ни верила Инез. Она питала слабость к Айседоре — это было очевидно, — в то время как все внутри меня кричало, что ее сестра редкая гадюка.
Подозрение сковало мою грудь.
Отец Айседоры внимательно следил за ней во время нашего пребывания на Филе. Я помнил манеру их общения, когда они оставались наедине, ведя беседу обособленно ото всех. Он был с ней ласков, когда думал, что никто не видит. Но я всегда наблюдал. Мне казалось немыслимым, что он мог запереть своего единственного ребенка, что вообще мог подвергнуть ее опасности. Абдулла рассказал обо всем совершенном насилии: некоторых из бригады застрелили, когда они оказали сопротивление; других связали и оставили умирать в пустыне. Мистер Финкасл либо отослал свою дочь до того, как перешел к действиям, либо Айседора была частью плана.
До этого мне не приходило в голову спросить Абдуллу, кто из них это сделал. Но сейчас он находится в больнице за сотни миль отсюда, и медленно идет на поправку. Мне придется отправить письмо или телеграмму и надеется, что он уже чувствует себя достаточно хорошо, чтобы ответить как можно скорее.
Я бесшумно поднялся с раскладушки и скрылся в небольшой ванне, где быстро и тихо привел себя в порядок. Навык, приобретенный в армии. Я заметил, что над раковиной висит зеркало, но старательно избегал в него смотреть. Я не мог видеть себя с тех пор, как женился на Инез. Я вцепился в край фарфоровой раковины с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.
У меня было время. Полно времени.
Но, даже помня это, я все равно не мог смотреть на себя в зеркале.
Утренний свет, наконец, забрезжил в маленькой комнате, осветив мою жену, свернувшуюся калачиком на боку, ее растрёпанные волосы рассыпались по подушке, словно пролитые чернила. Я шел, даже не посмотрев на нее. Коридор был пуст, и мне это доставляло удовольствие. Утро было моим излюбленным временем суток. Долгое время я не позволял себе наслаждаться им. Виной тому было слишком большое количество выпивки.
Рассвет для меня был испорчен временем, проведенным в армии.
На террасе было много свободных столиков, и я выбрал ближайший к балкону, где открывался прекрасный вид на сады, и можно было сесть спиной к стене. Утро выдалось прохладным, и когда официант подошел принять заказ, я как обычно попросил кофе. В ожидании я размышлял о проблеме Айседоры и о том, что, черт возьми, я могу с этим сделать. Придется снова допрашивать Абдуллу. Рикардо тоже не доверял бы Айседоре, но я сомневался, разумно ли будет его пригласить. Инез могла бы почувствовать себя загнанной в угол, и была бы менее склонна доверять моим инстинктам, если бы я вступил в сговор с ее дядей. Их отношения без этого были достаточно натянуты.
Не говоря уже о том, что он думал обо мне.
Принесли кофе, и я сделал первый живительный глоток.
Темный, с ореховым послевкусием, без сливок.
Но тут кто-то еще опустился на плетеный стул напротив меня, тем самым немало удивив, а я никогда не удивляюсь. Он чопорно носил свою одежду, будто бы предпочел что-то другое накрахмаленному хлопку и отглаженным брюкам. Он улыбнулся мне в знак приветствия, и, хотя мы не виделись много лет, мои слова прозвучали гневно и осудительно.