алаки. Я посмотрела на одну из карт, пытаясь разглядеть странную фигуру, нарисованную на западе.
— Ему, наверное, уже известно наше местонахождение, — сказал Уит. — У меня такое чувство, что он ждет, когда мы приведем его прямо к Лурдес.
Когда я перевернула страницу, мой взгляд зацепился еще за что-то. Это была очередная старая карта Александрии, но кто-то карандашом отметил место, где когда-то находилась Великая Александрийская Библиотека, до полного уничтожения пожаром. Были и другие любопытные пометки на, вероятно, греческом языке. На одной из боковых улиц, в стороне от центра города, кто-то сделал небольшой набросок трехглавого пса. Я нахмурилась, вспоминая Цербера, стража подземного царства. И тут я вспомнила, где последний раз встречала это существо: на страницах маминого дневника.
Я полезла в свою холщовую сумку и достала набросок, который срисовала с ее дневника, пока ехала в поезде. Казалось маловероятным, что между картой и маминым дневником отсутствует какая-либо связь.
— Кто-нибудь из вас знает греческий? — спросила я.
Они оба покачали головами, не отвлекаясь от чтения. Я пролистала оставшиеся страницы, но не нашла больше ничего примечательного. Я вернулась к карте, на которой был изображен трехглавый пес. Улица была мне неизвестна, но она находилась за арабской стеной, в старой части Александрии, находящейся в руинах.
— Мне кажется, я что-то нашел, — внезапно сказал Уит, нарушая тишину. Он взял в руки один из дневников. — Твоя мама несколько раз изображала Александрийский маяк, уделяя особое внимание его основанию. Возможно, она верила, что там спрятано что-то интересное?
У меня подпрыгнуло сердце.
— На острове Фарос?
Уит посмотрел в дневник.
— Да, так и есть, — подтвердил он через секунду.
— Там что-нибудь написано? — спросила Айседора. — Какая-нибудь подсказка?
Уит нахмурился.
— Да, но на греческом.
Мы с сестрой застонали.
— Сколько рисунков маяка в этом дневнике?
Уит быстро перебрал страницы.
— Семь.
Это было серьезно.
— Может, мама и мистер Финкасл нашли что-то интересное и тайно организовали раскопки? — спросила я. Мне пришла в голову и другая мысль. — Как думаете, они могли найти…
Уит многозначительно посмотрел на меня, и я замолчала. Он понял, о чем я собираюсь спросить, и очевидно не хотел, чтобы я упоминала алхимический трактат в присутствии сестры. Не было причин скрывать от нее эту информацию.
Я открыла рот, но Уит опередил меня.
— Нет смысла Лурдес и Финкаслу проводить там раскопки, — сказал он. — Маяк был разрушен землетрясениями. Сейчас он представляет из себя груду обломков, не так ли?
Его слова отвлекли меня от размышлений.
— Думаю, туристы все еще посещают его. Во время моего путешествия через Атлантику несколько пассажиров поделились со мной своими планами сделать маяк частью маршрута.
— Разве не Геродот говорил, что маяк сгинул в пучине морской?
— Думаю, это был Страбон, — ответил Уит.
— И он сгинул не весь, — медленно произнесла я. — Это место действительно кажется неуместным для раскопок, только если… не сохранилась какая-нибудь потайная комната? — Я подумала о дяде Рикардо и Абдулле, о том, как они угасали в тюрьме, выживая только благодаря хитрости Карима, который тайком доставлял им еду. Я сжала ладони в кулаки. Я не могла ждать, когда мистер Стерлинг заявится к нам на порог, также как не могла вечно прятаться в этом номере из страха, что он последует за нами. Я должна была что-то сделать, чтобы помочь родным выбраться из тюрьмы. — Думаю, нам стоит лично изучить основание маяка.
Уит задумался над этой идеей.
— Его конструкция была ослаблена многими природными катаклизмами. Мы можем быть погребены заживо под обломками.
— Возможно, в этом есть что-то привлекательное, — сказала я. — Туристы не осмелятся зайти внутрь, а это значит, что не будет необходимости прерывать раскопки, не будет надоедливых правительственных агентов, заглядывающих им через плечо. Мама и Финкасл могут работать без каких-либо проблем прямо сейчас… С каждой минутой становясь все ближе к открытию…
— Ладно, — отрезал Уит. — Тогда давайте. Отправимся туда после нескольких часов отдыха.
— Я не могу сидеть без дела, пока мой дядя с Абдуллой гниют в своей камере, — громко продолжила я.
Уит поддался вперед и пристально посмотрел на меня.
— Я сказал: ладно, Оливера. Мы посетим маяк, даже если он обрушится нам на головы.
— О, — произнесла я сконфуженно.
— Воодушевляющая речь, — сухо сказала Айседора.
— Можешь остаться, — сказал Уит. — Или лучше вернись в Каир.
Айседора покачала головой.
— Я не оставлю свою сестру.
Я одарила ее слабой улыбкой.
— Спасибо.
Уит закатил глаза и произнес:
— Господи.
Взгляд, которым он ее одарил, мог бы сравнять с землей небольшой город, здания, деревья, — ничего бы не уцелело. Но это была не злость… не совсем. Не знай я его так хорошо, то назвала бы эту эмоцию по-другому.
Это было очень похоже на ревность.
Но это было невозможно. Мысль о том, что он ревновал меня к сестре, была смехотворной.
Не так ли?
УИТ
В который раз жена разбудила меня посреди ночи. Я потер сонные глаза и подождал, когда они привыкнут к темноте.
— Что такое? — прошептал я.
— У меня было еще одно видение, — прошептала она в ответ.
— Инез, — серьезно сказал я. — Может быть, это сны?
Она стояла на коленях возле моей раскладушки, и черты ее лица постепенно обретали ясность, достаточную, чтобы я понял, что она хмурится.
— Я не могла уснуть, а у меня есть привычка — крутить кольцо, и тогда я подумала о Клеопатре, а в следующее мгновение оказалась в одном из ее воспоминаний. Ты хочешь услышать, о чем оно было или нет?
Я жестом попросил ее продолжать.
— Она сидела за рабочим столом, — начала Инез. — И выглядела необычно. Я часто вижу ее в красивых нарядах, пошитых из дорогой ткани. На ногах у нее обычно сандалии, украшенные драгоценными камнями, а волосы украшают ленты и жемчуг. Но в этот раз на ней была простая мантия темного цвета с капюшоном, а обувь была изготовлена из кожи. Крепкая пара, словно ее ждала долгая дорога.
— Что она делала за столом?
— Перед ней лежал алхимический трактат, — сказала Инез мягким голосом, свойственным лишь ей.
Это моментально заставило меня проснуться.
— Она превращала свинец в золото?
Инез покачала головой.
— Но перед ней были всевозможные ингредиенты, она измельчала корни и смешивала различные мерцающие жидкости. И она что-то говорила во время работы.
— Накладывала чары, — сказал я.
— Скорее всего. Думаю, для защиты алхимического трактата.
— Не исключено, — согласился я. — На ее месте, я бы поступил также. Ее брат мог обо всем знать — в конце концов, он тоже был потомком великой алхимички. Возможно, Клеопатра посчитала нужным принять меры, чтобы помешать ему заполучить эти знания. Это все?
Она снова покачала головой.
— Нет. Когда она закончила, то полила трактат водой.
— Что?
— Шшш, — зашипела Инез. — Ты разбудишь Айседору.
Мой пульс гулко отдавался в ушах. Если трактат был уничтожен, то тоже самое ждет меня.
— Объясни.
— Чернила не потекли, бумага даже не намокла, — сказала она. — Клеопатра сделала Хризопею водонепроницаемой.
Десятки фелук, шхун и бригантин покачивались на волнах в гавани, их мачты с парусами упирались в небосвод и отражали серебристый свет луны. Мы были единственными кретинами, наслаждавшимися этим зрелищем посреди ночи, измученные и нервные. У Инез был тот самый блеск в глазах, который пробуждал первобытный ужас в моей душе. Он каким-то образом давал понять, что она настроена преследовать свою цель до победного. Она доведет начатое до конца, несмотря ни на что.
― Вы заплатили за экипаж? ― спросила Айседора морозно-колючим тоном.
Я едва расслышал ее. Инез постукивала ногой, нетерпеливо всматриваясь в воду, словно заклиная свою мать материализоваться у основания маяка. Морской воздух путал ее длинные волосы, периодически бросая пряди ей прямо в лицо. Она, казалось, ничего не замечала, все ее мысли были заняты дорогой до острова. Мы пересекли турецкий квартал, и хотя могли продолжить путь на суше, я решил, что лучшим решением будет преодолеть оставшуюся часть на лодке: труднее будет сесть нам на хвост. Айседора сориентировала меня в незнакомых районах города и помогла сократить путь до побережья.
Я оглянулся, чтобы посмотреть на нее, и она выжидательно вскинула брови.
― Экипаж? ― подсказала Айседора.
― Откуда ты узнала, что можно срезать через турецкий квартал? ― я говорил бесстрастно, но мысленно прокручивал слова Инез, сказанные у банка. Если Айседора знала город, как свои пять пальцев, то, предупредив Лурдес, она могла бы с легкостью опередить нас и вернуться в отель.
Она уставилась на меня с возмущенным видом, положив одну руку на бедро.
― От людей.
― И?
― И я завела несколько полезных знакомств в отеле, ― сказала она. ― Я умею собирать информацию.
― Если дело только в этом, то почему ты злишься?
Она подошла и ткнула указательным пальцем мне в грудь.
― Потому что каждый раз, когда ты со мной разговариваешь, каждый раз, когда задаешь вопросы, это звучит как обвинение, ― она глубоко вздохнула, раздувая ноздри. ― И это раздражает.
― Я не буду за это извиняться.
― Конечно, не будешь, ― сказала она, закатив глаза. ― Но хочешь знать, что я думаю?
Я ждал, надеясь, что мое молчание ее подстегнет. Люди говорят больше, когда они расстроены или находятся под давлением.
― Мне кажется, ты видишь во мне качества, которыми лично обладаешь, ― ее голос резко опустился до шепота. ― И ты это ненавидишь. Я готова поставить все, что у меня есть, все свои сбережения, что ты ненавидишь некоторые свои черты. Вечное недоверие, цинизм, интеллект, инстинктивное обдумывание, как использовать окружающих ради собственной выгоды.