– Нет.
– Тогда я не могу все так бросить. Пришлите мне счет за лечение этого человека, – взглянула она поверх Себастьянового плеча на хирурга.
– Как вам будет угодно, – ответил тот.
Мисс Джарвис еще раз кивнула, прощаясь, и вышла.
Гибсон уставился ей вслед. Слышно было, как зазвенела упряжь, застучали по мостовой лошадиные подковы и карета отъехала.
– Иисус, Мария, Иосиф и все святые угодники, – тихонько пробормотал доктор, возвращаясь к раненому.
* * * * *
Четверг, 7 мая 1812 года
На следующее утро Себастьян получил любопытные сведения от своего камердинера.
– Я тут разузнал кое-что о вашем Люке О'Брайане, – обронил Калхоун, откладывая в сторону бритву.
Закончив застегивать пуговицы на рубашке, виконт обернулся:
– И?
– Джентльмен пользуется не только огромнейшим уважением всех городских торговцев, но и полным доверием своих клиентов, – излагал слуга, подавая хрустящий от чистоты галстук. – Комиссионные берет умеренные, никогда не требует мзды от поставщиков и регулярно вносит средства в Фонд помощи сиротам.
Себастьян тщательно расправил складки галстука.
– Как же он умудряется зарабатывать на комфортную жизнь?
– На самом деле, проще некуда. О'Брайан – один из крупнейших воров, промышляющих на Темзе.
– Вот это уже интересно, – оглянулся виконт.
– Если поразмыслить, задумка умнейшая, – продолжил Калхоун. – Торговый агент по своей работе все время крутится в доках, всюду допущен, видит, какие товары грузят, а какие на складах… Наш парень ужасно дотошный: обмозгует дельце до малейших мелочей, а затем проворачивает – комар носа не подточит. О'Брайан и вправду башковитый. Поговаривают, вот уже лет пять он стоит за каждым крупным ограблением на реке. Последнее его предприятие – подчистую вынесли целый склад русских соболей, прямо на Рэтклиффской дороге[38].
– Русских соболей? – Себастьян натянул сюртук. – Сэр Уильям упоминал что-то о русских соболях… И когда это случилось?
– В понедельник ночью, – ответил камердинер, подавая хозяину шляпу. – Аккурат через несколько часов после пожара в приюте Магдалины.
ГЛАВА 28
Люк О'Брайан обитал в ухоженном каменном доме ниже Тауэра по течению Темзы, неподалеку от старинных островерхих шиферных крыш и высоких дымоходов больницы Святой Екатерины[39].
Несколько простых вопросов привели Девлина к небольшой портовой харчевне, затиснутой между лавкой судового поставщика и кондитерской. Этот район города зарабатывал себе на жизнь доками и рекой, связывающей Лондон с морем и остальным миром. В трактире подавали простую, но сытную еду. В воздухе носились запахи жареного бекона и свежего хлеба и шумные разговоры, поднимающиеся от столов, заполненных морскими офицерами, таможенниками и приказчиками. Люк О'Брайан сидел один за столиком у окна. Виконт кивнул немолодой розовощекой женщине в повязанном на необъятной талии фартуке и присел напротив торгового агента.
– Думаю, вас можно поздравить, – понизив голос, произнес Девлин. – Такое удачное дельце удалось провернуть.
–Я вас знаю? – подняв взгляд от тарелки, нахмурился О'Брайан.
– Мы как-то встречались.
Вглядевшись попристальнее, собеседник ухмыльнулся:
– Точно, встречались. Только вы за сутки на двадцать лет помолодели и сбросили добрых два стоуна весу. Мастерское преображение.
– Выходит, ни один из нас не тот, кем кажется на первый взгляд, – усмехнулся виконт. – Вот вы, например, не заурядный торговый агент.
Люк О'Брайан аккуратно отрезал кусочек бекона.
– А вы, как я понимаю, не настоящая полицейская ищейка.
– Нет.
Себастьян замолчал, потому что румяная хозяйка приблизилась принять заказ.
– Только чай, пожалуйста, – улыбнулся он ей. Когда трактирщица отошла, виконт перевел взгляд на визави и негромко добавил:
– И меня не интересует происшествие с неким складом русских соболей.
Медленно дожевав, О'Брайан сглотнул:
– А что же вас интересует?
– Смерть одной молодой женщины.
– Мы уже обговорили все подробности.
– Разве? С той поры я выяснил еще кое-что. А вы, к примеру, знали, что Роза на самом деле – Рейчел Фэйрчайлд, дочь лорда Бэзила Фэйрчайлда?
Лицо собеседника оставалось совершенно бесстрастным.
– Кто вам такое сказал?
– Вот, – ответил Себастьян, выкладывая на стол серебряный браслет. – Видели это раньше?
Вилка агента звякнула о край тарелки. Некоторое время он не сводил глаз с украшения, затем поднял взгляд на Девлина.
– Очевидно, вам известно, что это Розин браслет. Где вы его взяли?
– У одной девицы из «Академии». Безделушка принадлежала Розе?
– Да, – подняв вещицу, О'Брайан изучил выгравированный на медальоне шлем с тремя орлиными головами. – Так вы говорите, Фэйрчайлд?
– А вы не знали?
– Нет.
Если ловкач и лгал, то чертовски умело. Хотя он, несомненно, умел лгать. От этого зависела его жизнь.
Себастьян продолжил:
– Как я понимаю, русские соболя – вещь ценная.
– Так говорят, – медленно улыбнулся О'Брайан.
– Предприимчивый человек, задумавший столь выгодное предприятие, становится опасным, – вел дальше виконт, – если кто-то посторонний узнает о его планах.
Он умолк, пока круглолицая хозяйка ставила на стол чай. Агент не отвечал.
– Если такой человек обнаруживает, что какой-то женщине стало известно, как он добывает свой хлеб насущный, то с его стороны естественно захотеть припугнуть ее… Пригрозить – просто чтобы не болтала. Вот только – легко это представляю – Роза-Рейчел могла не на шутку испугаться. В страхе она сбегает. И в этом случае действительно превращается в угрозу. Угрозу, которую следует разыскать и заставить замолчать, пока она все не испортила.
Отломив кусочек хлеба, О'Брайан начал подчищать на тарелке яичный желток.
– В нашем деле долго не протянешь, если не умеешь держать язык за зубами. Я не настолько беспечен, – он положил хлеб в рот, прожевал и проглотил. – Будь наоборот, давно бы уже оказался в Ботани-Бей. Или в могиле.
– Случается и ошибиться.
– Если осторожен – нет. А я очень осторожен. И, к тому же, не сторонник насилия. Спросите в доках – вам каждый подтвердит. Конечно, характер у меня вспыльчивый: как-никак, отец ирландец, – собеседник подался вперед. – Но тот, кто убил всех этих женщин, был явно сумасшедшим.
– Или очень боялся.
– Мне нечего бояться, – выдержал О'Брайан взгляд виконта.
Себастьян отхлебнул чай:
– Кейн сказал, что вы хотели выкупить Розу из борделя, но она отказалась.
– Так прямо и сказал?
– А вы утверждаете, что это неправда?
– Шутите? Конечно, Роза хотела этого. Она ненавидела Кейна и ненавидела бордель.
– Вы полагаете, поэтому она сбежала? Из-за Кейна?
– Какой в этом смысл? Я почти вытащил ее оттуда, – поставив локти на стол, О'Брайан уперся подбородком в сложенные руки. – Что-то случилось – иначе не объяснишь. Что-то напугало Розу, да так, что она тут же помчалась со всех ног.
– Почему же не к вам?
– Наверное, подумала, что ее будет легко выследить, – искривилось в деланной улыбке привлекательное лицо агента. – Вам же недолго пришлось меня искать?
Себастьян вгляделся в хмурые черты собеседника.
– Иэн Кейн заявляет, что уход Розы ничего не значил для него. Что найти ей замену было нетрудно.
– А вы и поверили? – невесело усмехнулся О'Брайан.– Я собирался заплатить за нее двести фунтов. Плохой пример для остальных, разве нет? Эта история с побегом? – агент наклонился, больше не улыбаясь. – Не знаю, что вам наплел Кейн. Правда в том, что он рвал и метал, узнав, что Роза сбежала. Грозил, что попадись она ему в руки, тут же прикончит.
ГЛАВА 29
Иэн Кейн сидел на складном стульчике среди полуразрушенных надгробий и заросших бурьяном могил на погосте церкви Всех Святых[40], держа в одной руке кисть, а в другой – палитру с красками. На мольберте перед художником ожидал холст, на котором во всем великолепии золотистого, синего и красного начинал вырисовываться северный фасад здания.
– Скоро потеряете освещение, – заметил Себастьян, бегло взглянув на клубящиеся над головой тучи.
– Это же Англия, – отозвался Кейн, не отводя глаз от возвышавшейся перед ним церкви. – Здесь постоянно теряешь освещение.
Виконт наблюдал, как владелец борделя обмакивает кисть в золотистую краску.
– А мне показалось, хмурый день больше подошел бы к вашему сюжету.
– Вам показалось, – возразил художник.
Себастьян хохотнул. Эта церковь представляла собою странное смешение стилей и строительных материалов: массивные круглые колонны и готические арки западного придела датировались тринадцатым веком, в то время как восточный придел был возведен гораздо позже, а кирпичная колокольня достраивалась и вовсе каких-то сто пятьдесят лет назад.
– Мне было восемь, когда я начал работать в шахте, – заговорил Кейн, присматриваясь к точке, в которой лестница из старой церковной башни выходила на крышу, явно нуждавшуюся в починке. – И это еще повезло. Многие спускаются под землю, когда им сравняется шесть, а некоторые – вообще в четыре. Я был погонщиком пони. Вы знаете, что этих несчастных животных держат в шахте, пока они не сдохнут? У них даже копыта становятся зелеными. Это против природы – держать лошадей на глубине мили под землей, там, где они никогда не видят солнечного света.
Он добавил светлый мазок к нарисованной на холсте башенке:
– А вот я люблю солнце.
Воздух наполнился нежным воркованием слетевшихся на колокольню голубей. Кейн поводил кистью еще немного, затем спросил:
– Что вы явились вынюхивать на этот раз?
Виконт оперся о поросший мхом край ближайшей гробницы: