— Ах, Саша, Саша… Что же мы теперь будем делать?
Антипенко пожелал побеседовать с матерью Алисы. Сашу увели в его комнату — ни о какой поездке в Ниццу, разумеется, более не было и речи, — начался скучный, неизбежный в таких случаях разговор. Не было ли у вашей дочери врагов? Не мог ли кто-то желать ей зла? Нет ли у Веры Федоровны каких-нибудь подозрений? Что вообще она думает об этом ужасном преступлении?
— Это кара, — тихо ответила Вера Федоровна. — Кара господня.
— За что? — полюбопытствовал Антипенко, делая мне знак, чтобы я не заносила это в протокол.
— За то, как моя дочь обошлась со своей подругой, — твердо ответила его собеседница.
Антипенко покосился на меня и слегка поморщился. Нет сомнений, он подумал то же, что и я. Поразительно, что мы яснее всего осознаем свои ошибки, когда на нас самих сваливается какое-нибудь несчастье. Не будь его, мы бы так и жили в блаженной уверенности, что все хорошо, а если мы и сделали кому-то гадость, то исключительно потому, что сам пострадавший это заслужил. Уверена, мать Алисы до этого не слишком часто вспоминала об Оле Бариновой, но теперь… теперь она была полна самого искреннего раскаяния. Я не удивилась бы, если она даже предприняла попытку загладить вину своей дочери перед бедной женщиной — к примеру, подарила бы Оле пару платьев, которые ей самой были бы уже не нужны. Это тоже в природе человека — откупаться малым и вполне искренне верить, что сделал невесть какое благодеяние.
— Вы полагаете, Оля могла подослать к ней убийцу? — сделал Андрей попытку вернуть Веру Федоровну на грешную землю.
— Нет, — вздохнула старая женщина. — Это судьба, понимаете? Просто судьба.
Тут Антипенко, очевидно, понял, что толку от старой дамы будет мало, вежливо поблагодарил ее за ценные сведения и отпустил.
И вот теперь мы вчетвером сидели и изливали друг другу душу. Дела наши не клеились, и было совершенно непонятно, с какой стороны к ним можно подойти. Убийство Георгия и Алисы Лазаревых, что это — месть или какие-то деловые разборки? Посылал ли сымитировавший свое убийство Владислав Парамонов жене ревнивые письма или это все-таки часть какой-то тонкой и сложной игры? А знаменитая Агриппина…
— Тут тоже что-то непонятное, — поделился с нами Зарубин. — Положим, ее саму совершенно точно выбросили из окна. Далее, администраторша, Полина Крылова. Тоже налицо убийство: следы сопротивления и всякое такое. Но секретарь Анна Левина жила в отличном доме, где на каждом этаже видеокамеры. По ним четко видно, что к ней никто не заходил. Более того, дверь ее квартиры была закрыта изнутри на два засова и три замка, и никаких следов чужого проникновения или хотя бы чужого присутствия обнаружено не было. И тем не менее Левина сиганула из окна, как и две предыдущие товарки по несчастью.
Ласточкин недоверчиво хмыкнул:
— То есть это все-таки самоубийство?
— По всем признакам да, но, извини меня, не верю я в простое самоубийство, когда вокруг народ так и мочат.
— А балкон? — подает голос Ласточкин. — Ты говорил, что дверь была заперта, так, может, убийце удалось пробраться в квартиру через балкон?
— Нет, ну за кого он меня принимает! — громогласно возмущается Зарубин. — Что я, по-твоему, совсем дела своего не знаю? Я о балконе подумал чуть ли не в первую очередь. Только фишка в том, что никто не мог на него залезть. Ну невозможно это, просто невозможно!
— Тайна закрытой комнаты, — хмыкнул Антипенко. — Еще по одной?
— А может, он профессиональный скалолаз? — предположила я. — С хорошим альпинистским снаряжением залезть на любой балкон — не проблема.
Зарубин кисло посмотрел на меня.
— Ну, если мне придется гоняться за убийцей с альпинистским снаряжением, я пас, — заявил он.
— Ты бы на всякий случай как следует обследовал балкон, вдруг она дело говорит, — вмешался Ласточкин. — Неужели на три убийства у тебя никаких зацепок не нашлось?
— Одна зацепка есть, — нехотя признался Стас. — За день до гибели к последней жертве кто-то приходил. Рост около метра шестидесяти пяти, брюнет, коротко стриженный, темный плащ, черные ботинки, и настораживает меня то, что он старательно отворачивал морду от камер.
— За день до убийства не катит, — фыркнул Антипенко. — Какой-нибудь хахаль женатый, потому и морду отворачивал.
Я потерла веки. Профессиональный скалолаз… Снайпер… Оживший покойник… Черт, неужели Парамонов и впрямь писал эти письма?
— Надо будет на всякий случай проверить алиби Бариновой, — вяло говорит Андрей, щурясь в окно. — Хотя… вздор все это… Снайпер — крепкий профессионал. С одного выстрела уложить человека…
Ласточкин молчит, но даже молчание его полно неодобрения. Если снайпер профессионал, это значит, мы его никогда не найдем. А если не найдем, это значит, что дело так и останется нераскрытым.
— Завтра у нас с Лизой выходной, — говорит он. — Значит, в среду продолжим работу.
— А я завтра работаю, — вздыхает Зарубин. — Дело, конечно, гнилое, но надо его колоть.
Завтра будет новый день.
И послезавтра…
А пока — надо немного отдохнуть.
Глава 16
Среда, 10 апреля. 9 часов 32 минуты утра
— Неужели он раскрыл это дело?
В голосе Ласточкина — профессиональная ревность. Еще бы! Полчаса назад нам звонил Андрей Антипенко и сказал, чтобы мы как можно скорее были у него.
— Я тут кое-что нашел, по делу Лазаревой… В общем, вы сами поймете.
Голос радостный, возбужденный, полный скрытого торжества. Сдается мне, именно это понравилось Ласточкину меньше всего.
— Тем лучше, если Андрей раскрыл дело, — говорю я Паше. — Значит, мы сможем вплотную заняться Ларисой Парамоновой и ее мужем, а так нам то и дело приходится прерываться.
Но даже это не утешает Ласточкина. Его не устраивает сам факт, что кто-то сумел его обойти, пусть и в расследовании, которому он сам не придавал особого значения.
— Ты звонила Арбатову? — внезапно спрашивает он у меня. — Насчет экспертизы ДНК?
Я морщусь при воспоминании об этом. Да, я звонила Юрию Даниловичу во вторник. Разговор оставил тягостное впечатление. Арбатов был сух, ничего не обещал по существу и дал мне понять, что у него полно своих дел. Впрочем, под конец он все же сказал, что постарается сделать все от него зависящее.
Слушая меня, Ласточкин нахмурился:
— Постарается сделать? Что за дурацкие обороты — ведь ему достаточно поднять трубку и позвонить…
— Он так и выразился, — отозвалась я, и тут меня осенило: — Слушай, а что, если он уже нашел Парамонова?
Мы с капитаном уставились друг на друга, как два кота, у которых третий увел лакомый кусок колбасы.
— Тогда Парамонову конец, — выдохнул Ласточкин. — И я никогда не сумею успокоить эту несчастную женщину, его жену.
— Как она? — спросила я.
— Гораздо лучше. Рыбников по моей просьбе поговорил с ней и попытался урезонить. Она плакала и обещала, что больше не попытается покончить с собой, но, между нами, я не знаю, что она сделает, если получит хоть одно письмо или если эта сволочь опять начнет дышать ей в трубку. — Внезапно Ласточкин немного приободрился: — Слушай, а что, если у Арбатова просто какие-то неприятности и поэтому он пока не может нам помочь?
Я немного подумала.
— Если честно, Арбатов не слишком похож на человека, у которого вообще могут быть неприятности, — сказала я. — Он скорее похож на человека, который любит устраивать неприятности другим.
— Только в роман эту фразу вставить не забудь, — посоветовал мне Павел. — Очень звучно, а главное — по существу.
— Тогда я сейчас же ее запишу, — объявила я, доставая блокнот и ручку.
Однако, пока я писала заветную фразу, в голову мне пришло кое-что другое, и я подумала, что мне стоит поделиться своим открытием с Ласточкиным.
— Слушай, Паша, а что, если письма Ларисе Парамоновой посылала и в трубку дышала, например, его любовница? Ведь первая жена жаловалась на его частые измены. Вряд ли он со второй поменял свои привычки.
— Допустим, — отозвался Павел, поразмыслив. — Только зачем любовнице это делать?
— Ну, к примеру, затем, что именно Лариса Парамонова прихлопнула своего мужа.
Мы как раз выходили из здания, и Ласточкин чуть не споткнулся на ступеньках.
— Лариса заказала Парамонова?
— Да, и теперь любовница хочет вывести ее на чистую воду. Или хотя бы свести с ума, что тоже неплохо. Ведь понятно, какое действие могут оказать на человека письма с того света. Поэтому на письмах нет отпечатков мужа, и почерк подделан настолько хорошо, что даже эксперты признали его за почерк Владислава. Ведь у любовницы наверняка сохранились образцы его записок, а дальше — дело техники. Как ты думаешь?
Ласточкин глубоко вздохнул.
— Я думаю, — проворчал он, — твой роман будет иметь большой успех.
— Павел, — рассердилась я, — для просто любящей жены, которая вдруг стала вдовой, Лариса Парамонова слишком сильно боится, это даже невооруженным глазом видно. Ты меня извини, но почему мы должны верить ей больше, чем остальным?
Ласточкин молчал. Между бровей его залегли две глубокие складки.
— А знаешь, может быть, что-то в этом есть, — неожиданно произнес он. — Действительно, стоило бы отыскать любовницу или любовниц Парамонова и выяснить, чем они сейчас занимаются. Ты права, я как-то не подумал об этом.
Можете смеяться надо мной, но я прямо-таки раздулась от гордости. Ведь я подала Паше Ласточкину дельную мысль, до которой тот не додумался!
Мы приехали в управление и поднялись в кабинет Антипенко. С первого взгляда на Андрея я увидела, что он улыбается, как отпрыск Чеширского кота и Джоконды. Разумеется, мать-природа вряд ли удосужилась бы произвести подобный гибрид, но факт налицо: Андрей сиял, потирал руки и улыбался до ушей.
— А! — весело прокричал он, завидев нас. — Наконец-то! Сейчас мне принесут подписанный ордер, и мы отправимся.
— Ордер на арест? — вздрогнул Ласточкин. — Ты что, уже вычислил, кто убил Алису Лазареву и ее мужа?