– Помогите мне! – вскричал он. – Кто-нибудь, подойдите и помогите мне!
Но санитары исчезли, Том исчез, старшая медсестра исчезла, кроме него самого, поднять ее было некому, а его руки от боли стали скользкими и неловкими, хотя ее тело было таким пугающе легким.
– Не оставляй меня, Лилли, – умолял он, уже сломленный. Но жизнь уходила из ее глаз, ее лицо расслаблялось в спокойной определенности смерти, а он падал мертвым грузом сквозь беззвучные небеса, пока не проснулся на своей кушетке, потный, задыхающийся.
Этот сон преследовал его несколько недель. Сон был таким живым, таким достоверным, что его мучительная яркость каждую ночь заново мучила.
Еще стояла ночь, темнота была такой непроглядной, что не позволяла разглядеть циферблат часов. Вероятно, лег он меньше часа назад. Он намеренно довел себя до крайности изнеможения, думал, может быть, кошмар в этот раз минует его.
Пустые надежды.
Он сел, порылся в своей тумбочке в поисках чистой одежды. Оделся. Зашнуровал ботинки, застегнул краги, встал. Попытался прогнать из головы воспоминания о кошмаре.
И пошел работать.
– 31 –
Дни шли, и этот был не из худших. Погода стояла отличная, в такой яркий, ясный день трудно было поверить, что октябрь вскоре сменится ноябрем. Потери на фронте были легкими, и Лилли с Констанс даже смогли себе позволить долгий перерыв за обедом, а на перевязочный пункт приехать ближе к вечеру, чтобы забрать тех, кого сержант Барнс называл «мои беспризорники и заблудшие».
Трое солдат в кузове пребывали в хорошем настроении. Легкие ранения с последующей отправкой в тыл оказывали на людей такое воздействие. Кто не обрадовался бы, узнав, что ему предстоит неделю-две поваляться в кровати тылового госпиталя?
– Спойте-ка нам, а?
Эти призывы из кузова вернули Лилли с небес на землю. Она посмотрела на Констанс, сидевшую за рулем.
– Может, что-нибудь из Гилберта и Салливана? – предложила Лилли.
– Мы бы могли, но я думаю, они бы предпочли ту песенку, которую поют все американцы. Как там поется?
– Стихи просто нелепые.
– Перестань критиковать и пой.
Где-то во Франции лилия,
И английская роза рядом;
Колокольчик, фиалка и клевер —
Все для глаза отрада.
Где-то во Франции милый мой…
В этот момент они проехали гребень холма. Они увидели перья черного дыма, поднимавшиеся к небу с того места, где находился полевой лазарет. Это был не пожар, потому что дым поднимался по меньшей мере из трех точек. Значит, последствия артобстрела. Робби предупреждал, что рано или поздно это случится.
Констанс остановила машину на границе лагеря, подбежала к задней части кузова и вернулась через несколько секунд.
– Я им сказала, что лазарет обстреляли, и велела оставаться на месте. Как только мы узнаем, что там случилось, мы вернемся и заберем их.
Они бок о бок пошли к приемной палатке, а вернее сказать, к тому, что от нее осталось. Она обрушилась, превратилась в груду полотна, веревок и неровных, все еще дымившихся досок.
– Но мы были здесь всего час назад, – сказала Лилли. Ее вдруг охватила паника – не случилось ли чего с Робби? Где он?
– Обстрел начался сразу, как вы уехали.
Они повернулись и увидели рядового Джиллспая, его руки были наскоро забинтованы, лицо почернело от сажи и крови.
– В приемной палатке был кто-нибудь? – спросила Лилли.
– Последняя партия раненых, которых привезли сегодня утром, – подтвердил он. – Большинство санитаров. Две сестры. Никого из докторов. – Сказав это, он посмотрел прямо в глаза Лилли.
– Что с ними случилось? – спросила Констанс.
– Слава богу, никого не убило. Снаряд упал за пределами палатки. Но кое-кого сильно ранило.
– А остальные? – спросила Лилли. – Есть еще какие-нибудь потери?
– Моего гаража больше нет. Угол госпитальной палатки обрушился, когда неподалеку упал снаряд. А еще один не взорвался. Видите там – за дальней стороной приемной палатки? Вы туда ни в коем случае не ходите. Ждем артиллеристов, чтобы его разрядили. Ну, это если они приедут, конечно.
– У нас раненые в машине, – сказала Лилли. – Что с ними делать?
– Везите в столовую. Старшая медсестра там обосновалась. Вам помощь нужна?
Лилли покачала головой.
– Нет. Возвращайтесь к своим делам. А вы… Как вы вообще?
Улыбка мелькнула на его лице, на фоне сажи, покрывавшей его лицо, мелькнули белые зубы.
– Не помру. Стоял рядом с госпитальной палаткой, когда снаряд прилетел. По перепонкам мне шибануло и на землю бросило, но ничего страшного.
– Дайте нам знать, может быть, чем-то…
– Вы старшей медсестре нужны. Идите к ней.
Перевести солдат из машины в палатку оказалось делом нелегким. Один из них мог ходить, два других смогли перебраться в относительную безопасность временной палатки только с помощью костылей и посторонней поддержки.
У входа как попало стояли столы, свидетельство спешки, с которой палатку подготовили к ее новой роли. Внутри, однако, чувствовалась собранность.
Скамьи, на которых обычно сидели за едой, были переставлены к стенкам, и теперь на них сидели раненые. Оставшееся пространство заполняли ряды носилок. Некоторые из раненых, похоже, были переведены сюда из госпитальной палатки, остальных привезли недавно. Старшая медсестра мгновенно увидела их и без всяких прелюдий вручила Лилли и Констанс по ножницам и направила к рядам носилок.
– Эти раненые ждут своей очереди на операцию. Мне нужно, чтобы вы сняли с них одежду. Всю-всю, – сказала она. – Сейчас не время для жеманства. Там на столе простыни и одеяла, чтобы их укрыть. Руки у вас должны быть чисто вымыты.
Выслушав это напутствие, Лилли и Констанс приступили к работе. Через несколько минут их руки болели от напряжения – резать ножницами шерстяную материю, пропитанную потом, грязью и кровью, было все равно что кольчугу.
Пока Лилли разрезала материю по наружному шву левого рукава на раненом, Констанс распорола правый рукав. Наконец они дошли до плеч. Что теперь?
– Будем резать до воротника, – предложила Лилли. – После этого мы сможем вытащить китель из-под него.
– А что с ремнями будем делать? Не попытаться ли нам их расстегнуть?
– Нет. Режь все.
Вдвоем они сумели стащить с раненого остатки кителя. Их подопечный, казалось, лишь туманно соображал, что с ним происходит, хотя в какой-то момент открыл глаза, посмотрел на Констанс и улыбнулся. Потом он, кажется, снова потерял сознание.
– Быстро, давай, – велела Лилли. Они повторили все, что сделали, на рубашке и белье, потом занялись его брюками. У солдата было тяжелое ранение в правое бедро. Брючина на этой ноге была срезана, а рана забинтована большими полевыми бинтами, которые успели пропитаться кровью.
Лилли начала с пояса, старательно распорола материю сверху вниз, пока не дошла до бинтов, все еще плотно обхватывающих ногу. Развязывать их было бы затруднительно. Она разрезала и шнурки, потом осторожно сняла левый ботинок.
Она подняла глаза и увидела, что Констанс остановилась, ее ножницы замерли над трусами раненого.
– Лилли… я не знаю, можно ли…
– Ты слышала, что сказала старшая сестра. Твоя задача разрезать материю. Я его прикрою, чтобы тебе можно было ничего не видеть.
– Извини, что я такая, ну… просто я никогда не видела…
– И я тоже, – успокоила ее Лилли. – Но это не имеет никакого значения. Поспеши. Посмотри, сколько их.
– 32 –
У Лилли и Констанс ушло несколько часов на то, чтобы выполнить задание старшей медсестры. После чего она дала им несколько минут отдыха, за время которого они сходили в туалет, к счастью, не поврежденный обстрелом, и выпили чашечку теплого чая, после чего старшая сестра поручила им заняться ходячими ранеными.
– Предлагайте чай всем, кто кажется способным удержать кружку. Не давайте уснуть тем, у кого ранение в голову. Если кого-то мучит боль, дайте мне знать. Утки стоят в углу.
– Простите, вы сказали…
– Утки, мисс Эванс. Это такие эмалированные сосуды на столе. Если кому-то из них понадобится облегчиться, они ими пользуются. Они слишком слабы – до туалета им не дойти. Не нервничайте, многого от вас не потребуется.
Бриджет и Анни появились уже ближе к вечеру; их отправили в реанимационную палатку, как узнала Лилли. Когда Констанс спросила их, что им пришлось делать, они просто покачали головами.
– Ты не хочешь этого знать, – сказала Бриджет.
Лилли хотела спросить, не видели ли они Робби, потому что тот не появлялся целый вечер. Рядовой Джиллспай сказал, что никто из докторов не пострадал, но ведь он мог и ошибиться? Может быть, Робби лежит, завернутый в рваный брезент приемной палатки?
Только в одиннадцатом часу мисс Джеффрис, работавшая до этого на кухне с Этель и Роуз, отпустила своих подчиненных. Женщины поспешили в свою палатку – она стояла в дальнем конце лагеря, и прилетевшие снаряды ее не затронули.
В противоположном конце стояла госпитальная палатка. Отважится ли она пойти туда и узнать, не случилось ли чего с Робби? Или ей лучше дождаться, когда он ее найдет?
Может быть, он все еще в операционной, но он никогда не ложился спать, не проверив своих раненых. Она должна пойти и узнать, нет ли его там.
Дорожка вела ее мимо приемной палатки, находившейся так близко к неразорвавшемуся снаряду, и она поймала себя на том, что задерживает дыхание, проходя мимо. Подойдя поближе, она увидела свет, мелькнувший в углу одной из палаток. Что, если там начался пожар?
Но вскоре она увидела, что это не пожар – это мерцали несколько керосиновых фонарей. Она приблизилась еще немного, двигаясь осторожно, чтобы не наступить на разбросанные повсюду обломки. Остановилась, не дойдя до освещенного пространства. Несколько секунд ее глаза привыкали к яркому свету, а потом еще несколько долгих секунд – к ужасу того, что она увидела.
На земле лежал рядовой Диксон, на его лице была марлевая маска, закрывавшая рот и нос. Рядовой Гаррис сидел на корточках рядом с головой раненого, держа наготове бутылку с эфиром. Сестра Гринхалф на коленях стояла на полу, в одной руке она держала громадный марлевый тампон, в другой эмалированную ванночку. Над всеми ними склонялся рядовой Джиллспай, держа в каждой руке по фонарю.