Его, сына мусорщика, и в самом деле можно было назвать счастливчиком.
– 45 –
На одном глотке. Ей следовало остановиться на одном глотке арманьяка. Но у него был такой вкус, не похожий на все другие крепкие напитки, которые она пробовала. И она не хотела обидеть Гийома и шефа Жерома.
Она допила бокал, глоток за глотком, и все они ударили ей в голову. Но, похоже, влияние на нее они оказали не такое, какое оказывало шампанское, потому что она совершенно твердо держалась на ногах, полностью себя контролировала.
Та бесконечная эйфория, которую она помнила по тем вечерам, когда она была чуть навеселе, тоже не давала о себе знать. Вместо нее появилось какое-то ни на что не похожее чувство предвкушения, нервного возбуждения. Она словно готовилась к участию в гонке и ждала выстрела стартового пистолета.
Она была потрясена, после тихих и темных улиц войдя в дверь отеля, в шум, и свет, и праздничную атмосферу шикарного фойе «Ритца». Словно почувствовав ее замешательство, Робби поспешил провести ее прямо к ожидающему лифту.
Лифтер, запомнивший их, даже не стал спрашивать, какой им нужен этаж. Лилли могла только радоваться этому, хотя и не могла не слышать грохот ее сердцебиения, такой оглушительный, что она украдкой, один только раз, посмотрела на Робби – слышит ли он.
Двери кабины раскрылись, и они вышли, Робби сунул монетку в руку лифтера. Он услышал стук и шипение закрывавшихся дверей, но поворачиваться не стал.
Они, по-прежнему под руку, дошли до конца коридора. Он сделал шаг в сторону от нее, чтобы открыть дверь, и она почувствовала волну холодного воздуха, накатившую на нее с той стороны, где только что стоял он. Он отпер замок, впустил ее, потом запер снова.
Она думала, что теперь его руки потянутся к ней, но они были заняты пряжками портупеи, которую он снял и повесил на вешалку для шляп у двери. За портупеей последовали его китель, фуражка, галстук, потом он повернулся к ней.
Он наклонил голову, чуть-чуть ссутулился и вдруг начал осыпать ее запрокинутое лицо поцелуями. Мягкие, как шепот, они ни разу не коснулись ее губ, лишь уголков.
Она почувствовала, как он снял с нее шляпку, расстегнул пуговицы ее шинели, взял ее за руку и подвел к ближайшему стулу в гостиной.
Она села, и он опустился перед ней на колени. Она протянула было руки, чтобы обхватить его лицо, но он подался назад, прежде чем она успела коснуться его.
– Робби, – взмолилась она.
– Я знаю, Лилли. Но мы на этом должны остановиться.
– Ты меня даже и не поцеловал по-настоящему. Я что-то не так сделала?
– Нет, конечно.
Он взял ее руки, принялся целовать ладони, склонив над ними голову и упершись лбом в ее колени.
– Знаешь, я никогда не рассчитывал на это, – сказал он. – Никогда и представить себе не мог, что ты будешь здесь. И поэтому я не готов.
– Да конечно же, ты готов. И я готова.
Она почувствовала, как его лицо всего на мгновение расплылось в улыбке. Он поднял голову.
– Я имею в виду «не готов» в практическом смысле, – сказал он. Видя, что она все еще не понимает, он продолжил, хотя ему было неловко говорить ей об этом, и его высокие скулы покрыл румянец. – Есть определенные меры, которые я должен принять, но аптеки закрыты в этот час, а у портье мне не хочется спрашивать. Поэтому, боюсь…
И только когда он произнес слово «аптеки», она поняла. Но хватало ли ей смелости, чтобы сказать ему правду? Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и призналась.
– У меня есть. У меня они есть – те меры, о которых ты говоришь.
Она, прищурившись, наблюдала за его реакцией. Если ее слова вызовут у него отвращение, если они оскорбят его, она знала, что просто умрет от стыда.
Его глаза широко раскрылись, но ничего другого она не увидела. Может быть, он подумал, что неправильно понял ее.
– Перед тем как я уехала, Бриджет всучила мне коробочку. Она сказала, что это французское средство. Сказала «на всякий случай», сказала, ты будешь знать, что с этим делать.
Он тяжело откинулся назад, и его плечи вдруг начали сотрясаться.
– Робби, что-то не так?..
Он поднял на нее взгляд, она заметила слезы в уголках его глаз и на какое-то страшное мгновение подумала, что он плачет, но вдруг увидела улыбку на его лице. Он вытер глаза, и она поняла, что он смеется, хохочет так, что ему не удается даже дыханиt перевести.
– Слава богу, что есть Бриджет, – выдохнул он. – Не знаю, наберусь ли я когда-нибудь смелости поблагодарить ее.
Он посмотрел на Лилли, посмотрел с нежностью и в то же время серьезно, и она поняла, что он отбросил все сомнения.
– Иди ко мне.
Она бросилась в его объятия, ища его поцелуев, и он ответил ей с такой нескрываемой страстью, которая не могла не потрясти, даже встревожить ее. Он прижал свои губы к ее губам, безжалостно раздвинул их, и его язык проник в ее рот в поисках ответа. И тогда она обвела языком его губы, проникла в глубину его рта.
Не отрываясь от ее губ, он поднялся, поднимая с собой и ее так, словно она была соткана из лебединого пуха. Он прошел по гостиной, толкнул плечом дверь в спальню Лилли, донес ее до кровати. И только теперь оторвался.
Он отодвинулся от нее всего на несколько дюймов, но Лилли все равно почувствовала себя брошенной. Она уже хотела встать и обнять его, но тут увидела, что он начал раздеваться.
Он снял свои кожаные краги, ботинки и носки. Сбросил подтяжки с плеч, вытащил полы рубашки из брюк, нащупал верхнюю пуговицу воротника. А потом вдруг остановился.
– Ты мне поможешь? – спросил он хриплым голосом.
Она поднялась, принялась расстегивать пуговицу, и ей показалось, что, пока она делала это, он боялся дышать.
– А остальные? – сказал он.
Ее пальцы прошлись по всем пуговицам. Когда она закончила, он поднял руки, чтобы она расстегнула пуговицы на манжетах. Закончив с пуговицами, она без подсказок с его стороны стащила рубашку с его плеч и бросила на пол.
Чувствуя себя чудесно смелой, она сняла с его шеи опознавательный бейджик, принялась расстегивать пуговицы на воротничке его нижней рубашки. Но не успела она начать, как он отвел ее руки.
Она почувствовала его пальцы на своей шее сзади – они искали заколки, удерживавшие ее волосы. Он вытащил заколки, положил на прикроватный столик, провел руками по водопаду волос, упавших ей на спину.
– Я даже не думал, что они у тебя такие длинные, – пробормотал он. – Ты их никогда не подстригала?
– Моя мать не одобряла девушек, которые стригут волосы. Я думала их обрезать, когда ушла из дома, но так никогда и не решилась.
Он ничего не сказал, только улыбнулся ей, его пальцы нервно, непрестанно перебирали ее волосы.
– У моих сестер волосы куда красивее, – сказала она, чувствуя, что должна заполнить молчание. – Я, когда была маленькой, хотела выглядеть, как Элис и Мэри.
Он продолжал улыбаться ей непостижимой улыбкой. Она встретила его взгляд, и в ее животе начал завязываться узелок страха. Она сказала правду о своих сестрах. Если бы только она была такой же красивой, как они…
Он прикоснулся к воротнику ее платья, и все ее рациональное мышление дало сбой. Пуговиц на ее платье было гораздо больше, чем на его рубашке, но он расстегнул их все за считаные секунды. Ее платье раскрылось спереди, а потом, когда он сбросил его с ее плеч, упало.
Она ощутила натяжение – он развязывал шнурок на ее единственной нижней юбке, и та упала на пол. Лилли переступила юбку, и он придержал девушку за руки.
Ей показалось странным, что туфли по-прежнему на ее ногах, поэтому она скинула их, ногой оттолкнула подальше. Теперь на ней остались только чулки и комбинация, слава богу, чистые, но ничуть не напоминавшие то красивое нижнее белье, какое мужчины предполагают увидеть на женщине в такие минуты.
– Тебе не нужны атлас и ленты, – сказал он, словно читая ее мысли. – Ты идеальна такая, какая ты есть. В тебе все идеально.
Она замерла на мгновение в ожидании, что он начнет расстегивать лифчик ее комбинации, но он вместо этого сел на кровать и, раздвинув колени, притянул ее к себе.
– Почему ты не носишь корсет? – спросил он, прижимаясь лицом к ее шее. Щетина на его щеках приятно царапала ее кожу.
– Я носила. Но он мешает. Тебе это не нравится?
– Да нет же. Корсеты отвратительны.
Он поцеловал пульсирующую жилку у основания ее горла, его губы обожгли ее. Потом он отстранился, схватился за подол нижней рубашки, стянул ее через голову.
Лилли никогда не была так близко к обнаженной мужской груди. Она знала, что у мужчин есть соски, знала, что у них иногда на груди растут волосы, но различие между знанием и действительностью оказалось громадным.
Грудь Робби покрывали золотистые волосы, растущие в пространстве между сосками и сужавшиеся до тонкой линии у пупка. Она осторожно прикоснулась к нему, удивилась мягкости его волос, тому, как они щекочут ее пальцы.
Он был таким теплым. Она позволила своим пальцам пройтись по узловатым мышцам его плеч, рук – он широко расставил их, приглашая ее исследовать дальше. Ее пальцы опустились ниже, прошлись по его плоскому животу, по изгибу одного его бедра, потом другого.
Его соски стояли торчком, как у нее, когда ее донимал холод, но сейчас в спальне было тепло. А еще его кожа вздрагивала, когда она прикасалась к ней. Может быть, она делала что-то не так? Может быть, ей лучше было остановиться или дождаться, когда он скажет ей, что делать дальше?
– Лилли? – сказал он тихим голосом. Она посмотрела на него – его глаза были закрыты.
– Да? Я делаю что-то не то, да?
– Что ты. Позволь мне подержать тебя еще немного.
Его руки обхватили ее, обняли так крепко, что ей стало трудно дышать. А она чувствовала его – его дыхание, частое биение сердца. И что-то еще, настойчиво упирающееcz в скрещение ее бедер.
Вот, значит, о чем говорили Бриджет и Анни, когда в их комнате выключали свет. О таком порядочные девушки узнавали только в свою первую брачную ночь.