– Лилли? – проговорил он бесконечно ласковым голосом. – Ты знаешь, что дальше?
Она кивнула с некоторой бесшабашностью.
– Анни и Бриджет говорили об этом. И довольно часто. Хотя есть некоторые детали, в которых я сомневаюсь. А спросить у меня не хватало смелости.
– Это не самая легкая тема для разговора. Лишь немногие говорят о таких вещах.
– А если я сделаю какую-нибудь ошибку?
Он тихо рассмеялся и прижался к ее губам в успокаивающем поцелуе.
– Это не экзамен по математике, Лилли. И я тебе могу поручиться, тут бояться нечего.
– Мои сестры… я как-то раз слышала, как они говорили об этом. Они говорили, что это неприятно. Даже отвратительно.
– Пожалей их, Лилли. Потому что они никогда не испытают этого счастья. – Он посмотрел на нее, его глаза сверкали. – И что мы будем делать с этими одеждами? Может быть, избавимся от них?
– 46 –
Он стоял, обнимая ее одной рукой, другой стащил с кровати покрывало. Потом поднял ее, чуть подержал, как ребенка, на руках и положил на кровать.
Расстегнул брюки, отвернулся от нее, снимая их и трусы. «У него такие красивые ягодицы», – подумала Лилли. Ничуть не хуже, чем у мраморных статуй в саду ее отца.
Как Анни и Бриджет называли ягодицы? Задницей – вот как. Она неожиданно для себя хихикнула. Слово было довольно смешное.
– Надеюсь, ты смеешься не на мой счет, – сказал Робби, вытягиваясь рядом с ней. Она закрыла глаза, хотя ей и хотелось увидеть его целиком.
– Я вспомнила, что Анни и Бриджет говорят «задница», а не «ягодицы». Только и всего.
– Ну вот, ты видела мою задницу. Хочешь увидеть остальное?
Она кивнула, хотя все еще не могла заставить себя открыть глаза.
– Посмотри на меня, Лилли. Пожалуйста.
Наконец она подчинилась. Пока она будет смотреть на его лицо и грудь, ничего с ней не случится.
– Я знаю, Лилли, тебе любопытно. Не нужно стыдиться. Со мной.
Она заставила себя посмотреть ниже, дальше пупка. Ее глаза прошлись по зарослям золотистых волос, за которыми…
Она ожидала увидеть все, что угодно, но только не это. Его, его… она не могла заставить себя даже думать о слове, называющем это. Его… это.
Она видела много обнаженных тел на картинах. У ее отца было без счета полотен и статуй в классическом стиле, и она много часов бродила с Шарлоттой по Британскому музею. Но все те «это», что она видела, были такими незначительными. Такими бесполезными. На них и внимания-то обращать не хотелось.
– Тебе нравится?
Как ей ответить, черт возьми? Сказать правду? Что это пугает ее?
– Это больше, чем я думала, – сказала она в надежде, что не слишком обидит его. Но ее замечание, казалось, необъяснимо его порадовало.
– Ты очень добра. – Видя, что она не разделяет его благодушия, он начал гладить ее волосы. – Ты испугалась?
– Немного. Мне будет… будет больно?
– Да, – мрачно ответил он. – Но только совсем немного. И если ты захочешь прекратить, то мы прекратим в любой момент.
Он продолжал гладить ее волосы, не касаясь больше нигде. Секунды тянулись одна за другой. Что будет дальше? Что он сделает?
Ответ она получила, когда его рука прикоснулась к лифчику ее комбинации. Одна, две, три крошечные пуговицы расстегнулись, она почувствовала движение мягкой ткани по своим плечам, потом все ниже и ниже, и вот она уже, не глядя, знала, что ее груди обнажены и доступны его взгляду.
Он не сказал ничего, ни слова похвалы, но ей хватило и его восхищенного вздоха. Его золотая голова склонилась над ней, губы прошлись по ключице, потом стали опускаться ниже, ниже, сошлись на соске, втянули его в рот. Это было поразительно и тревожно. И прекрасно.
Каждый раз, когда его губы вбирали в себя ее сосок, она чувствовала, как спадает ее тревога, сменяется каким-то незнакомым ощущением. Она чувствовала тепло, словно купалась в солнечном свете, только это тепло исходило из нее самой, из места где-то в самом ее центре.
Она почувствовала его руки и поняла, что он стягивает с нее комбинацию. Потом его губы оставили ее грудь – он принялся отстегивать подвязки, державшие ее чулки у колен, это длилось долгие секунды, и она все это время чувствовала себя брошенной и беспокоилась. Она двигалась, ворочалась, жаждала продолжения.
– Робби…
Он не ответил, просто вернулся к ее груди. Она ощутила восхитительную небритость его щек сначала на одной груди, потом на другой, и внезапно – наслаждение от его умных пальцев, которые нежно покручивали, подергивали, пощипывали ее соски.
– Коробочка Бриджет – где она?
– В ящике письменного стола.
Он скатился с кровати, оставив ее дрожать в одиночестве, но вернулся, прежде чем она успела замерзнуть. Она почувствовала, как просела кромка матраса, когда он сел спиной к ней.
Она услышала, как он открыл коробочку, услышала звук разворачиваемой бумаги. Потом раздались другие звуки, совершенно непонятные ей.
– Позволь мне спросить… что такое это французское средство?
Он тихо рассмеялся, продолжая заниматься делом, которое следовало закончить, прежде чем они продолжат.
– Это я надеваю защиту. Она бывает из резины, а эта из овечьей кожи. Я ее надеваю, чтобы защитить тебя от опасности забеременеть.
Если бы он только знал, как мало знает она. Он повернулся, увидел выражение ее лица, и тут она поняла, что он осознал всю глубину ее невежества.
– Понимаешь, мужчина и женщина занимаются любовью, и он оставляет в ней… семя. Это семя потом станет ребенком. А защита, о которой я тебе сказал, не даст мне оставить мое семя в тебе.
– Я поняла, – сказала она, хотя ей было не совсем ясно, как именно семя может попасть в нее. В букваре Бриджет и Анни об этом не говорилось. – Но как…
– Я с радостью расскажу тебе, но, может быть, ты предпочтешь, чтобы я показал?
Явно удовлетворившись французским средством, он снова вытянулся рядом с ней, повернул ее лицом к себе и начал ласкать ее спину, описывая пальцами круги на ее коже. Его пальцы опускались все ниже и ниже и наконец принялись ласкать ее ягодицы и бедра.
Она ощутила, как его пальцы щекочут чувствительную кожу под ее коленями, от чего по ее телу проходит дрожь, и он провел ладонями по линиям ее прижатых одна к другой ног, раздвигая их.
Порядочная девушка только сжала бы их еще крепче, потребовала бы, чтобы он убрал свои нахальные пальцы. Правда, порядочная девушка не лежала бы голая с мужчиной, не став его женой. Она не стала раздвигать ноги, оставила их как есть.
Но ей трудно было не вздрогнуть, когда она ощутила точное, уверенное движение его руки вверх по бедру, потом по животу к середине, а потом еще более шокирующее поглаживание волос треугольника над пахом.
А потом ее безумный порыв сжаться в неприступный комок прошел, его сменило любопытство, заглушавшее все ее инстинкты. Что-то происходило с ней, что-то такое знаменательное, что она боялась, как бы оно не кончилось до того, как она откроет для себя его суть.
– Что?.. – прошептала она.
– Так и должно быть. Не волнуйся, Лилли. Просто позволь этому случиться.
Она закрыла глаза и отдалась тем удивительным ощущениям, которые вызывали в ней его пальцы. Он проник между ее ног в место настолько неизвестное Лилли, что она даже не знала его названия.
Почти невыносимое ощущение чего-то стало нарастать, помчалось на нее. Но даже когда она бросилась ему навстречу, бешено нанизываясь на пальцы Робби, оно никак не давалось ей. Никакое чувство не могло быть столь прекрасным. Ничто не было столь прекрасным прежде.
Он убрал руку – почему он прекратил? Она хотела задать вопрос, но не успела – он поцеловал ее, и все слова потеряли смысл.
Он уложил ее на спину, встал на колени между ее бедер, широко раздвинув их, и она снова ощутила его прикосновение в паху.
– Сейчас будет больно, Лилли. Ты…
– Не останавливайся, – приказала она, надеясь, что ее голос прозвучал увереннее, чем она себя чувствовала.
Она почувствовала его пальцы, великолепно нежные, но потом их заменило что-то другое, и оно входило в нее, входило в то место, о существовании которого она не знала почти ничего, и была боль, острая боль, и разочарование было таким сильным, что слезы хлынули у нее из глаз.
Он осушил их поцелуями, бормоча ей нежные слова, но не остановился, он продолжал нажимать, и она почувствовала, как что-то натягивается, рвется, уступает. Теперь он и в самом деле был внутри нее, что казалось ей невозможным, потому что как это все могло в нее войти?
Она пыталась не корчиться, потому что из разговора между сестрами знала: мужчины не любят, когда женщинам не нравятся любовные ласки. И поэтому она замерла, постаралась не шевелиться, пока он не закончит.
И тогда он, оставаясь глубоко в ней, тоже замер, и когда она открыла глаза, то поняла, что он смотрит на нее с выражением глубокой вины на лице.
– Прости меня, дорогая. Я тебе обещаю, дальше будет лучше.
Она кивнула, желая казаться храброй. Важно было угодить ему. Это она знала.
Он приподнялся, оперся на локоть, и не успела она задаться вопросом, что он собирается делать, как ощутила его руку между ними, а потом электрический удар осознания, когда его большой палец коснулся ее там.
Он шевелил пальцем, почти не двигая им, ласкал ее так нежно, что в сравнении с его касанием перо показалось бы грубым. Он не останавливался ни на мгновение, и это чувство, охватившее ее, все нарастало и нарастало, она уже почти забыла о боли и неприятных ощущениях минутной давности.
Его бедра отодвинулись от нее, потом вернулись, и она вдруг осознала, что боль прошла, а если и не прошла, то отдалилась куда-то на второй план. Теперь имело значение только прикосновение его руки, и это настойчивое, завораживающее трение – его движения внутри нее.
Она вцепилась в него, ее ногти вонзились в его спину, но он, казалось, ничего и не заметил, разве что вздрогнул.
Все, казалось, скапливается внутри нее, каждое прекрасное касание, ощущение, мысль собирается в клубок, образует плотную маленькую сферу, вращающуюся внутри нее, грозящую разлететься на кусочки в любое мгновение.