-- Обещаю вам, уль Рест, -- сказал я, -- что если налажу связь, я просто скажу, что жив-здоров и у кого я, но не скажу, где.
-- Я вам верю, -- сказал Рест, беря мой коммуникатор.
Рест вскрыл коммуникатор, внимательно осмотрел его, потом, сказав "контакты подсырели", протер их тряпочкой, помахал над печкой и наконец включил: эфир стал куда более чистым. Рест поставил на место защитную крышку, отключил коммуникатор и после моего "спасибо" тактично ушел. Сам я пошел куда-то вбок, пока хватало света неярких ламп возле печек, потом сделал шагов двадцать в темноту и встал за дерево. Долго я вызывал отца, было очевидно, что аппарат работает, но папа молчал. Молчал и Рольт. Я набрал номер Ир-фа и... поджилочки мои затряслись от радости: он мне ответил. Слышно его было плохо.
-- Охотник, миленький, -- зашептал я. -- Вы меня слышите?
-- О, хвала небу, -- прошептал он. -- Это ты, рыбак?
-- Я под городом, рядом, но не могу сказать, где.
-- Я тоже недалеко. Ночью буду в городе.
-- А где отец, папа где? -- зашептал я.
-- Успокойся, он или на севере, или уже летит оттуда.
-- Сделайте так, чтобы он знал: я жив и рядом.
-- Конечно, сделаю. Ты не ранен?
-- Не! А папу поймайте вызовом в полете.
-- Если будет возможность. Не волнуйся.
-- Я не могу сказать, где я, -- зашептал я. -- Долг чести. Но если я окажусь в городе, как мне быть?
-- Латор, -- шепнул он.
-- Он жив?
-- Да, хвала небу. Тебе нужна помощь? Не скромничай!.
-- Нет. Пока нет. Лучше не надо. Как я рад...
Не люблю я эти расхожие выражения типа "камень свалился с души", но, честное слово, со мной произошло именно это, я даже как-то обмяк, всякое напряжение снялось; хотя я и отдавал себе отчет в том, что мои проблемы далеко не разрешены, но копаться в них не следует, потому что достаточно выделить одну: как мне покинуть отряд Реста и Митара?
Прежде чем вернуться к гамаку, я внимательно огляделся в темноте. От лагеря шел слабый неяркий свет, вероятно, никто еще не спал. Я вгляделся в лес, став спиной к лагерю, и увидел наконец на равном расстоянии друг от друга шесть слабо светящихся точек. Свет этих шести точек был направлен в землю, и я догадался, что это шестеро ближних ко мне часовых. Каждый из них не видел другого, видел лишь слабый свет луча фонаря, направленного вниз. Свет горит -- значит, все в порядке: сосед жив. Прочесывать же лучом фонаря расстояние влево и вправо от себя каждый из них не мог: окажись рядом враг, он бы сразу понял, что это охрана, часовые.
-- Ну что? -- спросил меня Рест, когда я вернулся.
-- Старался, но все зря, -- сказал я. -- К отцу я пробиться не сумел. Не знаю, где он. И к улю Орику тоже. Либо он где-то далеко, очень, либо вы ошибаетесь, и он действительно заложник.
-- Дождемся утра, -- сказал Митар. -- Если нас не бросят в бой, вызовем для вас машину. Если же бросят, резоннее оставить вас в лесу, а потом попытаться забрать.
"Это было бы отлично, -- подумал я. -- Остаться одному".
-- А не пора ли нам спать? -- сказал Митар. Это был скорее приказ, который он тут же произнес громче, давая тем самым приказ и всем бойцам. Было отключено общее слабое освещение, и каждый стал укладываться в гамак, осторожно светя себе фонариком. Под двухскатным легким пологом помещалось четыре гамака, под пологом офицеров, Реста и Митара, было лишь два, для них, но мой, третий, поместился рядом с ними легко. Пистолет я давно уже спрятал в карман брюк, а ремешки коммуникатора и "плеера" застегнул на спине так, чтобы аппаратики не болтались. Мне был выделен гамак посередине между Рестом и Митаром, и я, демонстративно поставив свой рюкзак между собой и Рестом, улегся в гамак. Пора было спать. Если же говорить обо мне, -- то мучительно не спать. И при этом я чувствовал, что меня так и клонит в сон.
-- Как я слышал, -- сказал мне тихо Рест, -- на вашей Земле с войной покончено?
-- Да. Скопилось столько и такого оружия, что, начнись война, Земли бы просто не стало, ни одного живого существа.
-- Как бы ваша война убила самое себя? -- сказал Рест.
-- Что-то в этом роде, -- сказал я.
-- Это хорошо, -- сказал Рест, -- но мы поступили мудрее: уже очень давно мы, осознав свои возможности и возможности структур вещества, вообще отказались от сверхмощного оружия. Более того, Политория столь мала и мы так дорожим ее воздухом, а потому и лесами, что война в лесах запрещена обычными бомбами.
-- Это так мудро, -- сказал я, -- что непонятно, почему Политория вообще не отказалась от любых войн и, простите, всякого рабства.
-- Таков был порядок вещей, -- чуть сухо сказал Рест. -- Когда я молодым вступил в армию и не мог изменить этого порядка, я решил, по крайней мере, не столько поддерживать его, сколько посильно бороться с еще большим беспорядком, если он возникает.
У меня не было сил и права возражать ему, я лишь сказал:
-- И все же вы больше похожи на повстанца, чем на человека квистории.
-- Оставим это, -- сказал Рест.
-- Хорошо, -- сказал я. -- Прошу извинить меня.
-- Спим, -- сказал Рест; Митар уже тихонечко похрапывал.
... Глаза мои слипались. Я послюнил палец и протер их -- так-то лучше, бодрее. Я посмотрел на часы! Ого! С момента конца разговора с Рестом прошло почти два часа. Прилично. Пора думать и о делах. Я скинул с лица одеяло и минут пять прислушивался к тишине, к легкому храпу вокруг, к темноте. Митар храпел мощно. Рест -- едва слышно, спокойно.
Я начал специально не очень-то осторожно вылезать из гамака и произнес негромко "проверочную" фразу:
-- Черт! Сыро-то как.
-- Что? -- сонно спросил Рест. -- Вы куда?
-- Я... мне нужно... по малым делам, -- сказал я, вдруг напрягшись. Разбудил-таки Реста.
-- А-а, -- сказал он полусонно. -- Возьмите фонарь. -- Он засветил его, чтобы я мог перешагнуть его гамак, и я увидел рюкзак. Я взял из рук Реста фонарик, прошептав: "Стоит ли, я недалеко, рядом". Он что-то пробормотал в полусне, и я, опустив фонарик вниз, сделал несколько больших шагов и тут же выключил его: меня-то стоящие на постах не должны были видеть. Сами они, выбирая свои точки еще вечером, явно стояли на таких участках один по отношению к другому, когда между ними не было ни одного ствола, чтобы видеть точечки соседних фонарей. Делая очень осторожные шаги вперед, нащупывая руками деревья и обходя их, я наконец разглядел две точки фонариков соседних постовых -- ровно посередине между ними я и должен был пройти. Зная, что Рест уже, а часовые еще меня не слышат, я пошел быстрее, вытянув руку вперед и нащупывая то пустоту, то ствол дерева. Постепенно я подходил к линии между часовыми все ближе и ближе. Сердце, с которого у меня "свалился камень", когда я установил связь с Ир-фа, теперь бешено колотилось. Конечно, "бросся" за мной Рест (кстати, без фонаря) и найди он меня, он бы не разгадал мой замысел (ну, заблудился мальчик и заблудился), но тогда мой план полетел бы ко всем чертям. "Погони" я не слышал. Я снова "успокоился", не упуская из вида светящиеся точечки впереди, слева и справа от меня, и из-за того, что опасная прямая линия между часовыми была совсем рядом, пошел крадучись. "Замысел" выглядел простым: пересечь эту линию и начать уходить все дальше от лагеря, забирая не очень резко, но влево, а потом и совсем резко влево, и выйти к самому краю леса перед Тарнфилом. По ощущению я пересек эту опасную линию и начал чуть забирать влево; снова замелькал, скрываясь за деревьями и вновь появляясь, левый от меня фонарик часового; слегка загибая влево, я немного приблизился к нему и вдруг, остановившись на секунду, увидел, как его фонарик дернулся, качнулся немного и будто упал в траву, и услышал полуявный не то вскрик, не то хрип какой-то и замер. Не знаю, как назвать это чувство, возникшее у меня в темноте, -- интуицией, догадкой, но чувство это было ясным и четким, с оттенком уверенности, я ощутил, не оборачиваясь, что нечто подобное одновременно происходит и с соседним "фонариком", и стараясь сохранить правильное направление к первому часовому, твердо "двинул" вперед, внезапно вспомнив и начав негромко насвистывать песню, которую я слышал, сидя за столом в окружении политоров с темными гордыми лицами. Я сделал в выбранном направлении, вероятно, шагов сто, продолжая насвистывать, и не удивился, хотя и вздрогнул, когда кто-то жестко положил мне на плечо руку, и тогда я спросил:
-- Есть ли среди вас Кальтут и Олуни?
-- Нет, -- ответил мне в темноте голос. -- Они среди других.
-- Далеко? -- спросил я.
-- Недалеко. Сзади нас. Они спят. Кто ты?
-- Я... мальчик с Земли. Я брат Олуни, потому что он меня спас. Вот, -добавил я, нащупав на груди амулет Олуни и быстро посветив на него фонарем. -- Вот камешек с его шеи мне на память.
-- Олуни будет рад видеть тебя, -- сказал в темноте невидимый моро. -Откуда ты здесь ночью в лесу один?
-- Я сбежал из отряда войск квистора, -- сказал я. -- Мне нужно в Тарнфил, я от них сбежал, хотя они мне ничего плохого не сделали. Они бы увезли меня на машине к политорам квистора, а мне нужно найти отца и повстанцев.
-- Все часовые убиты. Скоро не станет и их отряда.
-- Слушай меня внимательно, моро, -- сказал я, -- отряд вон там. -- Я протянул руку. -- Потрогай мою руку.
-- Я знаю, где отряд, -- сказал он и тут же прокричал криком какой-то птицы. -- Я остановил своих, чтобы они не шли к отряду, пока мы с тобой говорим, -- пояснил он.
-- Там есть два политора, все лежат в гамаках по четверо под крышей, а эти -- вдвоем. Между ними -- мой мешок. Они должны остаться живыми, свяжите их, но не убивайте, они друзья Рольта с лодки, которая плавает под водой, они случайно пошли с Рольтом по разным тропинкам. Это хорошие политоры, они пока... как слепые... Пусть они живут, надо их переправить к Рольту, там они все поймут.
-- Что будешь делать ты? -- спросил он. -- Будешь с нами?