Мелли села на уединенную скамейку посреди сада и посмотрела на небо. Скамья была серой, цвета тех ветхих домов, которые рухнули во время землетрясения более года назад. Произошло больше землетрясений, больше бедствий поднималось с земли и океана, как чудовища. Зачем беспокоиться о других нациях, когда ваша собственная страна пытается вас достать? Давао был последним стабильным бастионом. Правительство переместило программы космических кораблей на юг, недалеко от Минталя. Правительство заняло равнину сельскохозяйственных земель у подножия горы Апо, где оно могло построить первый из больших кораблей «Бакунавы», который доставит их в космос. В конце концов, они были одной из последних стран НАТО-АЗИИ, которые отправились в космос, и с той скоростью, с которой они собирались, даже Лаос отправился бы на Луну, прежде чем они смогли бы взлететь.
Она хотела плакать, но не могла. Ее сердце замирало между одним ударом и другим. Оно давило в ее груди, как камень. Она посмотрела на небо, шея заболела от запрокидывания назад, и она смотрела, как исчезает серый свет. Вышли звезды. И в этот момент она знала, что ей нужно быть там, следовать за этим лучом света, а не быть здесь, привязанной к земле.
Когда она вернулась в больничную палату, Мануэль заснул на неудобном стуле рядом с кроватью их сына. Дыхание Бенни было спокойным, контролируемым. Он был закутан в белую ткань и перевязки, где он так сильно поцарапал себя, что кожа порвалась и не заживала.
Он был сломлен. Мелли это видела.
Она медленно потянулась к файлам Бенни, прицепленным к изножью его кровати, и открыла на экране данные о нем. Внизу страницы была форма согласия. Не задумываясь, Мелли быстро дважды коснулась экрана, чтобы подтвердить, что ее сын был НР.
Он умер через два дня.
Когда его привезли в лабораторию, накрытого простыней, ее начальник посмотрел на Мелли и спросил ее, сможет ли она выполнить эту работу. Дети-НР были редкостью, и их части имели большую ценность. В ответ Мелли спросила, может ли она сделать первый разрез.
Технологии записи последнего отпечатка в зрительной коре в то время не существовало. И поэтому глаза также были отправлены без регистрации, чтобы помочь другому врачу, другому пациенту.
Той ночью она пришла домой рано. Вес ее сердца больше не помещался в теле. Оно разбилось, засорив ее душу осколками любви к сыну. Когда он родился, она отсоединила его тело от своего, а теперь разрубила его. Теперь у какого-нибудь другого ребенка будет его сердце, мышцы, кости и кровь ее ребенка. Они все еще будут жить. Но Бенни, Бенни, Бенни был мертв.
Она была на диване, щелкала каналами, когда Мануэль прибыл. Под его глазами пролегли тени.
— Когда мы сможем забрать его домой? — спросил он.
— Больница уже разобралась с этим. Он был заразным, — ее голос звучал как механический, она не могла это подавить. — Его нужно было быстро обработать.
— Да, но мы могли бы провести небольшие похороны, а потом они бы разобрались с ним, — Мануэль сел рядом с ней и сжал ее ладонь. Он был теплым, пульсирующим, живым. Она невольно вспомнила Бенни из-за изгиба его губ, звука его голоса. — Мелли, поговори со мной.
Она глубоко вдохнула, искала в своем разуме слова, которые хотела сказать мужу. Что-то о потере. Что-то о боли. Что-то о понимании, что она не могла больше быть рядом с тем, что напоминало ей о сыне.
Включая Мануэля.
Особенно Мануэля.
Но ее губы не двигались. Так они и остались на всю ночь, пока Мануэль не заснул на кушетке. Мелли прокралась в их спальню, собрала вещи, а все остальное оставила позади.
Медицинская космическая программа была предназначена только для волонтеров. Мелли записалась, как только ее сын умер. Больница была готова ей помочь; они получали финансирование каждый раз, когда им удавалось отправить врача на космический корабль. Они даже изменили ее данные, чтобы показать ее пригодность для космических полетов.
И только после обучения — шестнадцать месяцев на подготовку к космическим путешествиям и еще десять месяцев на терраформирование и колонизацию — Мелли смогла отправить короткое сообщение Мануэлю с просьбой о разводе. Правительство запросило это. Они знали, как тяжело быть там наверху и при этом сохранять якорь здесь. Ей нужно было стать невесомой. Он так и не ответил, но цифровые документы прибыли в офис на следующий день, подписанные, запечатанные и готовые к отправке на облачные серверы.
А потом она села на корабль и ни разу не оглянулась.
До этого.
Она помнила тот день, помнила, где они были: пляж, до рождения Бенни. Романтика, только они вдвоем. Все было ясным: небо, море, Мануэль. Это было за годы до того, как земля проглотила Филиппины, и Великая Дрожь разбила архипелаг за часы на далекие острова. Ей не нужно было смотреть прямую трансляцию из новостных лент, чтобы знать, что она не может вернуться в город Давао, что у нее нет дома, в который можно было бы вернуться. Она отказалась смотреть списки погибших. Она знала, что ее муж умер, и это она убила его.
Мелисса уставилась на глаза в контейнере и на видео, проигрываемое на стене. Он мог изменить свою фамилию, но никак не память. Вина сжала ее грудь, где, как она знала, ее сердце все еще слабо билось из-за этого человека.
Звонок от коммуникатора, установленного на ее кубе, отвлек ее от мыслей.
— Доктор Ремедиос? — раздался голос из станции медсестер. — Семья мистера Ко тут, ждет записи НР.
Она замерла, шагнула к записывающему устройству, где крутилось воспоминание о ней. Она прибыла на Марс, и у нее ничего не осталось от него на память. За границами воспоминания она почти видела его ладонь, силуэт его рук. Его тело. Его глаза.
— Прошу, скажите, что файлы испорчены, и что мы не смогли добыть его воспоминания. Мы, конечно, компенсируем им этот досадный инцидент, — она говорила четко и ровно.
Но ложь была только между ней и мертвым телом.
— Хорошо, — сказала медсестра. Разговор закончился, и Мелисса вытащила провод, который соединял передатчик с центральной системой связи. Затем она взяла глаза и поместила их в транспортный контейнер. Наконец, она вынула чип записи из машины и сунула в карман, задев при этом свою ID-карту.
«Мануэль Ко, — подумала она, гладя пальцем гладкий цилиндрический контейнер с его глазами. — Мой. Весь мой».
Диана Син «Посещение весеннего фестиваля»
За ночь до возвращения в Китай миссис Лью проснулась от ужасного сна и знала с уверенностью, что призрак сидел на ее груди. Ее кожа была мокрой от пота, и она не сразу смогла перевести дыхание. Прошли часы, и она вернулась к беспокойному сну.
В свете дня она снова была собой — логичной, практичной. Она была женщиной, которая проверяла баланс чековой книжки каждый понедельник и ходила в церковь каждое воскресенье. Ее друзья подтвердили бы: она была самой серьезной и логичной женщиной, одной из последних, кто заслужил быть преследуемой призраком, в которого она не верила.
Призрак пришел от тети Ду. Десять лет назад, когда женщина умерла, она завещала призрака миссис Лью в своем завещании. Призрак был призраком, и миссис Лью не верила в призраков, так что она не вспоминала о наследии до недавнего времени.
В прошлом году призрак проявился, не давал забыть о себе, каждый день мешая. Она не могла сосчитать, сколько раз он менял сахар и соль или воровал ее ключи и опускал в ее карман часы спустя.
Откуда ей было знать, был призрак женщиной или мужчиной? Она не знала. Она не видела призрака. Она не верила в призрака. Но он ощущался как призрак-мужчина. И она была уверена, что это он вытащил ее паспорт из выдвижного ящика и оставил на пианино, сломал застежку на чемодане, который она недавно проверяла, и превратил банки жира печени трески, которое она купила как подарки, в капсулы бесполезного витамина Е.
Подготовка к поездке сделала ее рассеяннее, чем обычно. Она всегда хваталась за одинокие мысли, части себя, которые будто блуждали. Она глубоко вдохнула, пытаясь отыскать тихий момент и растянуть его как можно сильнее. А потом ее муж прошел в комнату, и все, что она медленно собирала, снова развалилось. Его запах, его шарканье ног, его покашливание вмешивались в ее пространство, как камешки, царапающие кожу.
— Авиабилет, — сказал он, помахивая своим списком. — Мелатонин. Пептол-Бисмол.
— У меня просто несварение от итальянской еды, — возразила она.
— Но нельзя доверять качеству еды в Китае. Грязное масло, сама знаешь, — мистер Лью покачал головой и вздохнул. — У тебя паспорт с собой?
— Я готова.
Мистер Лью глубоко вдохнул, и она задумалась, не надоело ли свидетелям, которых он допрашивал, смотреть на его игру.
— Но готова ли ты вернуться домой?
Миссис Лью выдавила улыбку. Считала ли она с мистером Лью Китай домом, они, как и все их друзья, звали его jia. Мистер Лью покинул Китай, когда был подростком. Что он знал о Китае? Что она сама знала о нем, если не была там пятнадцать лет? Jia было тем же словом, что и семья. Ее единственной семьей в Китае была стая жадных кузенов, а теперь ее дочь.
Мишель была в Китае лишь раз, когда ей было пять. Миссис Лью помнила, как она стояла в смятении на похоронах дедушки, ее маленькое тело скрывало белое платье, и е лицо было возмущенным, когда ее отругали за то, что она забрала кусочек пирожка из красных бобов с алтаря. Все видели, что девочка, хоть и выглядела как все, не была местной. И прошлым летом Мишель сообщила, что бросала работу, покидала хорошую компанию «Mountain View», в которой работала с колледжа, и переезжает в Китай. Она сказала, что всего на год. Она будет учить английскому в элитной частной старшей школе. Она уже поговорила по Скайпу с директором. Контракт был обсужден.
Год прошел, и она хотела остаться дальше. Пора было забрать ее. Операция: вернуть дочь.