Но тогда она бросит папу тут.
Роза посмотрела на свой обрубок. Кого она обманывала? Ее не наймут на дирижабль, не пустят помогать в строительстве порта. Что-то блестело в свете солнца. Она повернула голову к плите и посмотрела на любимый медный котелок мамы.
Сбежать на дирижабле вряд ли выйдет, но, может, она еще могла помочь папе.
Роза встала и прошла к печи. Она растопила ее, а потом вышла наружу с котелком мамы, чтобы набрать воды. Было сложно поднять полный котелок на плиту, не пролив воды, а потом схватила горсть соевых бобов и бросила в воду. Она хотя бы могла навестить папу в тюрьме и дать ему тофу. У них осталось только это.
Сердце Розы сжалось, она прошла в серую комнатку, и стальная дверь захлопнулась за ней. Ее отец сидел неподвижно на стальной койке за железными прутьями. Его плечи были опущены, он смотрел на холодный серый пол. Только его руки в крови и синяках не давали ему рухнуть на тонкий матрац. Даже его майка, обычно белая, была теперь изорвана и в грязи, свисала с плеч.
Полиция сказала, что он сопротивлялся при задержании. Судя по виду, он серьезно отбивался.
— Папа?
Он чуть повернул голову. Опухший подбитый глаз посмотрел на нее.
— Оставь меня.
— Но, папа…
— Я сказал тебе остаться с Хасегавой-саном. Ты можешь хоть раз послушать?
Роза стиснула зубы, ее щеки пылали, как плита. Он не хотел ее тут. Почему она переживала? Она открыла рот, чтобы накричать на него. Но с губ не сорвалось ни звука.
— Я подумала, что ты проголодался, — сказала Роза.
Она просунула фарфоровую миску тофу через прутья, стараясь не пролить тофу, посыпанный щепоткой шалота, который она нашла в шкафу, и приправленный соевым соусом для вкуса. Но она гордилась тофу. Твердым, нарезанным идеальными кубиками в дюйм, сложенным пирамидкой. Ей повезло, что полицейский участок был в паре улиц от дома.
Роза полезла в сумку и вытащила палочки. Она опустила их на край миски со стуком.
Она повернулась уйти, когда услышала стон и скрип старых пружин. Она оглянулась. Ее отец все еще сидел на краю кровати, поднял миску тофу дрожащими руками, смотрел голодно на белые кубики.
Сжимая миску в одной руке, он поднял палочками кубик тофу с кусочком шалота на краю, поднес к сухим потрескавшимся губам. Его глаза расширились, он съел кусочек, поднес миску ко рту и съел еще.
— От Танаки? — спросил папа, жуя.
Роза покачала головой.
— Я его сделала.
Ее отец напрягся. Он повернулся и посмотрел на нее с ошеломленным видом.
— Как?
— Больше щелочи, — сказала она. — Мама меня научила.
Роза отвернулась и пошла к белой стальной двери. У нее оставалось лишь одно дело. Тут она закончила.
— Роза? Роза?
Она игнорировала дрожащий голос папы, покинула кирпичное здание полицейского участка, пошла на улицу Кордова к кабинету доктора Траска в Западном конце Ванкувера.
Когда она прибыла к дому доктора Траска в стиле королевы Анны на улице Комокс, медсестра попыталась прогнать ее, но доктор Траск вмешался и позволил ей пройти в его кабинет.
— Я хочу договориться, — сказала Роза. — Я прошу лишь снять обвинения с моего отца.
— Мисс Роза, — сказал доктор Траск, указывая на синяк на своем лице. — Ваш отец выразился ясно. Вы не получите ту руку.
Роза покачала головой.
— Я уже не хочу руку. Наличные за мои глаза.
Доктор Траск нахмурился.
— Зачем вы это делаете?
Роза вручила доктору Траску уведомление о выселении.
— Потому что иначе мы будем завтра на улице.
Доктор Траск прочел записку и повернулся к Розе.
— Вы готовы на такое ради своего отца?
Роза кивнула.
Через два часа Роза лежала на одном из операционных столов доктора Траска, ей ввели анестезию. Она решила, что последним увидит своими глазами свет над операционным столом.
Сначала Роза услышала тихий гул настольного вентилятора, ноги шаркали по скрипучему деревянному полу. Далекие голоса шептались, словно она слушала через картонную коробку. В воздухе был металлический привкус. Кровь.
Пятна света пульсировали перед глазами. Она приподнялась на локтях. Острая боль пронзила правую руку, раздался звон металла об металл рядом с ней. Роза посмотрела в сторону. Новая механическая рука была присоединена к ее обрубку ниже локтя.
Она поднесла ладонь к лицу, растопырила пальцы как веер. Крошечные латунные кривошипы и поршни выплевывали клубы пара из шипящих клапанов в ее предплечье. Она улыбнулась. Ее рука не была толстой или неудобной, как у доктора Траска. Она была женственной, с плавными изгибами.
Но у нее не должно быть новой руки. Она отдала глаза.
Роза коснулась левой брови и охнула. Она ожидала, что там будут медные глаза-очки, как у Манга. Но их там не было. Она взяла зеркало со столика с инструментами, поднесла к своему лицу. Она посмотрела в зеркало. На нее глядели ее глаза. Настоящие.
Доктор Траск не забрал их. Почему? Рука была дорогой. Он все-таки дал ей руку?
— Вы проснулись.
Медсестра доктора Траска вошла в комнату с металлическим подносом со стаканом воды и баночкой таблеток в руках.
— Примите это, чтобы боль ослабла.
Роза послушно проглотила две белые таблетки, запила их холодной водой.
Медсестра включила яркий верхний свет, озарила им руку Розы. Медсестра сжала ее локоть. Роза напряглась и отпрянула.
— Не ерзайте, — медсестра сжала ее механическую руку и повернула, осмотрела ее. — Вы в порядке. Можете идти.
Но папа говорил, что хакуджин ничего не делал бесплатно.
— Когда доктор Траск попросит меня прийти? Чтобы забрать мои глаза?
— Nein, — сказала медсестра. — Уже оплачено.
— Но кем? Кто заплатил за них?
Медсестра хмуро посмотрела на нее.
— Спросите у своего отца.
Папа сидел на пристани, где они с мамой провели много часов. Горы на Северном берегу отражали теплое розовое сияние уходящего солнца, соленая прохлада гавани Ванкувера окутала ее. Роза плотнее укуталась в пальто.
Она села рядом с отцом и свесила ноги над водой. А потом повернулась к нему и напряглась. Роза охнула. Голова закружилась, тошнота подступила, словно в ее груди бушевали волны. Она уперлась левой рукой в доски, чтобы не упасть в воду, цена ее руки глядела на нее.
Ее отец смотрел на нее медными глазами-очками.
Роза покачала головой и открыла рот, чтобы заговорить. Она слышала только, как волны бились об деревянные столбики.
— Доктор Траск пришел ко мне в тюрьме, — сказал папа. — Показал мне уведомление о выселении и рассказал, о чем ты его попросила. Я предложил свои глаза.
Роза посмотрела на новые глаза отца. Медь ярко сверкала в свете угасающего солнца.
— Почему, папа?
Он посмотрел на урну между своих ног.
— У тебя глаза мамы, — сказал он. — Я не мог потерять их. Не снова.
Роза притянула отца к себе новой рукой, опустила левую ладонь на его колено, а голову — на его плечо.
— Прости, папа, — теплые слезы катились по ее щекам.
Папа сжал ее ладонь.
Роза вспомнила их ранний разговор и выпрямилась, глядя на новые глаза папы.
— Они не будут работать вечно, — сказала она.
Папа кивнул.
— Ничто не вечно, — он посмотрел на урну. — Прошу, внеси обувь мамы в дом этой ночью.
— Хорошо, — сказала она.
Они вместе смотрели, как красное солнце медленно опускалось за кедры парка Стэнли.
Регина Канью Ванг (перевод на англ. Шаоян Ху) «Вернуться в Мьян»
Летательный аппарат заглушил двигатель в тридцати метрах надо льдом, мягко описал дугу от объединенных сил инерции и притяжения, затормозил в последний миг в метре над поверхностью. Шасси выдвинулись из нижней части аппарата, закрепляя уверенное приземление на замерзшую воду.
Кая выпрыгнула из кабины пилота и проверила брюхо «Летучей рыбы». Три шасси в форме дисков плотно прилепились к поверхности льда. Она легонько похлопала корабль, ее губы изогнулись в улыбке. Она подготовила эти шасси для этого путешествия. Кая сделала все надежным.
«Я вернулась, Мьян», — подумала она.
Кая училась в главном колледже Союза. Хоть Союз снял плату за обучение для межпланетных беженцев и предлагал медицинскую страховку с заманчивыми скидками, расходы на жизнь и обслуживание никогда не были низкими. Но в прошлом году Кая смогла выплатить ссуды под низкие проценты и получить лицензию на работы в космосе, рубеже расширения Союза, месте для будущих колонистов. Работа там была трудной, но выгодной. Кае нужны были деньги, но она не только поэтому подала свое резюме в комитет «Проекта Сайон».
Она хотела вернуться и увидеть Мьян. Одиннадцать планет двигались на орбите Сайона, и одна из них дала жизнь разумным существам. Сайон, иначе говоря, был солнечной системой, и только на ее родной планете, Мьян, были разумные обитатели.
Мьян был покрыт льдом. Кая закрепила ремешки лезвий на обуви, оттолкнулась правой ногой и поехала.
Два лезвия на ее обуви рассекали лед один за другим, пока Кая наслаждалась скоростью. Она двигалась сквозь ветер, он жалил ее лицо, но это было не важно. Она ускорилась.
Ледяная поверхность Мьяна была гладкой, как зеркало, не было даже кочек. Притяжение, восемьдесят пять процентов от Союза, и низкий коэффициент трения дали ей чувство свободы и ловкости, которых ей давно не хватало. Она была пока королевой на льду. Каждый дюйм открытой кожи ощущал течение воздуха. Она легко коснулась льда кончиком правого лезвия, оттолкнулась левой ногой. Сделав два поворота в воздухе, она приземлилась и поехала дальше.
Когда Кая стала тренироваться катанию, она уже была взрослой. Она пропустила лучший возраст для обучения, и потому была на катке с молодежью. Падения и раны были для нее знакомы, но было больно видеть, как юные овладевали навыками быстрее, чем она. Когда остальные засыпали, она шла на каток одна, тренировалась посреди ночи. Она прыгала и кружилась, прыгала и кружилась, повторяя движения снова и снова в поисках идеала. Тогда она не была уверена, что получит шанс ступить на ледяную корку Мьяна.