Туда-сюда. Вспомнить и забыть. Вспомнить.
Они хотели, чтобы мне нравился «Шатомарго». Они покупали мне игрушки и одежду, и сначала мне не нужно было работать. Их дочь-подросток приглядывала за мной, когда капитана или ее мистера не было рядом. Санъя играла со мной, водила по кораблю, показала сад, игры и спортзал. Капитан Кахта приходила ко мне, закончив работу, а мистер Чандар готовил для меня или показывал, как строить модели кораблей и станций, хоть он говорил, что для другого мне нужно было подрасти. Наверное, он имел в виду работу.
Несколько месяцев жизнь на борту была такой, и я забыл многие прошедшие дни. Капитан Кахта говорила, что это было нормально. Они были рады, что я был с ними, хотя я мало говорил, не хотел играть с ними. Они перестали заставлять меня играть, когда я забрал игрушки и бросил их в стену. Несколько дней я ломал все, что они мне давали, и они сдались.
В первый мой день рождения с ними я ударил Санъю по глазу, и она закричала. Я н хотел, чтобы у нее был синяк, но она заставляла меня сидеть и заниматься математикой. Я ненавидел математику. Это раздражало, а она не унималась. Я говорил ей, что она не была моей мамой, и ей нужно было прекратить. Она сказала, что капитан Кахта хотела, чтобы я выучил математику, а я сказал, что и капитан Кахта не была моей мамой. Санъя разозлилась, я видел по глазам, но это было правдой. Она опустила табличку передо мной и сказала перестать вредничать и приступать к работе. И я ударил ее по лицу.
Мистер Чандар запер меня в моей каюте. Мой желудок урчал к тому времени, когда пришла капитан Кахта. Она села на кровать рядом со мной.
— Пэрис, зачем ты ударил Санъю?
Я смотрел на свои ладони.
— Пэрис.
— Не знаю.
— Думаю, ты знаешь. Санъя говорит, ты не хочешь заниматься математикой.
Я пожал плечами. Какая разница?
— Пэрис. Посмотри на меня.
Я посмотрел на капитана Кахту. Ее темные глаза были печальными. Из-за меня. Точка на ее лбу будто осуждала меня. Люди на станции только так выглядели, насколько я помнил. Я хотел, чтобы они прекратили.
— Пэрис, ты не можешь бить сестру.
— Она — не моя сестра!
Капитан Кахта отклонилась, словно я ударил и ее по лицу.
— Она не моя сестра, а ты — не моя мама!
— Ладно-ладно.
— Мне плевать на математику!
— Пэрис, присядь.
Я побежал по каюте. Она не могла меня остановить. Но поймала меня за пояс и опустила на кровать. Я отбивался и кричал на нее. Мистер Чандар вошел и придавил меня к кровати. Они что-то говорили друг другу, но я не слушал. Санъя вошла со шприцом и вонзила его в мою руку.
Все замедлилось. Даже я.
Корабль был большим. Высокие холодные коридоры, белые и серые. Там было много взрослых, но были и дети, старше Санъи и младше, как я. Каждый шестой день показывали записанное видео, и мы получали больше угощений, чем было доступно на кухне. Порой я оставался и смотрел видео, но порой мне было скучно, и я уходил во тьму.
Я бродил по кораблю, когда не должен был, но мне не нравилось все время быть под присмотром. Санъя порой передавала меня другим детям, и им не нравилось, когда я возмущался. Порой я не хотел кричать, но все злило. Все те правила о том, где мне нельзя ходить, проверки в палате, игрушки, которые должны были меня интересовать, еда, которую я должен был есть. Лица, которые не были лицами из моей памяти. Когда у меня были кошмары, никто не приходил меня спасти.
Порой я вспоминал, как катался на машинке, держась за пояс мальчика старше меня. Он говорил мне:
— Не упади, Щенок! — мой брат Кайро. Я не помнил уже его лицо.
Мне снилось много кошмаров. Леди на станции сказала записывать их, когда я просыпался, и присылать ей, но мне не нравилось облекать их в слова, так что я редко их записывал. Мистер Чандар или капитан Кахта должны были говорить со мной о них, помогать записать их, но после полугода они прекратили. Наверное, они были заняты. Корабль много путешествовал, и я не связывался все время с леди на станции. Я не просил капитана Кахту об этом. Если мне не нужно было больше это делать, то, может, я был в порядке. Или им было все равно. Вряд ли им было до меня дело, ведь они не были моей семьей.
Мои братья, Кайро и Берн. Мама и папа. Теперь каждый раз, когда я думал о слове «семья», в голове было слово «мертвы».
Мне исполнилось семь на «Шатомарго». Капитан Кахта и мистер Чандар устроили праздник. Все дети пришли, даже те, кто звали меня странным и шептались за моей спиной. Санъя попыталась надеть мне на голову картонный колпак. Я сбил его. После этого все расстроились. Они не могли быть радостными со мной, и мороженое растаяло на моем торте. Я ощущал немного стыда, так что вел себя хорошо до конца празднования, даже обняла капитана Кахту, чтобы она улыбнулась. Она крепко обняла меня в ответ.
— Ты счастлив, Пэрис?
Я не знал, что она имела в виду. Нравился ли мне пирог и подарки? Игры и новая одежда?
— Да. Все хорошо.
Она коснулась моих волос и улыбнулась, словно знала, что я врал.
Другие дети «Шатомарго» не оставались хорошими. Но и я не вел себя хорошо. Я много дрался, и каждую неделю мистер Чандар запирал меня в моей каюте. Я послал несколько детей в палату, порой и сам попадал туда. Синяки и порезы, фингалы были у многих из нас. А потом, когда мы причалили к станции, капитан Кахта пришла ко мне после завтрака и взяла за руку. Она провела меня в мою каюту, сказала мне собрать любимые вещи. Одежду и игрушки.
— Почему?
— Я помогу тебе, милый.
— С чем поможешь?
Она плакала и обнимала меня, а я мог только стоять и терпеть. Все было темным и тихим, словно кто-то закрыл мои глаза и уши.
Она и мистер Чандар увели меня с корабля, и мы прошли по причалу к другому кораблю. Тот корабль впустил нас в шлюзовый отсек, но не в сам корабль. Мы встретили другую женщину. Она представилась как мадам Льюн. Она была ниже капитана Кахты, у нее были темные глаза, как у меня. Мадам Льюн сжала мои плечи и улыбнулась.
— Ты такой, как на фотографии, Пэрис.
Какой фотографии? Капитан Кахта села на корточки передо мной и сказала мне идти и жить теперь с мадам Льюн.
— Почему? Почему?
Глаза капитана Кахты блестели, и она покачала головой.
— Тебе будет лучше с мадам Льюн, — сказала она, а потом выпрямилась, и они заговорили на языке, который я не знал. Мистер Чандар сжал мое плечо, и они оставили меня в шлюзовом отсеке.
Они оставили меня на новом корабле, и я ничего не мог поделать.
И я закричал.
Мадам Льюн притащила меня в каюту в своем корабле. Другая женщина вместе с ней сжала меня, они заперли меня в комнате, и через внутреннюю связь она сказала:
— Я вернусь, когда ты закончишь.
И все. Хоть я и шумел, никто не пришел.
Мадам Льюн все мне рассказала. Капитан Кахта и мистер Чандар решили, что не могли обеспечить меня лучшим, не знали, как со мной справляться, и они боялись за других детей на борту из-за драк, которые я устраивал.
Идея спасти меня оказалась плохой в реальности.
— Ты становишься хуже, — сказала мадам Льюн. — Но тут такое не произойдет.
Капитан Кахта не вернула меня на станцию, а леди, которая отдала меня, и не просила ее вернуться.
— Мы — занятые корабли! — сказала мадам Льюн. — Кто хочет лететь к станции, чтобы разобраться с этим бредом?
Тут, в глубине космоса, было проще отдать меня другому кораблю, как мадам Льюн. Ее корабль «Императрица драконов» доставлял лекарства к дальним станциям и колониям. Но мадам Льюн и ее экипаж не были частью гуманитарных организаций Земли.
— Мы не пираты, — сказала она. — Я не нападаю на места, не убиваю людей. Мы оказываем услуги.
— Зачем вам я?
Она села на корточки передо мной, я сидел на койке. Каюта была меньше, чем на «Шатомарго». Свет был из щелей в потолке, словно лучи проникали в дыры от пуль.
— Мне нравятся дети, Пэрис. Из детей вырастают хорошие солдаты. Как мои мальчики. У меня много мальчиков, и они знают свою работу. Ты хорошо подойдешь.
Мадам Льюн сказала, что они собирались стереть записи обо мне. Это было бы просто сделать, ведь детей в космосе было много, а с нужным количеством денег можно было получить все, чего хотел. Так меня никто не стал бы искать.
Никто не остался, кто мог бы меня искать. Мадам Льюн улыбнулась мне, словно тоже знала это.
Для мадам Льюн я был Драконом. Не Рахамоном и точно не Азарконом. Она не спрашивала о моей настоящей семье, о том, откуда я был. Вряд ли ей было дело, даже если капитан Кахта озвучила информацию. Капитан Кахта бросила меня, как чью-то еще ответственность, и она вряд ли описала, откуда я был.
Я был физически здоров, ментально справлялся со сложными заданиями. Мадам Льюн сделала меня одним из своих мальчиков, и все. Одним из экипажа четырех сотен мужчин и мальчиков, которые слушались ее. Королеву драконов, «Императрицу драконов». Она говорила, что глубокий космос зависел от нее, если хотел спастись от болезней.
Она не говорила о войне, пришельцах или пиратах. Если ничего нельзя было изменить, можно было хотя бы сделать анестезию.
Мне снилась моя семья. Лица родителей были размытыми, словно видео плохого качества. Но мои братья, мои защитники, оставались яркими.
Я не верил в ангелов-хранителей, потому что видел их только во сне, и это было как ад.
За годы под обучением мадам Льюн и побоями от ее «мальчиков», пока они делали из меня ее версию хорошего солдата, который молчал и не попадался властям на станции, воспоминания возвращались. Словно кусочки пыли, которые были следом взорвавшейся звезды, чем дальше я улетал в глубокий космос с «Императрицей», тем ближе был к своему прошлому.
Может, это было из-за приемных «братьев», навязанных мне, заботливых и внимательных. В отличие от детей на «Шатомарго», банда мадам Льюн приняла меня с грубым уважением. Сама леди выбрала меня, и хоть они не щадили меня, когда она вбивала в меня дисциплину, они давали ощущение защищенности и свободы.