Через час автобус прибыл на тускло освещенную станцию и остановился. Нира не спешила собирать свои вещи. Когда она спустилась по ступенькам, все разошлись. Она осмотрела автовокзал, стараясь делать это скрытно. Дядя пообещал забрать ее, но она не видела никого с тем лицом, которое на прошлой неделе появилось на экране ее матери.
Нира села на скамейку и позвонила ему. Никто не ответил. После пятой попытки она сдалась. Ее дядя скоро прибудет. Он никак не мог забыть дату. Ее мать все это устроила. Дану Паману принадлежал антикварный магазин на самом большом крытом рынке в центре Джаякарты, и он предложил Нире комнату и питание в обмен на помощь по хозяйству.
Поначалу Нира не хотела ехать. Она предпочла бы остаться в прибрежной деревне, где она родилась. Но прошлой зимой рыбацкая лодка ее отца потерялась в море во время шторма; ее нежный, смеющийся отец, который всегда ловил самую большую рыбу и рассказывал самые захватывающие истории. Едва Нира только начала горевать, а ее мать стала искать способы вытащить ее оттуда.
— Тут для тебя нет жизни, — сказала она, когда Нира попросила оставить ее. — Бури все хуже с каждым годом. Никто больше не ходит в море. На что ты будешь жить? Что будешь есть?
— Ты можешь научить меня водить, — сказала Нира без особой надежды.
Ее мама сжала ее за плечи и встряхнула.
— Для чего? — закричала она. — Чтобы ты умерла как твой отец?
— Ты не умерла, — отметила Нира. — Мы все еще живем на то, что ты нашла в прошлом сезоне.
Она знала, что не было смысла спорить. Море поднялось, и было опасно нырять. Морских ушек и жемчуга не было. Ни одна из младших девочек в деревне не научилась нырять, а женщины постарше погибли одна за другой. Ее мать была одной из счастливчиков. Если бы можно было назвать удачей то, что она пережила смерть мужа, когда у нее не было сыновей.
И все же Нира не согласилась бы поехать, если бы не мост Сумадру. Ей всегда хотелось увидеть опасное наследие, оставленное ее прадедом. Его исчезновение было загадкой. История гласила, что что-то упало на воду более века назад — что-то ужасное, что нельзя было уничтожить и никогда не должны были видеть. Вот почему конец моста был окутан туманом, а вода огорожена забором на многие мили вокруг.
Но зачем вообще строить мост, если по нему не ходят люди? Возможно, изначально он предназначался для спецназа или правительственных ученых. Никто больше не вспомнил, или, возможно, какая-то часть правительства знала об этом и предпочла сохранить это в секрете.
— Ждешь кого-то?
Нира проклинала свою невнимательность. Ади замер у ее скамьи с тревогой на лице.
— Дядю, — сказала она. — Он скоро придет, — она вытащила телефон и уткнулась в него, надеясь, что Ади уйдет.
Ади сел рядом с ней.
— Я составлю компанию, пока он не придет, — он кивнул на тени на краю автовокзала. — Это не лучшее место, чтобы ждать в одиночку ночью. Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — сказала она, добавляя год по привычке.
— Мне двадцать, — сказал он. — У меня три младшие сестры дома в Мариапелли. Они сводили меня с ума, когда я жил с родителями. Теперь я скучаю по ним больше всего.
— Но Мариапелли на суше, — сказала Нира. — Земля богатая, ее не затопит. Почему ты уехал?
— Там нечем заняться, кроме работы моего отца и его отца. Фермерство не по мне.
— Ты хочешь умереть вместо этого на мосту?
— Знаешь, есть история, которую я слышал поздними ночами на гауптвахте, когда чайник закипает и все трубы горят, — сказал Ади. — Что есть люди, которые могут видеть сквозь туман и безопасно переходить мост.
— Да, — сказала Нира, — а в моей деревне есть история о женщинах-рыбах, которые заманивают неосторожных моряков в воду, чтобы их сожрать».
Ади рассмеялся.
— Детская история.
— Как, скорее всего, и твоя. И безобидная, потому что так бы ведем себя осторожнее.
— Ты говоришь как кто-то из правительства, — сказал Ади. — Они предупреждают людей быть осторожными на мосту, словно это бомба, которая вот-вот взорвется.
— Если ты видел, как кто-то умирает на мосту, — сказала Нира, — то знаешь, что они не зря просят людей держаться от него подальше.
Ади молчал. Даже если бы он не видел, как кто-нибудь погиб на мосту, он видел ленты новостей, как и она. Даже видео было достаточно, чтобы она дрожала. И все же ей хотелось подойти к мосту — не на него, конечно, но достаточно близко, чтобы услышать гул кабелей и грохот волн.
На них упала тень, и она подняла взгляд. С облегчением она узнала пухлое лицо и дородное тело младшего брата своей матери. Она вскочила и поклонилась.
— Дану Паман, — сказала она, — я боялась, что вы не придете. Я звонила…
— Да-да, — сказал он, потрепал ей волосы и поднял одну из ее сумок. — Я не мог ответить, был на важной встрече с клиентом, — он посмотрел на Ади, который тоже встал. — Кто это?
— Товарищ по поездке составил ей общество, — сказал Ади и помахал Нире. — Береги себя.
— Спасибо, — ей было неловко. Она смотрела, как он растаял во тьме ночи вне автовокзала.
— Тебе стоит быть осторожнее с незнакомцами, — сказал ее дядя. У него был тонкий голос, который не вязался с его телом.
Нира не поднимала взгляд, но не могла не думать, что в магазине ее дяди, должно быть, все шло хорошо, раз он мог много есть каждый день. Никто в ее деревне не был толстым, кроме ростовщика. Каждая лишняя унция еды продавалась или мариновалась для трудных времен, которые всегда были на расстоянии вытянутой руки. Выскользнувший нож из руки, неверный шаг на лодке или внезапный шторм — все могло отнять дни или месяцы заработка. Возможно, в городе было иначе. Нира подняла свою вторую сумку, более тяжелую, и последовала за дядей из станции.
Дану Паман жил один в просторной квартире над антикварным магазином. Магазин находился прямо посреди крытого рынка, на склоне холма, обращенного к Индийскому океану. С крыши в ясный день Нира могла видеть Сумадру, мост, изгибающийся черной лентой от доков старого города над водой и исчезающий в тумане.
Не то чтобы у Ниры было много времени, чтобы слоняться по крыше, глядя на мост или лодки в гавани. Ее дядя позаботился об этом. Он хотел, чтобы она готовила и подавала ему еду, стирала его одежду, убиралась в доме и присматривала за магазином. Все это в обмен на трехразовое питание и койку в чулане рядом с кухней.
Однажды вечером, когда они закончили ужинать рисом и рыбным карри, приготовленными Нирой, Дану Паман сказал:
— Я знаю, зачем ты тут, — он вытащил шприц из предплечья. Его руки были в точках от игл, он сказал ей, что у него был диабет, и ему нужен был инсулин каждый день.
— О чем вы, дядя? — сказала Нира с другой стороны стола. — Я тут, чтобы научиться зарабатывать, — она встала и стала собирать тарелки.
Он погрозил ей пальцем.
— Ты тут из-за моста. Не говори, что это не так. Все, кого я встречал, когда я рассказывал им, кем был мой дедушка, хотели узнать о проклятом мосте, — он скривился. — Он пропал до того, как мы родились, но люди думают, что я знаю кое-что, что им не ведомо.
«А это не так?» — подумала Нира, но не сказала. Она отнесла тарелки к раковине и вернулась к столу, чтобы вытереть его тряпкой. Глаза ее дяди потускнели, лицо расслабилось. Ей было не по себе, когда он становился таким. Она надеялась, что он пойдет в свою спальню и выспится. Эти инъекции инсулина были непредсказуемыми; Иногда они заставляли его вести себя как пьяного, а иногда он становился гиперактивным, преследовал ее по дому, разговаривая слишком быстро и странно, чтобы она могла понять.
— У меня есть совет для тебя, девочка, — он говорил невнятно, посмотрел на нее бледными глазами. — Иди сюда.
Нира бросила тряпку и прошла к нему, подавляя отвращение. Он схватил ее за руку и стал гладить.
— Не ходи к мосту, — сказал он. — Не будь глупой, как я.
— А что вы сделали? — Нире было интересно, хотя его ладонь ощущалась как паук на ее руке, и она хотела стряхнуть его ладонь. Он не упоминал мост за три недели, пока она жила у него.
— Пытался перейти один раз, — сказал он. — Меня поймали и оттащили. Только из-за семейной связи мне не стерли память. Плохо восприняла бы пресса. Но они забрали мой дом, лодку и все, что у меня было в банке. Пришлось начинать заново. Я все еще плачу каждый месяц по ссуде, которую мне пришлось взять.
— Мне очень жаль, — сказала Нира, вырываясь из его рук. — Вам, должно быть, было тяжело.
— Тяжело? — слезы потекли из его глаз. — Моя жена умерла в нищете. Я не мог даже купить лекарство, чтобы облегчить ее боль в конце. Все из-за этого дурацкого моста. Я поклялся себе, что больше никогда не буду бедным. Посмотри на меня сейчас, а? Я хорошо справился.
— Да, дядя, — Нира попятилась. К счастью, его голова склонилась, и он уснул на столе.
Она закончила убирать кухню и поднялась на крышу. В гавани мерцали огни; крики доносились до нее с улицы. Она потерла руку, которую гладил ее дядя, словно могла стереть воспоминания о его прикосновении.
Три недели в Джаякарте, и Нира тосковала по свежему воздуху своей деревни и знакомым лицам. Она скучала по родителям, и боль была почти физической. Если бы только она могла вернуться в то время или в место, где был еще жив ее отец, лучший рыбак Коти. Тогда она не покинула бы свою деревню ни за какие загадочные мосты в мире.
Она следила за тем, чтобы ее голос был веселым, когда разговаривала с матерью, что было не очень часто. Сначала, конечно, она звонила матери каждые пару дней. Но когда деньги на ее телефоне закончились, Дану Паман отказался его пополнять.
— Ненужные расходы, — сказал он, будто глупому ребенку. — Ты можешь использовать мой.
В самые тяжелые моменты она мечтала вернуться к матери. У нее еще оставалось немного денег. Она могла взять немного у дяди. На самом деле это не было бы воровством. Она взяла бы в долг.
Но всегда мысль о разочаровании матери сдерживала ее. Не только ее разочарование в Нире, но и в Дану Памане, в мире, который, казалось, просто брал, брал и ничего не давал взамен.