— Ты видишь прошлое, да? Твое и других, — ее слова чуть дрожали от волнения. Она подняла солнцезащитные очки на голову, пронзила меня взглядом.
Мгновение я глядела на ее лицо, в темные древние глаза. Затем посмотрела на бледную ладонь на моей руке, и меня охватила дрожь от удивления. Мы соприкасались, но ничего не происходило, как с другими людьми. Никакие образы не проступили в моей голове, как сюрреалистическое видео в стиле арт-хауса. Она была человеком, стоящим передо мной, и никем другим. От этого она казалась нереальной. Иллюзия человека. Либо я не могла ее читать, либо мне было нечего читать. Не было прошлого. Никаких жизней, кроме этой.
Я отпрянула. Мой голос прозвучал высоко:
— Кто вы?
Она удовлетворенно улыбнулась.
— Я одна из Вечных. И я искала такую, как ты.
Мы прошли в ближайший Старбакс. В Сиэтле Старбакс был через каждые сто метров. Она купила карамельный мокко мне и зеленый чай себе. Она сказала, что ее звали Перл. Она ходила ко всем «экстрасенсам» в городе, надеясь найти такую, как я — ту, кто видела прошлые жизни, не пытаясь, как художники видели краски, а парфюмеры улавливали запахи.
— Многие экстрасенсы — обманщики, — объяснила она, пожав плечами, пока мы несли напитки к пустому столику, — но порой я нахожу того, кто может делать неплохие предсказания будущего, видя прошлое, как ты, — она взглянула на меня. — Это редкая способность.
Я не была этому рада. Я разглядывала свой мокко.
— У вас такое есть?
Она склонилась ко мне.
— Нет. У меня нет твоего ясновидения. Я могу лишь ощущать людей, включая тех, кто видит лучше, чем я.
— Кто… вы?
Она сделала глоток чая.
— Смерть и возрождение, смерть и возрождение. Так у всех, кроме Вечных. У меня есть только эта жизнь. Другой после нее не будет.
Я долго и ошеломленно молчала. Все, кого я встречала, были с прошлыми воплощениями. Было бы сложно поверить Перл, если бы я не видела сама, что ничего не было. Я разглядывала ее лицо. У нее были гладкие азиатские черты, которые мешали понять, было ей двадцать пять или сорок.
— Сколько вам лет?
Она скрестила ноги, опустила подбородок на ладонь. Ее взгляд стал далеким.
— Пятьсот тридцать с чем-то, насколько я помню. Я потеряла счет.
Я вдохнула. Я представила, каково было жить так много лет, не умирая, имея столько времени. Мои глаза потрясенно расширились. Перл поджала губы.
— Поверь, — сказала она, — такая долгая жизнь, как моя, не повод для зависти.
— Но вы точно увидели поразительные времена, поразительные вещи.
Тень мелькнула на ее лице.
— Я видела, как умирают те, кого я люблю, а я живу, не меняясь.
Я так об этом не думала. Неловкая пауза повисла между нами. Я тихо спросила:
— Есть другие, как вы?
— Несколько, — она больше не сказала. — Хватит обо мне. Тебе, наверное, интересно, почему я хочу поговорить с тобой, — ее губы слабо изогнулись в улыбке, которая была красивой, но холодной, как на мраморном бюсте. — Думаю, мы можем помочь друг другу. Ты чего-то ищешь, как и я. Скажи, что ты ищешь?
Я опустила взгляд. Клиенты ходили вокруг нас, бариста отдавали заказы. Я не была удивлена тому, что сидела в кофейне, вела этот невероятный разговор с женщиной, которая была еще необычнее меня. Но я медлила. Я пыталась говорить об этом с родителями, когда мне было десять. Они отправили меня к врачу, и это не прекращалось, пока я не сказала то, что терапевт хотел слышать, и тогда заявили, что мне было «лучше».
Мой голос стал шепотом:
— Я хочу знать, как нарушить шаблон.
Все действовало по шаблону. Какие бы разные жизни вы ни проживали, всегда было что-то постоянное. Некоторые люди всегда были артистичными. У некоторых постоянно были неудачи в любви. Некоторые всегда рождались в определенном месте. Гадалка была обманщицей в каждом ее воплощении.
У меня было шесть жизней. Сейчас шла седьмая.
Первая была неясной, как детские воспоминания. Меня звали Каэл. Я жила в семье из шести человек, проводила дни, рыбача на берегах реки Тирас, вязала узлы с дядей, солнце грело мою спину. Мне было тринадцать или четырнадцать, когда в мою деревню ворвались скифские налетчики. Я выбежала сражаться и помнила только скорость всадника, его металлический шлем и дугу его боевого топора. Это было ужасно, но конец был быстрым.
Я стала Хассадом, богатым и избалованным младшим сыном арабского шейха. У меня был красивый сокол, которого я вырастила вручную. Он сидел у меня на руке, когда я ехала. Я помнила запах мяты и тимьяна, смешанный с болтовней жен моего отца по утрам. В свой двадцатый день рождения я пошла с братом на охоту и была растерзана леопардом. Я продержалась пять дней, пока меня не прикончили кровопотеря и инфекция.
Как Мари Руссо, я была стажером-акушеркой в регионе Лангедок. В предгорьях возле моего дома росли оливковые рощи, а в начале лета пурпурная лаванда расцветала среди выбеленных солнцем диких трав. Я совершила роковую ошибку, когда дала подруге травы, чтобы вызвать аборт. Ее муж обвинил нас обеих в колдовстве — и поэтому теперь даже свечи на дне рождения заставляли меня нервничать, а вид костра превращал меня в бескостную кучу ужаса.
Моя душа убежала к воде. Я была Ямада Хасаси, старшим сыном рыбака в префектуре Киото. Я чувствовала соленый ветер на лице каждый день, и выросла в простой, но приносящей удовлетворение рутине ежедневной тяжелой работы. Затем даймё призвал всех мужчин нашего города, включая моего отца, оставив меня кормить маму и младших братьев и сестер. Я взяла лодку отца в шторм. Когда меня выбросило за борт, я ударилась головой о нос лодки и утонула.
Я провела пятую жизнь, как Сикни, к 1770-м годам. Я была членом племени Якама на Северо-Западном плато. Я слушала бабушкины рассказы о Койоте-обманщике у костра и восхищалась мягкостью моего любимого платья из оленьей кожи, украшенного синими и желтыми бусами. Я была пятнадцатилетней ученицей знахарки, когда заболела оспой.
Тогда я родилась как Эндрю Рид. Я путешествовала сто восемьдесят лет, но между тем, чтобы быть Сикни и Эндрю, лежало всего несколько миль. Я жила и училась в средней школе в городе Якима, штат Вашингтон. Я бегала, записывала миксы, добралась до поцелуев со своей девушкой на показе «Безумного Макса». За два месяца до выпускного мы с ней были в 7-Eleven, когда это случилось. Кто-то еще в магазине направил на грабителя пистолет. Он испугался и начал стрелять. Я получила пулю в шею.
Я путешествовал по миру тысячи лет. Я меняла расы, пол и профессии. Единственное, что связывало мою жизнь: то, как я умираю.
Короткие жизни, трагические смерти. Это мой шаблон. Мой возраст смерти похож на число в лотерее: 14, 20, 19, 16, 15, 18. Мне никогда не было больше двадцати.
На этот раз меня звали Клэр Тринити Люнг-Хартли. Вчера мне исполнилось 20 лет.
— Я могу тебе помочь, — сказала Перл.
— Можете? — я склонилась. Бумажный стаканчик дрожал в моих руках. Я опустила его.
— Вечные кое-что знают. Мы движемся в долгом потоке истории. Вы, смертные, запрыгиваете и выпрыгиваете.
Мой голос пропал. Я ощущала тяжесть от того, как много раскрыла о себе.
— Я не хочу и дальше умирать молодой. Думаю, было бы проще, если я, как все, не помнила бы это. Я не знаю, почему я другая.
Может, процесс, который стирал память о прошлой жизни, случайно глюкнул на мне. Но, если честно, я думала, что была причина, по которой я помнила все свои жизни и смерти. Может, чтобы я нашла способ сбежать от своей судьбы. Может, Перл была частью причины.
— Скажите, — попросила я. — Как разбить шаблон?
— Помоги мне, а я помогу тебе, — сказала она. — Я кое-кого ищу. Душу мужчины, которого я давно знала. Я обещала ему, что снова найду его, кем и где он ни оказался бы, — она печально улыбнулась. — Он живет где-то в городе. Я это знаю. Прошу, помоги его найти.
Я обдумала ее просьбу. В этом не было смысла.
— Этот человек может быть сейчас кем угодно. Старушкой или ребенком. Если он не как я, он вас и не вспомнит.
— Любовь никогда не умирает, — она сидела напротив меня, сжимала бледными тонкими ладонями чашку чая, но все еще казалась нереальной. Ее темные волосы ниспадали за плечи ее белого пальто. Ее глаза были бездонно старыми, словно тьма ее зрачков была окнами во вселенную, тянулись далеко в прошлое. Как долго она искала? — Я обещала найти его, — сказала она. — У меня есть все время мира. Когда мы встретимся, он меня вспомнит. Я в этом уверена, — она звучала уверенно, словно делала это раньше. Может, так и было.
Раньше я хотела найти свои старые семьи. Родители Эндрю: они были бы сейчас очень старыми, если бы были живы. Члены племени ситки. Я думала о поездке в Японию, чтобы узнать, живет ли еще кто-нибудь с фамилией Ямада в рыбацкой деревне. Возможно, пра-пра-племянник или моя племянница. Но хоть я хотела это сделать, что-то меня сдерживало. Не только логистические трудности, но и страх. Страх столкновения реальности и памяти. Прошлого, подавляющего настоящее.
Я поискала в «Facebook» Жанну, мою девушку — девушку Эндрю. Сейчас она жила в Бойсе, замужем, у нее было трое взрослых детей, которые и не она. Реальность не соответствовала моим воспоминаниям о ней, воспоминаниям, омраченным вожделением мальчика-подростка. Раньше у нее были длинные волосы цвета осени. Пухлые губы. Убийственные глаза.
Но та жизнь, как и другие, ушла. Были отняты у меня до того, как я с ними покончила. Я не могла их вернуть. Что хорошего будет для Жанны, если у ее двери появится девушка-студентка, утверждающая, что она — реинкарнация ее убитого парня из средней школы?
Эта жизнь — то, что у меня есть сейчас. И Перл — первый человек, которого я когда-либо встречала, который мог знать, как мне продолжать жить.
— Я бы хотела помочь, — медленно сказала я. — Но в городе миллионы людей. Как мне найти одного человека? У вас, может, и есть все время мира, но…
«Но у меня нет», — мое время было на исходе.