– Все это. После Буэнос-Айреса. Жизнь в захолустном городке. И то, что домовладельцы, как вы сами признались, вас боятся, поскольку вы другой. – (Он нахмурился, пытаясь понять.) – Что каждый считает себя вправе судить обо всем. Что каждый считает себя уполномоченным разбираться в твоем бизнесе. Что на тебя навешивают ярлыки и относят к определенной категории исключительно для собственного успокоения. Неужели вы не скучаете по большому городу? По той свободе, что он вам дает?
Алехандро отставил в сторону пустую кофейную чашку:
– Полагаю, у нас с вами разные представления о свободе.
Сюзанна внезапно смутилась, почувствовав себя наивной идиоткой. Ведь она вообще ничего не знала об Аргентине, за исключением расплывчатой информации, полученной из теленовостей: какие-то волнения, какой-то финансовый кризис. Мадонна в роли Эвы Перон. Господи, с горечью подумала Сюзанна, и у меня еще хватает наглости упрекать других, что они не видят дальше собственного носа!
Тем временем Алехандро поднял с пола свою сумку-укладку и посмотрел в окно. Стекло по-прежнему сверкало, отражая лучи вечернего солнца, что чертило параллелограммы света, подбиравшегося к выставке в витрине, которая купалась в бледном золоте.
И тут что-то словно вскипело в груди Сюзанны.
– А вы в курсе, что у нее есть парень?
– Вы о ком? – Алехандро по-прежнему сидел, склонившись над своей сумкой.
– О Джесси.
Но он даже глазом не моргнул:
– Да, в курсе. – (Сюзанна, сгорая от стыда, отвернулась и принялась яростно отдраивать раковину.) – Но, клянусь Богом, я не представляю для Джесси совершенно никакой опасности!
Довольно неожиданная формулировка, и тем более странная за счет экспрессивной манеры выражения. Словно Алехандро пытался убедить в этом в первую очередь самого себя.
– Я вовсе не хотела… Простите. – Сюзанна пристыженно склонилась над раковиной, с трудом поборов желание рассказать Алехандро о Джейсоне, все объяснить, чтобы загладить свою детскую ревность, которую она оказалась не в силах скрыть. Однако попытка объяснить семейное положение Джесси непременно поставила бы ее, Сюзанну, в один ряд с теми людьми, которых она же и критиковала, с теми, кто использовал чужие секреты в качестве своего рода разменной валюты для социальных контактов. И неожиданно для себя Сюзанна призналась: – Я всегда ненавидела здешнюю жизнь. И смирилась с ней только тогда, когда открыла этот магазин. Понимаете, я была самой настоящей горожанкой. Мне нравится шум, суета, анонимность. И мне тяжело жить там, где прошло мое детство, в таком городишке, как этот. Ведь тут каждый знает о тебе буквально все. Кто твои родители, в какую школу ты ходила, где работала, с кем гуляла. Как свалилась с табурета, когда играла на фортепьяно во время репетиции в школе. – Поймав пристальный взгляд Алехандро, Сюзанна неожиданно почувствовала чуть ли не физическую потребность облегчить душу, и слова вдруг полились бурным потоком. – А так как люди в курсе твоих дел – по крайней мере, некоторые из них, – они считают, будто знают тебя как облупленную. И уже не представляют тебя другой. Для них я та же самая девчонка, какой была в двенадцать, тринадцать, шестнадцать лет. Законсервированная. Такая, какой они меня считают. Но что самое смешное, на самом деле я совершенно другая. – Сюзанна замолчала, положив руки на раковину, и помотала головой, будто старалась избавиться от назойливого шума в ушах. Затем выдохнула и попыталась собраться с мыслями. Ее слова звучали крайне глупо, даже для нее самой. – Ну да ладно. Магазин все изменил. Потому что даже если я не способна изменить себя, то, по крайней мере, могу изменить этот магазин. Сделать его таким, как мне заблагорассудится. Ведь никто не ждет от него чего-то особенного. Для всех это всего-навсего коммерческое предприятие, удачное или неудачное. Причем масса людей в округе считает, будто мой магазин – дурацкая затея. И тем не менее он стал… он стал… – Сюзанна уже сама не знала, что хочет сказать.
– Я встретил ее в больнице. – Алехандро выпрямился, перекинув сумку через плечо. – Иногда мне приходится возить мамочек на кресле-каталке из других отделений. Тех, кто не может ходить. И я видел, как она ждала…
С блестящей поверхности кранов из нержавеющей стали на Сюзанну смотрело ее отражение – карикатурное, искаженное.
– Тут вот какое дело. Она любит Джейсона… – уныло констатировала Сюзанна и, не дождавшись ответа, посмотрела на Алехандро.
Алехандро не сводил с нее глаз. Затем, аккуратно задвинув стул, он сказал:
– Я видел только то, что видел. И категорически не понимаю такой любви.
– Я тоже, – отозвалась Сюзанна.
Они стояли напротив друг друга, совсем близко. Его руки лежали на спинке стула. Однако Сюзанне так и не удалось толком разглядеть выражение его лица, остававшегося в тени.
Громко хлопнувшая дверь фургона нарушила хрупкую тишину. Алехандро посмотрел в окно, затем окинул Сюзанну долгим взглядом и повернулся к двери.
– Спасибо за гостеприимство, Сюзанна Пикок, – произнес он.
Глава 16
Дуглас закрыл за собой дверь и укоризненно посмотрел на любимца Виви. Отправившись на поиски жены, он обошел в сопровождении терьера парк, территорию вокруг новых офисов и молочной фермы, а затем лесок за зернохранилищами. Но пес, будь он неладен, так и не сумел взять след.
Эх, мне бы сейчас собаку-ищейку! – подумал Дуглас и грустно вздохнул, поняв абсурдность ситуации.
Искать с собаками собственную жену! Последнее время она постоянно была чем-то занята, еду оставляла с сопроводительными записками, поздно ложилась в постель, находя тысячу неотложных дел в той части дома, которой они практически не пользовались. И Дуглас никогда не знал наверняка, где ее искать. Или в каком настроении застанет, если все же найдет. И такое нарушение привычного ритма семейной жизни напрочь выбивало его из колеи.
Собака, путавшаяся под ногами, жалобно заскулила. Мать из-за двери флигеля дважды окликнула его. Но Дуглас, к своему стыду, сделал вид, будто не слышит. Не то настроение, чтобы бегать по ее поручениям. Он и так уже дважды возил ее утром в город, а в целом – третий раз за неделю. Его мать, по-прежнему обиженная на Виви за отповедь, сделанную во время последней семейной разборки, демонстративно не интересовалась невесткой, как будто, вступив с Розмари в словесную перепалку, Виви нарушила некое неписаное правило и тем самым перестала существовать для свекрови. Если бы Дугласу не было сейчас так себя жалко, он непременно расхохотался бы. К сожалению, до него только теперь дошла суть претензий, предъявляемых в последнее время женой к свекрови. Подтверждением чего, кстати, служил слабый, но весьма отчетливый запашок, исходивший от пассажирского сиденья его внедорожника.
Не обращая внимания на собаку, которая послушно ждала любой команды, лишь бы получить за это лакомый кусочек, Дуглас взял записку с кухонного стола. Когда он уезжал утром из дому, записки еще не было, впрочем, как и час назад, когда он благополучно доставил Розмари обратно, и теперь, глядя на послание жены, Дуглас рассердился и одновременно расстроился. У него вдруг возникло такое чувство, что его брак под угрозой из-за нелепого ребячества.
В записке аккуратным почерком Виви было написано, что она ненадолго отлучилась. Ланч в микроволновке, разогревать двадцать минут. Что касается самой Виви, то, к сожалению, она не может точно сказать, когда вернется.
Дуглас перечитал записку, раздраженно скомкал и швырнул через всю кухню, словно приглашая собаку погоняться за бумажным шариком.
Заметив, что ключи от машины жены висят на крючке, Дуглас выглянул в окно, натянул на голову шляпу и вышел из дому через кухонную дверь, не обращая внимания на доносившийся из-за двери властный голос матери, твердившей его имя.
Алехандро достал из отделения для корреспонденции письмо, отправленное авиапочтой, отметил знакомую марку, сунул письмо в карман и устало зашагал по территории больницы в свою квартиру, а точнее, к своей кровати, которую он в последний раз видел двадцать два часа назад. По идее, Алехандро поначалу должен был нести исключительно ночные дежурства, но поскольку больничное руководство не уставало трубить на каждом шагу о том, что у них организация равных возможностей, то он, благодаря своему полу, вполне неплохо устроился. Его начальство пришло к мнению, что сестрам и акушеркам будет неудобно делить жилье с мужчиной, даже с таким хорошо воспитанным. И когда стало очевидным, что снять для Алехандро жилье в городе не представляется возможным (для домовладельцев слово «акушерка» явно ассоциировалось исключительно с особами женского пола), наверху было принято решение предоставить Алехандро квартиру, которая вполне могла бы принадлежать смотрителю сестринского общежития, если бы эта должность по-прежнему имелась в штатном расписании больницы. Возможно, Алехандро время от времени придется прочистить чью-нибудь раковину или поменять у кого-нибудь пробки, пошутил менеджер, ответственный за размещение персонала, но Алехандро в ответ только пожал плечами. Он не мог позволить себе иметь собственную квартиру на родине. Он не знал, что его ждет в Англии, и дополнительная работа по хозяйству казалась вполне справедливой платой за две спальни и кухню, достаточно большую, чтобы там поместился кухонный стол.
И тем не менее он так и не смог привыкнуть к новой квартире. Она угнетала его даже в такой яркий день, как сегодня, когда комнаты были залиты теплым солнечным светом. Его всегда удивляла способность женщин привнести черты собственной индивидуальности в любое жилье, но поскольку эта квартира была для него лишь временным приютом, то у Алехандро не возникало желания попытаться хоть что-то изменить. Тусклая бежевая краска на стенах и практичная мебель придавали квартире стерильный и неуютный вид. А дробный перестук каблучков, веселая болтовня и хихиканье женщин, непрерывно сновавших туда-сюда по лестнице, делали квартиру Алехандро еще более унылой. Только два человека побывали у Алехандро в гостях: медсестра, которую он имел неосторожность пригласить к себе через пару недель после приезда и которая демонстративно игнорировала его при дальнейших встречах, ну и молодая испанка с курсов иностранных языков – с ней он познакомился в поезде, и она сообщила ему в самый ответственный момент, когда он, по идее, должен был позабыть обо всем, что у нее есть парень, после чего прорыдала чуть ли не три четверти часа. Тех денег, что пришлось дать ей на такси, в Аргентине хватило бы на месяц семье из четырех человек.