А еще приходил преподобный Ленни, который мрачно сообщил Сюзанне, что если она хочет поговорить, серьезно поговорить – тут он многозначительно поднял брови, – то он всегда к ее услугам. Ой, а еще если ей нужны лампы со стеклярусом по хорошей цене, очень симпатичные, то он знает, где их достать. Время от времени появлялась Лилиана, светившаяся тихим счастьем новой любви. Лилиана купила бумажник из свиной кожи для Артуро и несколько открыток ручной работы. Лилиана держалась весьма сдержанно, и Сюзанна поняла, что, несмотря на столь положительный результат их с Джесси усилий, Лилиана так или иначе не простила Сюзанну за ту злополучную коробку шоколада, хотя наверняка простила бы Джесси.
Артуро заходил по крайней мере раз в день выпить эспрессо, в чем, похоже, уже не нуждался. До Сюзанны дошли слухи, будто Артуро подумывает обзавестись собственной кофемашиной и не делает этого исключительно из лояльности Сюзанне, возможно полагая, что ее магазин и так потерпел большие убытки. Артуро был бесконечно добр к ней, предлагал любую помощь, например подежурить вместо Сюзанны за прилавком, отпустив ее на ланч. Однако Сюзанна по возможности старалась не злоупотреблять его любезностью. В последнее время из-за отсутствия аппетита у нее редко появлялось желание сбегать на ланч; более того, она опасалась, и не без оснований, что если Артуро будет околачиваться в ее магазине, то это вряд ли понравится Лилиане, которая и без того косо смотрела на Сюзанну.
Время от времени она ловила на себе его грустный, настороженный взгляд и вымучивала в ответ беззаботную улыбку. Улыбку, которая означала: «Я в порядке, честное слово». Улыбку, которую Сюзанна в последнее время так часто надевала на лицо, что уже успела забыть, каково это – искренне улыбаться.
Нил сообщил ей, что магазин терпит убытки. Правда, счел за благо особо не распространяться на эту тему. Ему не хотелось расстраивать ее еще больше. Он всего-навсего каждые несколько дней проверял бухгалтерию, и то, как после изучения счетов он горестно подпирал рукой голову, лучше любых слов говорило Сюзанне об истинном положении дел.
Она понимала, что должна стараться еще больше, но новый жизнерадостный интерьер магазина, а также постеры, которые кто-то повесил, чтобы замаскировать заколоченные окна, больше не могли увлечь ни ее, ни кого бы то ни было. Ярко раскрашенные столы казались убогими и самопальными, а столешницы теперь были украшены разноцветными разводами от мокрых чашек. На стенах вместо некогда приклеенных там фотографий и картинок остались унылые заплатки, на которые Сюзанна не могла смотреть без душевной боли, а карты она сама, поддавшись минутному порыву, закрасила белой эмульсионной краской; да и вообще, из-за нехватки товара на полках магазин теперь казался совсем другим. Более скучным. Более безликим. И менее всего похожим на то, что она представляла себе год назад.
Сюзанна это понимала. Впрочем, так же как и остальные. Выражаясь высокопарно, магазин лишился души.
Погода определенно меняется. Именно так сказали Виви милые дамы из Женского института, когда она приехала утром забрать овощи, которые заказывала каждую неделю. Бесконечные недели безоблачного синего неба и удушающей жары сменились часами, а затем и днями с порывистыми ветрами, свинцовыми тучами и проливными дождями. Цветы уже отцвели, их головки побурели и поникли, словно в ожидании неизбежной участи сгнить на земле, а деревья прежде времени начали сбрасывать листву, проливаясь золотым дождем на тротуары и обочины. Конечно, за все в этой жизни приходится платить, и непогода – расплата за такое чудесное лето, подумала Виви. Пожалуй, не стоит вывешивать белье во дворе.
– Ну что, затарилась? – Появившийся за спиной у Виви муж поцеловал ее в щеку.
– Более-менее. Кстати, ловлю тебя на слове. Ты, кажется, говорил, что не претендуешь на полноценный ланч.
– Сэндвичи в кабинете – то, что нужно. Сомневаюсь, что кому-нибудь из них захочется задержаться. Ну, может, разве что Люси, если она взяла выходной.
– Нет. Она сказала, что ей надо успеть на дневной поезд, а затем – в офис.
– Наша девочка – настоящий трудоголик, – заметил Дуглас, подходя к столу проверить сэндвичи. – Ума не приложу, и в кого она такая уродилась.
Амбары были доверху забиты сеном и соломой. Урожай собран, а поля распаханы. Виви заметила, как Дуглас привычно поглядел в окно на хмурое небо, чтобы оценить вероятность дождя. И дождь не заставил себя ждать. Первые капли застучали по оконному стеклу, и Виви с грустью поняла, что лето закончилось. Зима в деревне тянется почему-то гораздо дольше. А все из-за темноты и холода, вечной слякоти и бурой земли, необходимости постоянно кутаться от ледяного холода. Поэтому нет ничего удивительно, что фермеры часто впадают в депрессию. И тем не менее в этом году перспектива все более коротких дней и кромешной тьмы почему-то казалась менее тяжким испытанием, чем прежде.
– Ты что-нибудь говорил своей матери? – спросила Виви, снимая обертку с торта из магазина.
Виви даже не потрудилась понизить голос, поскольку Розмари настолько оглохла, что уже не могла принять участия в обычном разговоре.
– Да, – ответил Дуглас. – И сказал ей, что в любом случае учтем ее пожелания. Хотя она, возможно, и придерживается другого мнения. Я объяснил ей, что это своего рода хороший компромисс, и если она хорошенько подумает, то наверняка согласится.
– И?..
– И я сказал ей, что для меня счастье членов моей семьи, включая и ее, важнее всего.
– И?..
– Она захлопнула у меня перед носом дверь.
– Бедненький. – Виви дружески обняла мужа.
Сюзанна приехала первой, и Виви, бросившись открывать дверь, наступила на кошку. Кошка мяукнула, но так слабо, что сразу стало понятно: у нее не осталось сил даже жаловаться.
– Похоже, я едва не раздавила кошку Розмари, – открыв дверь, сообщила Виви.
Но Сюзанна, казалось, ее не слышала.
– Я ненадолго. – Сюзанна чмокнула мать в щеку. – Мне надо вернуться в магазин.
– Знаю, дорогая. Очень мило с твоей стороны, что нашла для нас время. Папочка тебя не задержит, обещаю. Я приготовила вам сэндвичи. Чтобы ты смогла перекусить, пока он будет говорить. Сделай милость, проверь, все ли в порядке с кошкой Розмари. Не сломала ли я ей, грешным делом, лапу.
– Трудно сказать, – попыталась улыбнуться Сюзанна. – Кошка всегда была кривоногой. Ой, посмотри, она ходит! На твоем месте я не стала бы волноваться.
Сюзанна очень похудела, заметила Виви, проводив дочь на кухню, где миссис Камерон выкладывала сэндвичи на поднос. Но дело было не только в худобе: она выглядела посеревшей и измученной, словно жизненные силы покинули ее. Виви пожалела, что в это тяжелое для нее время дочь не сумела найти утешения в муже. Хотя, с другой стороны, Виви не могла дать голову на отсечение, что проблемы дочери отчасти не связаны с Нилом.
– Может, стоит приготовить что-нибудь специально для миссис Фэрли-Халм? Если я ничего не путаю, она не большой любитель сэндвичей, – сказала миссис Камерон.
– Миссис Камерон, вы знакомы с Сюзанной? Моя старшенькая. Сюзанна. На самом деле, миссис Камерон, я как раз собиралась попросить вас приготовить Розмари яичницу. – Виви понизила голос. – Сегодня она наверняка останется у себя во флигеле.
– В знак протеста? – Сюзанна прислонилась к плите, словно желая согреться.
– Полагаю, вся ее жизнь – это сплошной протест, – ответила Виви и сразу почувствовала себя предательницей. – Ладно, разберусь с выглаженным бельем и сама соберу для нее поднос.
Через пару минут она отнесла поднос во флигель, затем собрала еще один, поставив туда чайник и четыре кружки. Вернувшись на кухню, Виви обнаружила, что Сюзанна тоскливо смотрит в окно. Убитое лицо дочери привело Виви в состояние крайнего уныния. И она вдруг осознала, что именно эта эмоция стала для нее самой привычной. Но какая мать может быть счастлива, если ее ребенок страдает?! Виви вытерла руки о передник и повесила его на дверь, борясь с желанием обнять дочь точно так же, как до этого обнимала Дугласа.
– Кстати, дорогая, у тебя есть какие-нибудь мысли по поводу портрета Афины? Ты хочешь, чтобы мы оставили его в галерее?
– Никаких, – ответила Сюзанна. – На самом деле мне как-то было не до того.
– Ну конечно. Я все понимаю. Если захочешь еще раз на него взглянуть, ты знаешь, где он висит.
– Спасибо, мама. Не сегодня.
Безжизненный голос Сюзанны невольно заставил Виви задаться вопросом: неужели дочь до сих пор скорбит по погибшей подруге? Ведь как бы там ни было, та умерла совсем недавно. Виви хорошо помнила, какой эффект произвела тогда смерть Афины на их семью – узкий круг людей, знавших правду о «затянувшихся заграничных каникулах» последней. И хотя сама Виви была не слишком убита горем – но кто ее за это осудит? – она до сих пор помнит тот невероятный шок, который испытала от осознания того, что молодую и красивую женщину – мать, в конце концов! – злая судьба так несправедливо лишила жизни.
И, в очередной раз почувствовав свою несостоятельность, она задумалась о том, как облегчить страдания дочери. Ей хотелось узнать у Сюзанны, что ее так сильно тревожит, предложить ей свою поддержку. Однако горький опыт научил Виви, что Сюзанна заговорит только тогда, когда будет готова. Чему, скорее всего, не суждено случиться.
– Люси приедет через минуту, – сказала Виви, доставая салфетки. – Бен встречает ее на станции.
Виви не собиралась присутствовать на их встрече, ведь, в конце концов, она знала, о чем пойдет речь. Но Дуглас сказал, что ему нужна ее поддержка, и Виви устроилась в дальнем конце комнаты, возле книжных полок, испытывая тихую материнскую радость при виде своих детей. За лето волосы Бена, работавшего на свежем воздухе, совсем выгорели, и теперь он слегка смахивал на деревенского простака. Люси, сидевшая справа от него, выглядела загорелой и цветущей, что, впрочем, неудивительно, ведь она только что провела каникулы в каком-то экзотическом месте. Сюзанна, со своей молочно-белой кожей, темными волосами, тенями под глазами, резко выделялась на их фоне. Она всегда будет красивой, подумала Виви, но сегодня, похоже, она меньше всего думала о своей внешности.