Алёша был ни жив ни мёртв.
– Дурацкий шифр! – кричал между тем Виктор. – Письмо лимонным соком – это детский сад! Да это всё прочесть – раз плюнуть. «В прошлый раз ответа не было»! Ха! Вы чего, совсем придурки!? Неужели трудно так додуматься… Чёрт…
– Тихо, Витя!
– … Неужели вы, блин, недопёрли, что записка перехвачена!?
– Кому нужна эта записка!? – закричал в ответ Евгений. – Если бы всё устроить проще, без дурацких явок и без шифра, может быть, менты бы и не знали! Мы писали, что нам нужен итальянский переводчик! Скажешь, это прямо уж улика!? Просто этот туалет в этом притоне – чушь собачья! Нашим шифром кто-то вытер зад! Как уже было!..
– Тихо, тихо! – попросил Аркадий. – Если был предатель, мы его найдём.
– И покараем! – гаркнул Виктор.
– … Только разговор сейчас другой. Гургену я, конечно, доверяю, но ему сейчас не сладко. Времени в обрез. Неделя. Две. Возможно, меньше, раз менты идут по следу. Если именно менты, не ФСБ…
– Он точно арестован?
– Сообщили в новостях…
– Ого!
– Так, тихо! Как ваш вождь я объявляю. Стало быть, во-первых, план наш должен быть приведён в исполнение не позже годовщины Че Гевары. Мы имеем восемнадцать дней в запасе. Во-вторых, нам срочно нужно доводить всю подготовку до конца. И в-третьих. Даже за короткий срок, что остаётся, надо максимально сделать публику готовой.
– Агитировать?
– Да. Сами знаете, это не просто в наши дни. Глаза и уши потребителя отвыкли от честных призывов. Они способны поглощать только манипуляцию! Скажите им – «пошли со мной!» – и что они ответят?
– Решат, что мы хотим от них их денег!
– Скажут: «Да ты хочешь мной манипулировать!».
– Вот именно! Поэтому, друзья… Хм, хм… товарищи! Ещё раз вспомните девиз – бить по капитализму его собственными методами! Поэтому до завтра каждый должен подготовить план своей… «рекламной акции». Да, так. Мы соберёмся через сутки. Каждый скажет мне, какой придумал хитроумный способ, чтобы… чтобы вселить в сердца людей Идею.
«Мама, шика дам!» – пропел Киркоров.
– Клятва, – сказал Виктор.
В самом деле, без присяги было как-то несерьёзно.
– Надо клясться непременно чтоб на чём-то, – продолжал мысль краснолицый большевик.
– Чёрт, да ведь мы совсем забыли о портрете и о книгах! – спохватился вождь.
Достал из-под кровати папку с разными бумагами. Среди них Лёша сразу углядел портрет китайца и те книги, которые соседи так любили перечитывать.
– Двуколкин, – сказал вождь. – Отныне никаких свидетельств наших взглядов. Никаких портретов на стенах и на футболках, прогрессивных книг и музыки. Возможно, завтра обыск. Пусть они найдут вот это, – он кивнул на стол с буржуйской пищей. – Мы шифруемся. Мы – стадо, мы как все. Порвём систему изнутри. Понятно?
– Но… э-э, – начал бормотать Алёша. – Если Революция задумана давно, то почему тогда…
Аркадий понял:
– Товарищ, это время нам диктует. Ситуация постмодерна. На фоне конформистской массы ложных антиглобалистов нам не нужно было выделяться. Современный дискурс оппозиции-спектакля предлагает новый архетип лояльности – послушный потребитель контркультуры. В то время как наиболее радикальное крыло осваивает формы традиционализма от толстовства до ислама, мимикрия под конформную прослойку хорошо усвоенных системой псевдолевых радикалов выступала самой эффективной. Но габитус мента диктует перемены. Мент не усечёт постмодернистской многослойности, игры. Но мы меняем стратегему, а не парадигму. Понял?
– Нет, – сказал Алёша.
– Чёрт возьми! Ну всё же просто! Позабудь, что было раньше, всё! Мы косим под буржуев! Мы и раньше это делали. Наш принцип – повторяю третий раз – бороться с капиталом его собственными методами, используя его же формы. Помнишь, тут про явку говорили? Наша явка знаешь, где была? В «Мак-Пинке». Есть такой фастфудовский притон. Ведь там нас, революционеров, точно уж искать никто не будет. А наш шифр строился на фразе из одной тупой рекламы. Ну, теперь ты понял?
У Алёши закружилась голова. Ему казалось (или, может быть, хотелось верить), что нет ни общаги, ни ребят, ни Революции, ни гнусного и глупого невольного предательства… Воздушный корабль уносил с потоками дождя Алёшу, бережно кружа и обволакивая. Вещь, содеянная им лишь несколько часов назад, слишком ужасна, чтобы тот мир, где она случилась, был реален…
– Ну, теперь ты понял?
– Да, – с трудом сказал Алёша.
Да, да, да! Он понял… лишь теперь!
В дверь снова постучали.
На столе картофельные палочки лежали в форме молота и серпа.
Все переглянулись. Что, так быстро?! Филя поперхнулся, недопев. Аркадий сунул «компромат» обратно под кровать. Артемий быстро раскидал картошку по столу. Глаза Евгения забегали, он нервно соскочил с кровати, начал озираться.
Новый стук.
Красавец застыдился своего испуга, снова сел, как будто говоря, что он готов погибнуть, если нужно.
– Кто там? – прошептал Аркадий.
Потом тоже застыдился и спросил второй раз, твёрдым голосом:
– Все дома! Что вам нужно?
– Открывашку! – прозвучало из-за двери.
На пороге стоял Саня.
– Вы чего закрылись, парни? – прогнусил он. А потом добавил: – Дайте открывашку…
Получив консервный нож, «гость» удалился.
– Уф, – сказал Аркадий, снова закрывая дверь и вынимая книги и портрет. – Нам нужно устранить всё это.
– Сжечь, – сказал Артемий.
– Да, сейчас! – ответил Виктор резко. – Самого тебя бы сжечь! Сожжёт он Мао, щас!
– Надо спрятать, – объявил Аркадий.
– В землю закопать.
– Фигня!
– В любом случае вынести из комнаты…
– И из общаги.
– В институт?
– Навряд ли.
– На работу…
– Негде.
– И у меня тоже.
– Так, товарищи! Подумайте! Кто может спрятать эти вещи на работе?
– Я, – сказал Алёша.
Он не просто мог – хотя пока не знал, где именно. О, нет, он был обязан! Должен, чтоб хоть на процент загладить ту свою вину, которую, конечно, полностью, наверно, не искупит никогда…
10.
Никто и никогда не вздумает искать революционные улики в заведении быстрого питания. Никто и никогда, если уж ему всё же стукнет поискать их там, не станет проверять кабинет менеджера. И совсем исключено, что этот некто, совершенно невозможный, стал бы вдруг смотреть не просто кабинет указанного «чина», а то место, где работает ужасная Снежана – враг свободы и всего живого на земле.
Дождь стал тише, но не прекратился. Почему-то не горели фонари: Чубайс, вестимо. В десять вечера Алёша шёл на ощупь, то и дело попадая в лужи. Ноги промокли, ветер нашёл щели в Лёшиной одежде, дождь старался просочиться в тот ценнейший груз, который нёс двойной отступник. А внутри, в душе, было противно, страшно, стыдно, отвратительно.
Теперь Двуколкину казалось, что вся его логика поимки «сникерсовых террористов» была полным бредом. Каждая мысль, каждый поступок, связанный с «невидимой» запиской, явно представали Алексею бредом сумасшедшего. Да, он бы до такого не додумался, имея хоть одну извилину! Дурак, дурак, дурак!
– Дурак! – сказал Алёша вслух, надеясь заглушить этим словом гамму мерзких чувств. Не помогало.
В голове вертелись фразы «Мы найдём» и «Покараем!». Сам себе Алёша оказался вынужден признаться, что страх беспокоит его более стыда. Если вся ячейка может опасаться только Государства, то Двуколкин, абсолютно так же могущий попасться в руки ФСБ или милиции, ещё и вынужден скрываться от своих же. Он уже однажды обманул: устроился в «Мак-Пинк». Возможно, надо было рассказать это ребятам. Ведь не знал, не знал же, чёрт возьми, тогда ещё великой Правды! А теперь… Если узнают, что он стюарт в этом заведении, – сомнений не возникнет.
Интересно, а Евгений не узнал Алёшу?
…Светофор показывал цвет Революции.
Что же, не узнал сейчас, а если вспомнит позже?
…Волна грязи весело взлетела из-под импортных колёс буржуйской тачки.
А Артём? Он тоже был там. Спустя час. Чуть меньше. А зачем?
…Зелёный.
Ну, возможно, Алексей сумеет как-то избежать раскрытия.
Возможно, что его вину не установят.
И, как знать, а может быть, ребята ошибутся, покарают не Алёшу?
Хорошо бы…
Нет, долой дурные мысли! Гнусный ренегат, слабак, трус, доноситель! В «Мак-Пинк», живо! Сделай хоть раз что-нибудь полезное товарищам, мерзавец!
Между тем, «Мак-Пинк» ещё работал.
Алексей прошёл сквозь серые ворота, миновал входную дверь. Показал охраннику свой пропуск. Бык устало разлепил глаза и важно поинтересовался у Двуколкина:
– Зачем идём?
– Зачем! – сказал Алёша. – Ясно дело: на работу!
– Что, на работу за час до закрытия? Гы! Вот сейчас мы выясним…
Охранничья рука коснулась телефона.
– Стой, не надо! – попросил Алёша, догадавшись, что на том конце Снежана. – Ты же знаешь, что я здешний, не чужой. Работаю я тут. Пусти, а?
– Так! Зачем идём? – спросил опять охранник тупо, властно, с нескрываемым удовольствием.
– Чувак… – замямлил Лёша. – Блин, ну что ты как нерусский! Ну… К девчонке я иду. К работнице одной. Влюбился, понимаешь. Вот, хочу сюрприз ей сделать.
– Не канает! – заявил охранник.
Снова потянулся к телефону.
– Да чего звонить-то сразу?! – возмутился Лёша.
– Слушай, дуй давай отсюда, – отвечал бычара. – Я сейчас Снежане позвоню. Реально позвоню. Вали давай.
Двуколкин решил было ещё чуть попрепираться, но вдруг понял, что так может вызвать подозрения. Навредить ребятам. Лучше пусть охранник думает, что Лёша заявился на работу так, от скуки или ради хулиганства – чтоб скорей забыл об инциденте.
Возвратившись вновь во двор, откуда начинался ход для персонала, Лёша понял, что осуществить задуманное посложнее, чем он думал. Если по служебке не пройти, то остаётся только вход сквозь зал. Но там его, во-первых, могут опознать. И даже если не опознают, то, конечно, остановят человека в куртке и ботинках, открывающего дверь «служебный вход». Ходьба в верхней одежде из подсобки в зал, как и обратно, – строго воспрещается. Затем… Пускай он даже и не будет засечён Снежаной – но ведь персонал заметит человека «в штатском». Где взять униформу? Только в прачечной. Туда Алёше хода нет, поскольку от неё до двери в зал идти сквозь всю подсобку, а в подвал охранник не пускает. Надо отыскать хотя бы что-нибудь похожее? Но что и где? На Лёше синяя рубаха. Курка – чёрная. А больше…