— О господи! — вырвалось у задыхающейся Тонни. — Я опять наступаю на те же грабли.
— Ты о чем? — спросил Карл, его грудь вздымалась.
— Я влюбляюсь в неподходящих мужчин.
— Да что ты говоришь!
— Нет, просто… они всегда причиняли мне боль.
Грэнвилл пристально посмотрел девушке в глаза.
— Давай договоримся. Я никогда не сделаю тебе больно, если только ты не будешь пытаться меня переделать.
— А зачем мне тебя переделывать?
— Обычно все пытаются. Так что, по рукам?
— Ты ведь знаешь, что да, Карл, — тихо произнесла она, вновь обнимая его.
— Зови меня Грэнни.
— Хорошо… Грэнни.
Оставшуюся дорогу они не проронили ни слова.
Когда они добрались до дома, девушка поднялась в свою квартиру, чтобы принять душ, а Карл забежал к себе за шампанским, которое все еще стояло в холодильнике, и за стаканами. Когда он открывал дверь, то вдруг испугался, что сейчас на кухне увидит Гарри Вагнера, занятого приготовлением изысканной жратвы. К счастью, его там не было, и Карл, взяв все, что нужно, поспешил наверх.
Тонни не заперла дверь специально для него. Ванная была закрыта, и Карл услышал звук льющейся воды. Уродливое кресло стояло в том же углу, где они его поставили. Повсюду все так же громоздились коробки. Грэнвилл прошел на кухню, откупорил бутылку и разлил шампанское по бокалам. Поднял свой и мысленно пожелал здоровья Мэгги Петерсон. Затем выпил за себя, свой талант и удачу.
— Я решила вместо душа принять ванну, — прокричала Тонни сквозь шум воды — А мне сюда можно шампанское?
— Думаю, это не возбраняется, — ответил Карл. Держа ее бокал, он подошел к двери, распахнул ее и чопорно сообщил: — Шампанское для мадам.
Тонни лежала в ванной голая, ее кожа порозовела и влажно блестела. Девушку нисколько не смущала собственная нагота — тело Тонни было прекрасно. На какую-то секунду Карл замер, любуясь зрелищем и вдыхая экзотический аромат масла для ванн.
— Ты всю ночь будешь вот так стоять и глазеть, — спросила Тонни, — или все-таки присоединишься ко мне?
Через несколько мгновений она, расплескивая воду, хохоча и отбиваясь, была в его объятиях. Карл тоже хохотал. Давно он так не смеялся! А затем веселье сменили вздохи и долгие стоны. Девушка оказалась сверху, и мучительно медленно опускалась все ниже, пока он не проник в нее глубоко-глубоко. Они слились в одно целое и не спешили двигаться, желая продлить ощущение. И оно длилось до тех пор, пока никто из них не мог больше ждать ни секунды. Вода остыла, но они ничего не замечали. Они чувствовали только друг друга.
Конечно, Карл знал, что это не любовь. Господи, любовь, ведь они едва знакомы! Но то, что произошло между ними, не было просто случайным сексом.
Скорее чем-то особенным.
Грэнвилл отнес девушку в постель, и все началось снова и продолжалось до самого рассвета, окрасившего небо за окном в пурпурный цвет. Казалось, нельзя хотеть друг друга еще больше, но для Карла и Тонни невозможное стало возможным.
В такую необыкновенную ночь все возможно, решил Карл.
На следующее утро дневник показался Грэнвиллу совершенно неразборчивым. Будто его писали на иностранном языке. Молодой человек никак не мог сосредоточиться. Черт, да он не мог сфокусировать взгляд на бумагах! Карл просто сидел за столом, уставившись невидящими глазами в неразборчивые каракули, ничего не понимая. Голова раскалывалась от боли, во рту словно кошки нагадили. А мысли постоянно возвращались к девушке. К ее телу, запаху, вкусу…
Душой Карл все еще был наверху, в благоухающих объятиях Тонни.
Когда он проснулся, она уже убежала, оставив на подушке записку: «Грэнни, я спешу на занятия. Не хочу тебя будить — что-то ты совсем замученный на вид! Пожалуйста, запри за собой дверь. Тонни». Рядом с посланием лежал ключ.
Ухмыляясь, Карл натянул джинсы и рубашку и побрел вниз, в свою квартиру. Там он обнаружил Гарри Вагнера, готовящего тонкие золотистые кукурузные лепешки с яйцами и икрой. Грэнвилл проглотил изысканное кушанье, принял душ, побрился и теперь тупо смотрел на дневник, а рядом ждала своей очереди папка с листами, исчерканными пометками Мэгги. Гарри, как обычно, уселся на кровать. Сегодня на нем был светло-серый костюм из шелковой ткани в «елочку».
— У тебя хорошо получается. Прекрасный темп. Тобой весьма довольны.
— Рад за них, кем бы они ни были, — проворчал Карл, откидываясь на спинку вращающегося кресла.
— Знаешь что? — сказал Вагнер и встал с кровати. — Почему бы нам сегодня не устроить выходной? Просто поработай с правкой Мэгги.
— Гарри, ты воплощенное добросердечие! — благодарно произнес Грэнвилл.
— Признаюсь честно, Карл. Можно сказать, что у меня совсем нет сердца, но ты мне почему-то нравишься. Ты мастер своего дела, а я восхищаюсь профессионализмом.
«Ты тоже профессионал, Гарри, — подумал Карл. — Вот только в какой области?»
— Но иногда одного профессионализма мало, как ты думаешь? — заметил Гарри. Карл ничего не сказал в ответ, и Вагнер продолжил: — Иногда важно просто быть самим собой.
— Точно, — согласился Карл. — А кто тогда ты, Гарри?
— Сейчас речь не об этом. Мне известно, кто я, и менять что-либо уже поздно. Я говорю о тебе.
— Не обижайся, но, думаю, ты понятия не имеешь, кто я или что я.
— Я знаю, что за тобой нужно присматривать.
— Я сам о себе позабочусь.
— Не спеши сказать «нет». Присматривать за людьми — моя специальность, и я сейчас предлагаю то, что мне предложить не просто.
— И что же? — спросил Грэнвилл.
— Свою дружбу.
Карл задумался. Человек, который сейчас стоял рядом, угрожал ему. Причинил боль и вызывал глубокий, животный страх. Но, каким бы странным, а может, и глупым это ни казалось, Карл доверял Гарри.
— Не знаю, как подружились Дамон и Финтий,[3] — произнес молодой человек и протянул Вагнеру руку, — но я принимаю твое предложение.
Мужчины обменялись рукопожатием. Оно словно соединило их незримой нитью, и, когда ладони разжались, Гарри тихо спросил:
— Ты хоть понимаешь, во что ввязался?
Что-то в тоне Вагнера заставило писателя прислушаться. И испугало его.
— Какой-то бестселлер, — ответил Грэнвилл. — Его нужно написать в виде художественного произведения, иначе судебное разбирательство неизбежно. Скандальная книга, и вызовет большой резонанс. «Апекс» собирается издать ее огромным тиражом.
Вновь зазвучал тихий голос Вагнера:
— Не имеешь ни малейшего представления, верно?
Карл нахмурился.
— Так скажи мне, Гарри. Во что я ввязался?
Вагнер ничего не ответил, только собрал страницы дневника и написанные главы книги. Подошел к окну и внимательно изучил улицу.
— Знаешь, Карл, о чем я жалею? Печально, что ты не можешь оценить по достоинству хорошую сигару.
Он вытащил одну из кармана пиджака, развернул и обрезал специальным приспособлением кончик. Не зажигая, засунул ее в рот.
— Вот что я скажу, — произнес он, достав из кармана другую сигару и положив ее на стол перед Карлом. — Выкуришь, чтобы отпраздновать победу. За благополучное завершение.
Грэнвилл покачал головой.
— Вряд ли. Терпеть не могу табак.
— Сохрани ее. Я настаиваю. — Он бросил Карлу спички. — Может, ты еще передумаешь.
— С чего бы это?
— Никогда не знаешь, что может случиться, Карл. — Вагнер направился к двери и открыл ее. — Никогда.
— Не то чтобы я не ценил оказанную мне честь, — произнес писатель, прежде чем Гарри успел уйти. — Но откуда такое неожиданное желание стать моим другом?
Вагнер задумался, словно подыскивая нужный ответ. Затем кивнул, по-видимому удовлетворившись тем, что нашел.
— Потому что хочу, чтобы кто-то знал, зачем я это делаю. И потому, что все в этой жизни взаимосвязано. Понимаешь, о чем я говорю?
— О том, что тебе тоже может понадобиться друг?
Гарри довольно улыбнулся. А затем ушел, оставив Карла размышлять над тем, правильно ли он понял слова своего гостя.
6
Преследователь сидел в затемненной комнате, рассеянно смотря по телевизору ток-шоу. Что-то про Арнольда Шварценеггера и Марию Шрайбер. Вряд ли Преследователь смог бы сказать, что именно, — впрочем, передача его не интересовала. Звук он выключил. Шум мешал Преследователю собраться с мыслями. И свет тоже.
Преследователь сидел в темноте, пытаясь сосредоточиться.
До тех пор, пока не зазвонил телефон.
— Пора, — произнес голос на другом конце провода. — Сейчас самое подходящее время.
Голос говорил с отчетливо выраженным британским акцентом. Аристократичным, но в то же время по-уличному грубоватым, если знать, к чему прислушиваться. Преследователь знал.
— Так скоро?
— Мы завершили то, что было нужно. Нельзя тянуть слишком долго, ибо…
— Да, знаю, — перебил Преследователь. Его собеседник уже не раз излагал свою точку зрения по этому поводу. — Промедление смерти подобно.
— Возникло слишком много осложнений. Лучше устранить их как можно быстрее.
— Быстрее — всегда лучше.
— Это возможно?
— Все возможно.
Преследователь повесил трубку и торопливо оделся. Темно-синий льняной костюм. Белая шелковая рубашка. Красный галстук-бабочка. Черные высокие ботинки, отполированные до зеркального блеска. Затем выключил телевизор, запер дверь и отправился выполнять задание.
Несмотря на поздний час, на улицах было полно народу. Люди возвращались домой после приятно проведенного вечера. По мостовой сновали многочисленные такси. Преследователь остановил одно из них и велел ехать в центр города, туда, где Гринвич сливается с Дуэйн-стрит. Там было темно и тихо. Оживленные днем, склады, конторы и небольшие фабрики к ночи опустели.
— Вам точно сюда? — поинтересовался таксист, говоривший с сильным русским акцентом.
Преследователь протянул ему десятидолларовую купюру, вылез из машины и зашагал вниз по улице. Он остановился у стальной двери без вывески. Нажал на кнопку домофона, и его впустили. Внутри была мрачная и грязная лестница, усеянная разбитыми бутылками из-под мятного шнапса, одноразов