Использование необычных для описания государства речевых оборотов и идея о разумном выборе, как о единственном основании истинной свободы, вне всякого сомнения оставляют простор для неверного истолкования взглядов Гегеля в пользу тоталитаризма. Но также несомненно и то, что это именно неверная интерпретация. Мы достаточно подробно рассмотрели взгляды Гегеля на конституционную монархию, свободу слова, власть закона и суд присяжных и разъяснили его позицию. Дело в том, что Гегель относился к разуму серьезнее, чем любой из нас. Когда кто-то говорит нам, как наиболее рационально решить государственные дела, мы считаем, что он выражает свое личное мнение, но есть и другие люди, выражающие совсем другие точки зрения по этому вопросу. Что касается того, какая позиция самая «разумная», то, поскольку никто на этот вопрос ответить не может, просто забудем о нем и будем руководствоваться своими личными симпатиями. Итак, когда Гегель говорит о «почитании» государства или о свободе, реализуемой в рационально организованном государстве, мы склонны относить его высказывания к государству в нашем представлении — порою прямо противоположном гегелевскому. Понятие «разумного государства», выдвинутое философом, вполне объективно и весьма специфично. По его мнению, такое государство действительно должно было выбираться индивидами для повиновения ему и защиты его интересов, потому что они искренне согласны с его принципами и находят удовлетворение в том, чтобы являться частью такого государства. Ни одно разумное государство, согласно Гегелю, не могло бы так поступить со своими подданными, как фашистский и сталинистский режимы. Здесь мы встречаем явное противоречие. Так, поскольку в гегелевском разумном государстве интересы личности и коллектива находятся в гармонии, в этом государстве невозможны как конфликт между государственными целями и интересами его отдельных подданных, так и безжалостное попрание прав последних.
На все эти доводы ответом современного читателя, вероятно, будет: «Да, но...». «Да» — в знак того, что сам Гегель не был сторонником тоталитаризма. «Но» — при такой интерпретации Гегель оказывается необычайным оптимистом касательно возможности гармонии в отношениях между людьми, и даже еще большим в плане расхождения с реальностью, если он действительно верил, что гармония достигнута в описываемом им государстве. Последнему утверждению, по-моему, суждено остаться без ответа. Если принять гегелевскую идею государства как достойную обоснования, то разумное государство должно отличаться от современных ему государств. Государство же, описываемое философом, конечно, не имеет коренных отличий от государств, существовавших в то время. Наиболее правдоподобно следующее объяснение: он был слишком консервативен или излишне осторожен для того, чтобы отстаивать идеи, радикальные по отношению к той политической системе, в условиях которой он жил и занимался преподавательской деятельностью. Сказать, что Гегель преследовал единственную цель — угодить королю Пруссии, было бы совершенно неправильно. Возможно, справедливо лишь отметить, что Гегель смягчил радикальность своей философской системы, чтобы избежать гнева прусского короля (равно как и остальных германских правителей).
Впрочем, необходимо кое-что добавить о видении Гегелем гармонии между людьми. Его политическая философия входит в состав более обширной философской системы, в которой единение людей имеет метафизические корни. В последних двух главах мы рассмотрели исторические и политические стороны гегелевской мысли, уделив им немного больше внимания по сравнению с местом, которое они занимают в творчестве философа в целом. Теперь пришло время перейти к более значительной философской системе Гегеля. Скоро мы убедимся, что обращение к еще одной грани гегелевской философии окажется одинаково полезным для лучшего понимания и философии истории, и политической философии великого мыслителя.
Глава 4 Странствия духа
Дух
Пришло время сознаться в одной уловке. До сих пор я тщательно избегал упоминания того понятия, о котором Гегель говорил неоднократно и, более того, считал его определяющим: речь идет о Geist (духе). Эта идея настолько важна для философа, что он обозначает предмет «Философии истории» как дух и его направляющую роль в истории. Не будучи знакомым с этим понятием, невозможно полностью представить себе взгляд Гегеля на историю. Столь же важную роль играет эта идея и в «Философии права». Например, Гегель говорит о государстве как об «объективированном духе». Меня может извинить лишь то, что, сбивая вас с толку, я руководствовался благой целью — облегчить вам знакомство со странным и порою непонятным миром мысли Гегеля.
Для начала определимся со значением Geist. В немецком языке это слово достаточно распространено, но употребляется в двух разных, хотя и родственных, смыслах. Этим словом обычно обозначают сознание, дух, как противоположность телу (английское mind). Например, Geisteskrankneit — «душевная болезнь», «болезнь ума». Но Geist переводится и как дух, душа (английское spirit). Поэтому «дух времени» по-немецки будет звучать как Zeistgeist, а третья ипостась христианской Троицы — Дух Святой — как der Heilige Geist. С этим связаны трудности изложения работ Гегеля на английском языке, в котором, например, существуют две традиции перевода названия «Феноменологии духа» — это и Phenomenology of mind, и Phenomenology of spirit. Русское слово «дух» отражает оба смысла, и сознание, как противоположность телу, и нематериальное, духовное, и мыслительную деятельность.
Задача «Феноменологии духа»
То, что мое изложение взглядов Гегеля пока еще очень далеко от завершенности, можно увидеть, вернувшись к философии истории. Почему мировая история представляет собой не что иное, как развитие понятия свободы? Этот вопрос нельзя оставить без ответа. Гегель не допускает, — и, в любом случае, это никак не согласуется с общими принципами его философской системы, — что направление истории случайно. Напротив, мыслитель утверждает необходимость всех исторических событий. Что это значит? Как это обосновать? Гегель отвечает: история — это всего лишь прогресс в сознании свободы, потому что она есть развитие духа. В «Философии истории» он оставляет это понятие без объяснения, поскольку ко времени ее написания уже была опубликована очень объемная и очень содержательная «Феноменология духа», посвященная обоснованию необходимости развития сознания. Карл Маркс назвал эту работу «истинным истоком и тайной гегелевской философии». Другие в испуге от семисот пятидесяти страниц непонятного текста были готовы оставить сокрытые в нем истины нетронутыми. Впрочем, нет такого исследования философии Гегеля, где не рассматривался бы этот труд.
Рассмотрение работы лучше всего начать с названия. Оксфордский словарь сообщает, что «феноменология — это наука о явлениях (феноменах), в отличие от науки о бытии». Это определение понятно, если представляешь себе разницу между явлением и бытием. Тем, кому она не знакома, тот же словарь любезно проясняет философское значение слова «явление» — «непосредственный объект восприятия, как отличный от сущности или вещи-в-себе». Упомянутое различие можно проиллюстрировать следующим образом: рассмотрим разницу между луной, как мы ее видим, и луной, какая она в действительности. В нашей системе восприятия луна появляется поздно вечером и выглядит как серебристый серп, размером не больше теннисного мяча. На самом деле, луна — это твердое сферическое тело диаметром несколько тысяч километров. Серебристый полумесяц — это явление. Следовательно, феноменология изучает то, как вещи являются нам.
Если феноменология изучает способы, какими вещи предстают перед нами, то отсюда можно заключить, что «феноменология духа» — учение о том, каким образом нам являет себя дух. Такое предположение будет правильным, но необходимо учесть одну отличительную особенность мысли Гегеля. Исследуя только то, как дух конкретного человека предстает перед своим носителем, нам придется ограничиться лишь изучением проявлений духа в сознании. Поэтому феноменология духа в действительности — это учение о том, как дух являет себя себе. Соответственно, предметом гегелевской «Феноменологии духа» является эволюция форм сознания, каждая из которых рассматривается как сущность. Этот процесс представляет собой, с точки зрения философа, неизбежное развитие ограниченных форм сознания до форм, адекватных реальному миру. Сам Гегель описывает предмет изложения как «являющееся знание» и понимает эволюцию сознания как развитие по направлению к формам, охватывающим действительность наиболее полно, причем высшей точкой станет «абсолютное знание».
В предисловии к «Феноменологии духа» Гегель объясняет необходимость обращения к этому роду знания. Он начинает с проблем познания. Гегель определяет цель философии как «действительное знание» того, что «есть поистине», или «абсолютного». Прежде чем приступить к рассмотрению существующего «поистине», не лучше ли для начала определить, что представляет собой само познание, то есть как мы приходим к знанию наличного бытия? Стремясь к знанию, мы пытаемся понять действительность. Следовательно, познание, утверждает философ, часто связано с инструментом обретения истины. Если инструмент несовершенен, полученное знание неизбежно будет ложным.
Итак, начнем с вопросов познания. Если мы познаем действительность посредством некоего орудия, не возникает ли опасность, что применение этого инструмента изменит ее, и мы получим знание о том, что сильно отличается от ненарушенной реальности? (Для сравнения: современные физики считают невозможным точное определение скорости и положения элементарных частиц, потому что прибор для наблюдения за частицами влияет на эти параметры.) Согласно Гегелю, даже если слово «орудие» употреблено метафорически, а познание представляется скорее пассивным посре