Вожделение появляется как выражение того, что самосознание нуждается в объекте вне его, но затем находит себя ограниченным всем внешним. Однако желать — значит быть неудовлетворенным. Тогда вожделение — используем типичную для Гегеля игру слов — состояние неудовлетворенности для самосознания. Даже хуже, самосознание кажется обреченным на это состояние, поскольку, если предмет желания утратит свой статус независимого объекта, самосознание разрушит основы собственного существования. Гегель разрешает эту дилемму так: он делает объектом самосознания другое самосознание. В этом случае перед самосознающим бытием оказывается другой объект для противопоставления, но выясняется, что это отнюдь не простой объект, которым следует овладеть и подвергнуть «негации» как нечто внешнее, но другое самосознание. Последнее наделено способностью делать чуждое своим и таким образом устранять себя как внешний объект.
Не волнуйтесь, если это покажется непонятным. В самом гегелевском тексте это еще менее определенно. Один из комментаторов, Айван Солл, отмечает «крайнюю туманность» Гегеля в этом вопросе. Другой исследователь, Ричард Норман, бегло проскальзывает этот раздел, отмечая лишь, что, поскольку большая часть этого раздела ему непонятна, он скажет о нем лишь совсем немного. Основная мысль Гегеля состоит в следующем: для становления самосознанию требуется не просто внешний объект, а другое самосознание. Можно дать такое объяснение: увидеть себя можно, лишь посмотревшись в зеркало. Для того чтобы познать себя как самосознающее бытие, необходимо иметь возможность наблюдать другое самосознающее бытие и таким образом понять, что такое самосознание. По-другому эту идею можно объяснить так: самосознание способно развиваться только в системе общественных отношений. Ребенок, растущий в полной изоляции от других людей, наделенных самосознанием, никогда не достигнет умственного развития выше уровня простого сознания, так как самосознание проистекает из жизни общества.
Обе интерпретации одинаково правдоподобны. К сожалению, их трудно соотнести с теми понятиями, которые использовал Гегель. Впрочем, хотя бы одно из них должно пролить свет на то, что хотел сказать философ.
Господин и раб
Мы подошли к разделу «Феноменологии», вызывающему наибольшее восхищение. Речь пойдет о двух типах самосознания. Для простоты изложения обозначим самосознающее бытие как личность. (Разумеется, сам Гегель ни до каких упрощений не снисходил.) Тогда каждой личности, чтобы осознать себя, нужна другая. Что конкретно требуется одной личности от другой? Гегель полагает, что это признан- ность. Чтобы понять точку зрения Гегеля, нужно знать, что немецкое слово Selbstbewufitsein (самосознание) может также означать «самонадеянность, самоуверенность». Второе значение слова подкрепляет идею Гегеля, что мое самосознание ставится под угрозу существованием другой личности, не признающей меня как личность. Следуя совету Ричарда Нормана, мы можем обратиться к работам экзистенциалистских психиатров, например, Р.Д. Лейнга. Если ценность личности систематически не признается всеми, от кого она зависит (как может, к примеру, происходить в семье, где один из членов оказывается козлом отпущения за проблемы всех), то ее чувство самоидентичности может быть серьезно нарушено. Результатом лишения признанности, по Лейнгу, будет шизофрения.
Если идея о необходимости признанности все еще не совсем ясна, проведем аналогию с государством, получающим дипломатическое признание. Важность дипломатического признания очевидна: одни государства предпринимают отчаянные попытки, чтобы добиться его, а другие — всячески стремятся воспрепятствовать этому. Пока страна не будет признана другими членами мирового сообщества, она не будет полноценным государством. Дипломатическое признание носит двоякий характер: оно делает не больше, чем признает нечто, уже существующее, и в то же время не меньше, чем превращает страну в полноправное государство. Такой же особенностью отличается и идея Гегеля.
Потребность в признанности обоюдна. Поэтому можно предположить, что люди признают друг друга и на этом успокоятся. Но вместо этого Гегель говорит, что самосознание стремится к тому, чтобы стать чистым. Для этого оно должно показать, что не связано простыми материальными объектами. В действительности, самосознание затрагивается материальным объектом двумя способами: собственным телом и телом личности, от которой оно ждет признавания. Для того чтобы преодолеть связанность обоими материальными объектами, нужно вступить в борьбу не на жизнь, а на смерть с другой личностью: стремясь уничтожить другого, показать, что не зависишь от его тела, и, рискуя собственной жизнью, доказать, что не пребываешь в плену своего. Поэтому изначально взаимоотношения двух индивидов — не спокойное обоюдное признавание, а борьба.
Оценить эту идею Гегеля можно по-разному. Казалось бы, философ хотел показать, что яростная борьба — не случайное событие в человеческих отношениях, а неотъемлемая составляющая процесса становления личности. А может быть, его намерением было убедить нас, что люди, не рискующие своей жизнью, не являются настоящими или полноценными личностями? Вероятно, лучше было бы — и несомненно более гуманно — рассмотреть процесс становления личности как раскрытие уже присущих ей качеств (например, доказывая теорему, мы тем самым не делаем ее истинной, а лишь показываем, что она будет таковой при любых условиях). С такой точки зрения некто, никогда не рисковавший своей жизнью, вполне может быть личностью, хотя его бытие как личности еще не было проявлено. Впрочем, при рассмотрении этой идеи философа еще гуманнее будет исходить из того, что, по его мнению, некоторые люди рискуют жизнью, доказывая свою независимость от тела, но этот подвиг не обязательно повторять каждой личности.
Возвращаясь к борьбе, отметим, что она начинается со стремления одной личности к смерти другой. Однако такой исход никого не устроит — ни побежденного, который должен умереть, ни победителя, уничтожающего тем самым источник своего признавания. Тогда победитель понимает жизненную важность другой личности для себя и сохраняет ей жизнь. Но первоначальное равенство двух независимых людей сменяется неравным положением, в котором победитель свободен, а побежденный зависит от него. Первый становится господином, а второй — рабом. Такова гегелевская оценка разницы между правителем и подданными.
Опять же это не устойчивое положение. Указанная философом причина такой нестабильности весьма оригинальна. На первый взгляд кажется, что у господина есть все. Он заставляет раба взаимодействовать с материальным миром и бездельничает, наслаждаясь раболепием раба и плодами его труда. Несомненно, он достиг признанности со стороны раба, но в глазах господина раб — всего лишь вещь, а не самостоятельное сознание. Таким образом, господин так и не обрел той признанности, в которой нуждался.
Положение раба тоже не такое, каким кажется на первый взгляд. Разумеется, он лишен признанности, потому что является для господина просто вещью. С другой стороны, раб воздействует на внешний мир. В противоположность своему господину, получающему временное удовлетворение от потребления, раб создает и формирует материальные объекты. В процессе работы раб воплощает собственные идеи в нечто постоянное, во внешний объект (например, если он из дерева вырезает кресло, его идея, дизайн кресла и его усилия остаются как часть окружающего мира). Через этот процесс раб скорее осознает свое сознание, так как видит его перед собой как нечто объективное. В труде, даже в труде под руководством другого, враждебного духа, раб открывает в себе наличие собственного духа.
Примерно сорок лет спустя Карл Маркс разработал понятие отчужденного труда. Подобно Гегелю, Маркс рассматривал труд как процесс, в котором рабочий воплощает свои идеи и усилия — фактически, все лучшее, что есть в нем, —в объект своего труда. Тем самым рабочий объективирует или облекает во внешнюю форму себя. Маркс придал большое значение тому, что было заложено в словах Гегеля: если результат труда становится собственностью другого, особенно чуждого, враждебного другого, рабочий теряет свою объективированную сущность. Так происходит с трудом раба, а по Марксу, такое положение дел неизбежно при капитализме. Кресло, обувь, одежда — все, произведенное рабочим, принадлежит капиталисту. Рабочие позволяют капиталисту получать прибыль, увеличивать свой капитал и укреплять власть над ними. Рабочий не просто лишается своей объективированной сущности, в действительности она превращается во враждебную силу, его же подавляющую. Отчужденный труд стал главной темой ранних работ Маркса, развитой затем в понятие прибавочной стоимости, на котором основана марксистская критика капиталистической экономики.
Философия и религия
Маркс видел решение проблемы отчужденного труда в отмене частной собственности и устранении классового разделения. Гегель же счел необходимым проследить путь, уже пройденный сознанием. Поэтому проблема будущего лишенного классов общества для него даже не могла возникнуть. Справедливо будет отметить, что «Феноменология духа» — более историческая работа, вплотную примыкающая к «Философии истории». Следующим после проблемы господина и раба предметом обсуждения Гегель выбрал стоицизм, философскую школу, приобретшую влияние в Римской империи. О стоицизме писали император Марк Аврелий и раб Эпиктет. В какой-то степени стоицизм позволяет преодолеть пропасть, Разделяющую господина и раба. Угнетенный раб, благодаря труду достигший полного самосознания, в стоицизме может обрести свободу, ведь это учение предполагает уход от внешнего мира, в котором раб остается рабом, в мир внутренний. Гегель пишет: «В мышлении я свободен, потому что я нахожусь не в некотором другом, а просто не покидаю себя самого; и предмет, который для меня сущность,... есть мое для-меня-бытие». И еще: «Это сознание... как на троне, та