Как и другие представители правящей элиты ГДР, Кастнер пользовался немалыми привилегиями, недоступными его простым товарищам по партии. Фрау Кастнер, которая либо действительно страдала какими-то хворями, либо только делала вид, высказала пожела-ниє пройти курс лечения в одной из клиник Западного Берлина. Безусловно, ей не составило труда получить необходимое разрешение, и раз в неделю служебный автомобиль супруга отвозил ее в Западный Берлин в клинику св. Франциска. «Народные полицейские» браво салютовали «фрау министерше», а она даже не пыталась прятать листки бумаг, которые везла с собой. В клинике ее поджидал один из помощников Гелена из отдела III/F — разумеется, в белом халате и со стетоскопом на шее. Этому мнимому доктору фрау Кастнер и вручала привезенные ею бумаги — копии протоколов заседания кабинета министров, деловой корреспонденции между Восточным Берлином и Москвой и другими коммунистическими столицами.
Но был и другой важный «Источник — С», удобно устроившийся в восточногерманском Министерстве госбезопасности. Между прочим, это была элегантная дама, чье сотрудничество с Геленом началась в начале 1950 года. Звали ее фрау Хильда Хальм. Родилась она в 1923 году в Обер-Барниме, к северу от Берлина. Во время войны служила секретаршей в штабе генерал-квартирмейстера вермахта. В 1945 году, когда Берлин стал жертвой советских бомбардировок, она вынесла несколько папок с важными документами из горящего здания и, по всей видимости, стала последней из немногих немецких женщин, кто удостоился за проявленное мужество награды — Железного креста. Но даже если она и была истинной нацисткой, это не помешало ей вскорости стать столь же ревностной коммунисткой. В 1946 году фрау уже сидела за столом в кабинете «Пятого комиссариата», штаб-квартиры советско-восточногерманского шпионского ведомства в берлинском районе Карлсхорст.
В 1950 году она отправилась в Западный Берлин — навестить свою старую школьную учительницу. Там судьба свела ее с фрау Тум, которая состояла в армии геленовских «коллекционеров», и ей как раз требовалась для работы барышня с мозгами. Обратить фрейлейн Хальм в очередной раз в новую веру заняло не так уж много времени. Так она превратилась в «фрау Квек», или же «Элизабет Шпан», и получила задание устроиться на работу в незадолго до этого созданное Министерство госбезопасности ГДР. Удалось ей это далеко не сразу, и какое-то время Гелену пришлось довольствоваться тем, что ее приняли в штат Министерства финансов. На протяжении четырех лет Хальм передавала на Запад ценнейшую информацию. На пользу пошел и опыт ее предыдущей работы в качестве секретарши в полицейском ведомстве. Во время июньского восстания 1953 года Хальм регулярно поставляла сведения об арестах повстанцев и агентов, об их допросах и тайных над ними судилищах.
В 1954 году она добилась перевода в Министерство госбезопасности, которое к тому времени уже возглавил Волльвебер. К величайшей досаде Гелена, Хальм проработала там всего полтора года. Она наверняка совершила какую-то оплошность — в апреле 1956 года ее арестовали по обвинению в шпионаже и государственной измене. Суд приговорил ее к пожизненному заключению. Правда, Хальм завербовала еще двоих служащих министерства — они продолжали снабжать Пуллах информацией еще долгое время после того, как за спиной Хальм закрылись тюремные двери.
И если у Гелена имелись основания быть довольным работой нужных людей, которых он поставил на нужное место, Волльвебер тоже не сидел сложа руки. Он делал то же самое, что и ненавистный ему противник: сумел внедрить двух своих лучших агентов в самое сердце геленовской «Организации» — в ее штаб-квартиру в Пуллахе и в ее западноберлинский филиал. Потребовались годы, чтобы Гелен сделал для себя пренеприятнейшее открытие: кто бы мог ожидать, что один из тех, кто пользовался его безграничным доверием, на самом деле работает на коммунистов.
Гелен находит и теряет Мартина Бормана
В своих мемуарах Гелен пишет, что только теперь, осенью 1971 года, он «наконец-то может нарушить обет молчания и пролить свет на один из самых загадочных случаев нынешнего века». Сделав столь громкое заявление, он далее говорит о том, что адмирал Канарис якобы как-то раз признался ему во время войны, что давно уже подозревает Мартина Бормана в сотрудничестве с Москвой. По всей видимости, заместитель фюрера тайком поддерживает с русскими радиосвязь. Гелен умалчивает, где и когда Канарис поделился с ним своими’подозрениями, ограничившись лишь следующими словами: «Канарис поведал мне, что именно является причиной его подозрений или предположений, а также привел доказательства мотивов предательства Бормана».
Гелен добавляет, что только в 1946 году он смог приступить к расследованию «таинственного исчезновения Бормана». Любой неблагоразумный шаг в дни гитлеровского режима мог стоить ему жизни. Всего в пяти строках на странице 48 немецкого издания его мемуаров Гелен утверждает, что «в пятидесятые годы два надежных информатора убедили меня, что Борман жив и находится в Советском Союзе, где его содержат в строгой изоляции. Когда Красная Армия вошла в Берлин, он якобы перешел на сторону русских. Какое-то время спустя он умер в России».
Вот это и есть «свет», который Гелен пролил в своих широко разрекламированных мемуарах на загадку Бормана. Однако это новое его заявление абсолютно не согласуется с несколькими его же собственными официальными записками — на протяжении многих лет Гелен регулярно отправлял их Даллесу, а затем в ЦРУ, когда к нему обращались за содействием в розыске Бормана.
Так, Даллес обратился к Гелену в январе 1953 года — тогда ЦРУ получило от британских спецслужб прелюбопытнейшую информацию. 12 января 1953 года в британской оккупационной зоне по распоряжению ее верховного комиссара сэра Айвона Киркпатрика были арестованы несколько бывших нацистов, заподозренных в планах создания неонацистской организации. Всех их доставили в британскую военную тюрьму в Верле, под Дортмундом. В их числе был и сорокавосьмилетний доктор Вернер Науманн, бывший служащий геббельсовского Министерства пропаганды. Выйдя из заключения в 1946 году, Науманн — не имея возможности открыть юридическую практику — работал управляющим на одном из химических заводов в Дортмунде. Во время допросов в январе 1953 года Науманн категорически отрицал свою причастность к неонацистской деятельности. По его словам, он до конца разочаровался в нацизме. Даже если во время войны он и испытывал к нацистам какие-то симпатии, то они бесследно исчезли, когда он, вместе с другими сотрудниками геббельсовского ведомства, узнал' что Борман — на самом деле «советский агент». Геббельсу также было об этом известно, но ни он, ни кто-то другой не решались поставить Гитлера в известность.
Науманн рассказал допрашивавшим его представителям британских спецслужб, как 1 мая 1945 года он, узнав о самоубийстве Гитлера и Геббельса, покинул здание рейхсканцелярии. Науманн оказался в одной компании с Борманом и еще несколькими высокопоставленными нацистами. Все они бросились через Тиргартен в направлении вокзала Лертер и вскоре угодили под перекрестный огонь, который вели русские и части СС, все еще пытавшиеся обороняться на подступах к вокзалу. В этом заявлении не было ровным счетом ничего нового — за исключением фразы, которую затем, как бы походя, обронил Науманн: «Русские спасли Бормана. Он был советским шпионом и наверняка договорился с ними заранее о том, где его будут ждать передовые отряды Красной Армии. Мы все были вынуждены спасаться бегством. Один из нас, доктор Штумпфеггер, был наповал сражен картечью. — Помолчав пару секунд, Науманн добавил: — А Борман до сих пор живет в Москве».
Ни британская разведка, ни ЦРУ, которое было поставлено в известность о показаниях Науманна, не стали придавать особого значения поведанной им истории, усомнившись в ее достоверности. Гелена также поставили в известность относительно этих столь невероятных откровений. Возможно, они и послужили основой того самого заявления в его мемуарах. Однако на протяжении целых восемнадцати лет он почему-то так и не воспользовался якобы имевшейся у него информацией о судьбе Бормана.
Пока шли допросы Науманна, Аллен Даллес попросил Гелена предоставить аналитический отчет о вероятности того, что Борман еще жив. Гелен выполнил эту его просьбу — хотя почему-то молчит об этом в своих мемуарах. Подготовленный им материал был передан в руки агента ЦРУ Джеймса Макговерна. В своем отчете Гелен пишет, что слухи о возможном спасении Бормана представляются ему крайне маловероятными и вряд ли остались хоть какие-то сомнения в том, что Борман погиб 1 мая 1945 года.
Исчезновение заместителя фюрера, единственного из всех нацистских главарей, кто так и не был пойман, а лишь заочно приговорен к смертной казни Нюрнбергским трибуналом, оставалось загадкой на протяжении многих лет. Существовало по крайней мере четыре версии его дальнейшей судьбы, одна фантастичнее Другой. Согласно одной из них Борман, еще с довоенных лет работал на британскую разведку и лично уговорил Рудольфа Гесса совершить в 1941 году перелет в Шотландию. После бегства из рейхсканцелярии он якобы направил стопы в Гольштейн, в ту пору оккупированный британскими войсками, а оттуда перебрался в Англию, где стал консультантом по германским вопросам. Выйдя на пенсию, Борман якобы продолжал вести размеренную жизнь британского пенсионера.
Согласно второй версии, он достиг Балтийского побережья, где его поджидала подводная лодка, переправившая его в Аргентину. Там Борман якобы стал советником Хуана Перона. (Симон Визенталь, глава Еврейского центра документации, выследивший в 1960 году в Буэнос-Айресе Адольфа Эйхмана, который затем был оттуда тайно вывезен двумя израильскими агентами, твердо убежден, что Борман, которому нынче исполнился бы 71 год, нашел спасение в Центральной Америке, в Гватемале. В мае І 967 года немолодой плотник по имени Хуан Мартинес снискал себе кратковременную известность, будучи задержан 'Полицией, по ошибке принявшей его за Мартина Бормана. Но этот случай — чистейшей воды недоразумение).