Йон еще три недели оставался в Восточном Берлине под зорким оком органов госбезопасности ГДР, после чего вылетел на отдых в Крым. Оттуда он вернулся в Москву и, наконец, в декабре, в Восточный Берлин. По его словам, он все это время готовил побег.
В Восточном Берлине ему разрешили посетить пресс-клуб, где он встретил Хенрика Бонде Хендриксена, датского журналиста, знакомого ему еще по Западной Германии. Йон излил ему душу, и 6 декабря журналист устроил ему побег. Хендри ксен перевез Йона в своей машине через границу в Западный Берлин. Там Йон был немедленно арестован и доставлен в Бонн. Позднее его перевели в тюрьму в Пфорцгейме. Йон провел под следствием восемь месяцев. Ему было предъявлено обвинение в государственной измене, и 22 ноября 1956 года он предстал перед правосудием ФРГ.
Во время процесса Йон настаивал, что его похищение организовал Вольгемут, который насильно и переправил его в Восточный Берлин. Он не отрицал, что сделал там ряд заявлений, добавив, однако, что у него не было иного выбора, если хотел вновь обрести свободу и подготовить свой побег. Вот это и есть история доктора Йона. Основным свидетелем на процессе значился Вольгемут. Однако он направил суду из Восточного Берлина письмо, в котором приносил извинения за невозможность своего присутствия на процессе. Он также присовокупил письменное свидетельство, в котором говорилось, будто сам Йон поделился с ним своим намерением бежать на Восток, а в тот вечер попросил его как старого друга помочь ему пересечь границу. Вольгемут не отрицал своих контактов с восточногерманскими властями. Более того, он проживал в Восточном Берлине, хотя имел врачебную практику и в Западном. Суд признал Йона виновным, приговорив его к четырем годам лишения свободы. Его выпустили через два с половиной года, причем ему зачли те восемь месяцев, которые он провел в заключении, находясь под следствием. Оказавшись на свободе, Йон начал борьбу за восстановление своего доброго имени. Летом 1971 года один из главных свидетелей обвинения предстал перед судом за дачу ложных показаний — спустя целых шестнадцать лет!
В 1968 году Йон написал книгу, в которой подробно изложил события тех дней. Между прочим, в ней он утверждает, что вся эта история — дело рук британского агента Кима Филби. Во время войны Йон снабжал британскую разведку секретной информацией. Делалось это через Мадрид — Филби в ту пору возглавлял Пиренейский отдел британской разведки. Попав в Лондон, Йон обнаружил, что Филби положил кое-какие из его донесений под сукно, скрыв их от своего начальства. В частности, так он поступил с планами антигитлеровского заговора, которые, случись им осуществиться, наверняка бы повлекли за собой сепаратный мир с Западом, что, в свою очередь, могло привести к заключению антисоветского пакта между Германией с одной стороны и англичанами и американцами с другой. А это Филби наверняка воспринимал как угрозу Советскому Союзу. Именно из этих соображений он пытался воспрепятствовать взаимопониманию между антигитлеровскими силами внутри Германии и Западом. Лишь после того, как Филби был разоблачен, Йону стала ясна та двойственная роль, которую он играл в 1943—44 годах, будучи одновременно представителем британской разведки и советским агентом. Но до этого истинное лицо Филби еще не было известно, и, как пишет сам Йон, в Восточном Берлине ему постоянно задавали вопросы насчет Филби и его работы в британской разведке. Следует, однако, отметить, что после бегства Гая Берджесса и Дональда Маклина Филби был уволен из рядов «Сикрет Интеллидженс Сервис». У Йона сложилось впечатление, будто русские не до конца доверяют Филби. Впоследствии Йон объяснял свое похищение именно контактами с Филби в военное время. По словам профессора Тревора Роупера, в подобного рода утверждениях есть изрядная доля истины.
Против Йона, однако, срабатывают показания Воль-гемута — кстати, наверняка работавшего на Министерство безопасности ГДР, — а также заявления восточногерманских и советских официальных лиц о том, будто Йон сам изъявил готовность к сотрудничеству. Случай с Йоном можно рассматривать с разных позиций. Тот факт, что он вернулся при первой возможности и не побоялся предстать перед судом, говорит о многом. Похищение и идеологическая обработка были в те дни излюбленными методами КГБ и его восточногерманских марионеток. Что касается прозвучавшей из уст Йона критики правительства Аденауэра, а также высказанной им озабоченности по поводу усиления позиций неонацизма, то Йон никогда не делал секрета из своих антинацистских убеждений. Не скрывал он и тех трудностей, с которыми то и дело сталкивался как глава Ведомства по охране конституции. Человек более сильный уже давно бы ушел с этой должности и попытался привлечь внимание к проблеме как западных немцев, так и мировой общественности. То, что Йон выбрал иной путь, связавшись с доктором Вольгемутом, явилось для него роковой ошибкой, перечеркнувшей все его былые заслуги. В чем бы ни состояла правда о таинственном исчезновении Отто Йона — как когда-то заметил Оскар Уайльд, «правда всегда чиста, но никогда не проста», — в результате в выигрыше оказался не кто иной, как Гелен. Практически не пошевелив пальцем, он Избавился от своего единственного потенциального конкурента. Имея во главе военной разведки своих ставленников Весселя и Зельмайера, плюс к этому Радке в качестве главы Ведомства по охране конституции, Гелен сосредоточил в своих руках все спецслужбы ФРГ. Теперь он мог без всякой натяжки считать себя «немецким Даллесом».
Реорганизация
Реорганизация по сути дела свелась к смене вывески. 1 апреля 1956 года на главной площадке пуллаховского закрытого городка состоялось небольшое празднество, собравшее около тысячи служащих «Южнонемецкой промышленной компании». Многие явились сюда с женами, и все, как и полагается, по-военному выстроились на линейке. Отныне они становились государственными чиновниками, а значит, старые, невыразительные наименования должностей типа «директор», «управляющий», «глава отдела», теперь сменились на внушительные: «советник», «правительственный инспектор», «старший правительственный ассистент». Большинство, правда, предпочитали обращение по старинке и желательно на военный манер: генерал-майор, полковник, майор.
Торжественно был спущен американский флаг. Несмотря на щедрые долларовые вливания, в будущем на высоком флагштоке перед административным зданием будет развеваться черно-красно-золотой стяг.
Негромким голосом Гелен произнес короткую речь. Он заверил присутствующих, что работа будет продолжаться и дальше, а чувство товарищеской взаимовыручки останется таким же сильным, как и прежде. Правда, среди собравшихся не хватало кое-каких знакомых лиц: для того, чтобы новое ведомство выглядело вполне респектабельным, Гелену пришлось расстаться с самыми одиозными из бывших эсэсовцев и гестаповцев. Правда, он убедил Даллеса, что эти люди за свою безупречную службу заслуживают вознаграждения. Он вручил каждому из них серебряную памятную табличку с надписью «За верную службу», заверив, что время от времени намерен — правда, не афишируя этого — прибегать к их услугам.
Официальный реестр насчитывал 1245 штатных единиц (правда, кое-кто все еще значился под вымышленным именем), разбитых на три категории: 540 официальных лиц, 641 человек на вспомогательных секретарских должностях и 64 человека техперсонала — швейцары, электрики, рассыльные, уборщицы. На самом же деле штатное расписание включало лишь около шестидесяти процентов от реального числа сотрудников. Никто из тайных агентов и информаторов не проходил в официальных документах. Ежегодный бюджет новоявленного федерального ведомства в том виде, в каком он попадал на рассмотрение финансовой комиссии бундестага, составлял 23100000 немецких марок. Реальные же затраты были гораздо выше, и уже в первые два года официальные цифры почти удвоились и достигали 43 миллионов немецких марок. Даже те газеты, которые выражали поддержку Аденауэру, высказывали сомнение относительно достоверности всех этих цифр. Доктор Глобке сумел кое о чем договориться с канцелярией, и в результате Гелен получил дополнительное финансирование, поскольку некоторые статьи расходов проходили в бюджете под разными названиями. Между прочим, сделано это было на законных основаниях. При этом подобная двойная бухгалтерия лишила парламентскую коллегию возможности выяснить, во сколько же все-таки обходится налогоплательщику содержание нового федерального ведомства.
Более или менее правдивую информацию можно получить, лишь основательно перекопав финансовую документацию федеральной канцелярии. Этим, кстати, и пытался заняться один журналист. Например, он выяснил, что в 1957 году канцелярия выплатила иногородним представителям геленовского ведомства (то есть все тем же замаскированным филиалам) компенсацию за наем площадей в размере 223000 марок, и это в дополнение к 278000 марок офисных расходов, не говоря уже о 750000 марок, выделенных на «приобретение служебных помещений».
Распрощавшись с ЦРУ, Гелен получил в свое распоряжение американские разведшколы и центры подготовки в Обераммергау, Бад-Тельце и Кауфбойрене. Новое федеральное ведомство вообще не зависело от американцев. Еще во времена «Организации» Гелен создал несколько собственных центров для подготовки агентов, как постоянных, так и временных.
Канцелярия официально выделяла 2404000 марок на содержание машинного парка. Кроме того, те из пуллаховских чиновников, которые пользовались личным автотранспортом, получали компенсацию в размере 150 000 марок. Иные транспортные расходы достигали 430 000 марок. Еще 150000 марок канцелярия выделяла на оплату «срочных» телефонных разговоров. Все эти цифры относятся к 1956—57 финансовому году, то есть к периоду сразу после передачи «Организации» в федеральное подчинение. Позже эти суммы удвоились или даже утроились. К середине шестидесятых годов геленовская БНД ежегодно обходилась немецким налогоплательщикам в сумму, превышающую сто миллионов марок.