«Для природы это решенная задача».
В которой я немного отклоняюсь от темы. Я задаюсь вопросом, где находятся мысли и не меняет ли слегка новая физика смысл этого сотни раз обсуждавшегося вопроса
1. Просто материя?
Итак, сколь бы загадочной ни была для нас проблема связи между душой и телом, мы должны всегда помнить, что для природы это решенная задача121.
Грустно, время от времени заглядывая в Интернет, находить там невероятное количество дичи, которая прикрывается именем «квантовой механики». Это и квантовая медицина, и всевозможные холистические квантовые теории, и мистический квантовый спиритуализм, и т. д., и т. п. – невероятный парад глупостей.
Хуже всего те, что связаны с медициной. Мне как-то пришло по электронной почте письмо, автор которого с тревогой спрашивал: «Сестра лечится у специалиста по квантовой медицине – что вы об этом думаете, профессор?» – «Нет слов, одни выражения! Спасайте вашу сестру, пока не поздно!» Когда это касается медицины, требуется вмешательство закона. Конечно, каждый может лечиться как хочет, но никто не имеет права жульнически впаривать ближнему гадость, которая может стоить тому жизни.
Некто пишет мне: «У меня чувство, что я уже испытывал это переживание, – профессор, это что, квантовый эффект?» Господи, нет! Какое отношение к квантовой механике имеет сложная организация нашей памяти и мысли? Да никакого! Квантовая механика не имеет ничего общего ни с паранормальными явлениями, ни с альтернативной медициной, ни с уносящими нас волнами и таинственными вибрациями.
Ради бога, я обожаю вибрации! Я сам в юности ходил с длинными волосами, перевязанными красной лентой, и распевал мантру «ОМ», сидя скрестив ноги рядом с Алленом Гинсбергом. Но тонкости нашей эмоциональной связи со Вселенной имеют к квантовой волновой функции ψ не больше отношения, чем кантата Баха к карбюратору моего автомобиля.
Мир достаточно сложно устроен, чтобы в случае волшебной музыки Баха и тонкостей нашей духовной жизни обойтись без привлечения странностей квантовой теории.
Или, если хотите, наоборот – квантовая реальность гораздо более странная, чем все эти тонкие, таинственные, завораживающие и запутанные аспекты нашей психики и духовной жизни. Меня также совершенно не убеждают попытки привлечения квантовой механики для объяснения сложных и пока малоизученных явлений вроде работы нашей мысли.
И хотя открытие квантовой природы мира имеет мало общего с нашим повседневным опытом, оно настолько радикально, что неизбежно затрагивает великие нерешенные проблемы, в том числе и такие, как природа нашего мышления. Не потому, что мышление и другие пока еще плохо изученные явления имеют квантовую природу, а потому, что открытие квантовой теории меняет саму постановку вопроса, наши представления о физическом мире и материи.
В основе этой книги лежит убеждение, что мы, люди, являемся частью природы. Мы всего лишь одно из множества природных явлений, которые все подчиняются известным нам великим законам природы. Но кто хотя бы раз не задавался вопросом: «Если мир состоит просто из материи, движущихся в пространстве частиц, то как могут существовать мои мысли, мои ощущения, моя субъектность, ценность, смысл?» Каким образом «просто материя» порождает цвета, эмоции, живое ощущение собственного существования? Каким образом она оказывается способной познавать и учиться, волноваться, изумляться, читать книгу и доходить до постановки вопроса об устройстве и механизме самой материи?
Квантовая механика не дает прямых ответов на эти вопросы. Не вижу никакого объяснения для субъектности, ощущений, разума, сознания или других психических проявлений. Квантовые явления действуют на уровне динамики атомов, фотонов, электромагнитных импульсов и множества прочих микроскопических структур, лежащих в основе нашего тела, но нет ничего специфически «квантового», что помогло бы нам понять, что такое мысли, ощущения и субъектность. Это все аспекты, связанные с функционированием мозга на больших масштабах, то есть там, где квантовая интерференция становится незаметной на фоне сложных структур. Сама по себе квантовая механика ничего не дает для понимания мышления.
Но косвенным образом она учит нас чему-то важному, изменяя постановку вопроса.
Она учит нас, что путаница может быть, в частности, связана с неправильными интуитивными представлениями о природе познания (именно в этом вопросе наша интуиция наверняка вводит нас в заблуждение), а также в значительной степени с представлением о том, как устроена «простая материя».
Трудно представить себе, как мы, люди, можем состоять всего лишь из сталкивающихся друг с другом мельчайших «кирпичиков». Но при близком рассмотрении «кирпичик» оказывается огромным миром – целой галактикой из сверкающих квантовых сущностей с флуктуирующими в ней вероятностями и взаимодействиями. Это мы называем «кирпичиком». С другой стороны, мы имеем напластование наших мыслей, порожденных взаимодействием между нами и этой галактикой точечных относительных физических явлений. «Простая материя» распадается на сложно устроенные слои и вдруг оказывается вовсе не такой уж и простой. Пропасть между простой материей и мимолетным развитием нашего духа может оказаться не столь уж и непреодолимой.
Если на малых масштабах мир состоит из материальных частиц, обладающих лишь массой и движением, то трудно понять, как из этой аморфной массы крупинок можно воссоздать столь сложных, ощущающих и мыслящих нас. Но если строение мира на малых масштабах лучше описывается в терминах отношений, если ничто не обладает свойствами, кроме как в связи с другими сущностями, то, может быть, в такой физике будет проще найти элементы, способные образовать осмысленные сочетания, служащие основой сложных явлений, которые мы называем нашими ощущениями и нашим сознанием. Возможно, нам было бы проще признать себя частью физического мира, сотканного из переплетения многократно отраженных зеркальных отражений и лишенного всякой метафизической основы в виде какой бы то ни было материальной субстанции.
Кто-то предположил, что во всем есть что-то от психологии: раз уж мы обладаем сознанием и состоим из протонов и электронов, то, значит, у электронов и протонов должно быть своего рода протосознание.
Я этот «панпсихизм» и такого рода доводы нахожу неубедительными. Это все равно, что утверждать: раз велосипед состоит из атомов, то каждый атом должен обладать «протовелосипедными» свойствами. Для духовной жизни требуются нейроны, органы чувств, тело, сложный процесс обработки поступающей в наш мозг информации – очевидно, что без всего этого духовная жизнь не существует.
Но чтобы уйти от холода простой материи, совсем не обязательно приписывать элементарным системам протосознание. Достаточно того, что мир лучше описывается в терминах относительных переменных и их соотношений. Возможно, это позволит нам уйти от радикального противопоставления духовной жизни и объективности материи, смягчить жесткое разделение сознания и физического мира. Мы можем попытаться рассматривать и психические, и физические явления как явления природные – и те и другие порождаются взаимодействием частей физического мира.
Здесь, в последней главе перед заключительной, я пытаюсь ненавязчиво высказать несколько соображений в этом трудном направлении.
2. Что такое «смысл»?
Мы, человеческие существа, живем в мире смыслов. Слова языка что-то «означают». Смысл слова «кот» – это кот. У наших мыслей есть «означаемое»: они возникают у нас в мозгу, но когда думаем о тигре, то имеем в виду нечто, находящееся за пределами нашего мозга: тигр может существовать в мире. Если ты, читатель, читаешь эту книгу, то видишь черно-белые линии на бумаге или на экране. Сам процесс «видения» происходит в твоем мозгу, но видишь ты линии, которые находятся «вне» тебя. В мозгу происходит процесс, связанный с линиями на бумаге, у которых, свою очередь, есть свой смысл: они связаны с мыслями, которые возникают у меня при написании этих строк, а мысли эти связаны с воображаемым тобой, который читает…
В контексте психических процессов понятие «быть связанным с чем-либо» стали по-научному называть «интенциональность» – вслед за немецким философом и психологом Францем Бернардо. Интенциональность – это важный аспект понятия смысла и в значительной части нашей психической жизни. Это непосредственная связь между тем, что происходит в мыслях, и тем, что эти мысли могут означать. Это связь между словом «кот» и собственно котом, между дорожным указателем и тем, что он означает, его смыслом.
Кажется, что ничего такого в естественном мире нет. Физическое явление ничего не означает. Комета движется в соответствии с законами Ньютона, при этом никак не сверяясь с дорожными указателями…
Если мы часть природы, то весь этот мир смыслов должен как-то возникать из мира физического. Каким образом? Что такое мир смыслов в чисто физических терминах?
К ответу нас приблизят два понятия – информация и эволюция. Но каждого из них по отдельности недостаточно для понимания того, что такое смысл с точки зрения физики.
В шенноновской теории информация – это всего лишь подсчет количества возможных состояний чего-либо. USB-флешка содержит количество информации, выраженное в битах или гигабайтах и означающее количество возможных конфигураций ее памяти. Количество бит не только не дает никакого представления о смысле содержимого памяти, но и ничего не говорит о том, осмысленно ли это содержимое или это просто шум.
Шеннон также дает определение понятия «относительной информации», которое я использовал в предыдущих главах, – это мера физической корреляции между двумя величинами. Напомню, что две величины обладают «относительной информацией», если число их возможных состояний меньше произведения числа возможных состояний каждой из них по отдельности. Выпавшие стороны двух приклеенных к твердому пластмассовому листу монет скоррелированы: монеты «обладают информацией о сторонах друг друга».
Понятие «относительной информации» чисто физическое. И оно играет важнейшую роль в описании физического мира при учете его квантовой структуры: относительная информация – это прямое следствие пронизывающих мир взаимодействий. Относительная информация соединяет подобно смыслу две разные вещи. Но недостаточно понимать, что такое смысл в физических терминах, – мир кишит корреляциями, но большая их часть никакого смысла не имеет. Для понимания того, что такое смысл, чего-то не хватает.
С другой стороны, открытие биологической эволюции позволило навести мосты между понятиями, используемыми для описания одушевленных сущностей, и теми, что применяются для описания остальной природы. В частности, это прояснило биологические и в конечном счете физические корни таких понятий, как «полезность» и «релевантность».
Биосфера состоит из структур и процессов, полезных для выживания: у нас есть легкие, чтобы дышать, и глаза, чтобы видеть. Открытие Дарвина состояло в том, чтобы поменять местами причину и следствие (выживание и полезность) и тем самым понять, почему такие структуры существуют: функции (зрение, питание, дыхание, пищеварение… способствование жизни) не являются целью структур. Наоборот, благодаря этим структурам живые существа выживают. Мы любим не для того, чтобы жить, а живем, потому что любим.
Жизнь – это биохимический процесс, разворачивающийся на поверхности Земли, в ходе которого рассеивается большое количество свободной энергии (и уменьшается энтропия), поступающей на нашу планету с солнечным светом. Жизнь состоит из отдельных организмов, взаимодействующих со своим окружением и образованных из саморегулирующихся структур и из процессов, в ходе которых поддерживается длительное химическое равновесие. Но структуры и процессы существуют не для того, чтобы обеспечивать выживание и размножение организмов. Наоборот: живые организмы выживают и размножаются потому, что постепенно возникли эти структуры, которые оказались способны к выживанию и размножению. Они плодятся и заселяют Землю потому, что они функциональны.
Как Дарвин отметил в своей великолепной книге122, эта идея восходит еще к Эмпедоклу. Аристотель в «Физике» упоминает гипотезу Эмпедокла, согласно которой жизнь есть результат случайного образования структур, вызванного обычным сочетанием вещей. Большинство этих структур быстро погибают, за исключением тех, чьи свойства оказываются подходящими для выживания – и именно это и есть живые организмы123. Аристотель на это возражает, что телята рождаются уже хорошо структурированными – нам не попадаются телята разных форм, из которых выживали бы только правильно сформированные124. Но сейчас стало понятно, что, будучи перенесенной с отдельных организмов на виды и дополненной приобретенными нами знаниями о генетике и наследственности, идея Эмпедокла в сущности правильна.
Дарвин понял чрезвычайную важность как разнообразия биологических структур, которое обеспечивает возможность дальнейшего поиска всевозможных реализаций в неограниченном пространстве возможностей, так и естественного отбора, позволяющего охватывать все более обширные области этого пространства, в которых встречаются структуры и процессы, которые совместно еще лучше приспособлены для выживания. Молекулярная биология дает нам описание конкретного механизма, посредством которого это происходит.
Для меня же важно, что осознание всего этого не лишает смысла таких понятий, как «полезность» и «релевантность». Наоборот, оно проясняет их происхождение, их связь с физическим миром – это свойства тех природных явлений, что фактически обеспечивают выживание.
Это прекрасные идеи, но и они не объясняют, каким образом в природе могло возникнуть понятие «смысла». «Смысл» имеет интенциональные коннотации, которые не представляются связанными с изменчивостью и отбором. В основе смысла «смысла», по-видимому, лежит нечто иное.
Но сочетание двух идей – информации и эволюции – рождает маленькое чудо.
Информация выполняет в биологии много разных функций. Структуры и процессы воспроизводят подобных себе на протяжении сотен миллионов или даже нескольких миллиардов лет, лишь постепенно меняясь по ходу неспешной эволюции. Главная основа этой устойчивости – молекулы ДНК, которые остаются в значительной степени похожими на их прародителей. Отсюда следует наличие корреляций, то есть относительной информации, проходящей через огромные временные эпохи. Молекулы ДНК кодируют и передают информацию. Похоже, что эта информационная устойчивость есть характерная черта живой материи.
Но информация играет важную роль в биологии еще по одной причине – через корреляцию между тем, что находится внутри организма, и тем, что находится вне его. Большинство этих корреляций не имеют никакого значения для организма. Состояние молекулы в моем мозгу связано с далекой звездой через поглощение космических лучей – эта корреляция никак не затрагивает мою жизнь. Но в смысле, который в это вкладывает теория Дарвина, некоторые корреляции важны для жизни, способствуя выживанию и размножению.
Я вижу падающий на меня камень125. Если отойду в сторону, то выживу. В моем движении нет ничего таинственного – оно объясняется теорией Дарвина: те, кто вовремя не отошли, погибли, а я потомок тех, кто отошел. Но чтобы я мог отойти, мое тело должно как-то понять, что на меня падает камень. Чтобы тело это поняло, необходимо наличие физической корреляции между некой физической величиной внутри меня и физическим состоянием камня. Очевидно, что такая корреляция существует, потому что именно это и делает зрительная система, устанавливая связь между тем, что меня окружает, и нейронными процессами в моем мозгу. Существуют разного рода корреляции между тем, что внутри меня, и внешним миром, но вот эта особенная: если бы ее не было или она казалась бы недостаточно адекватной, то я бы погиб, убитый камнем. Корреляция между внутренним и внешним миром, связывающая состояние камня с нейронами в моем мозгу, важна в непосредственно дарвиновском смысле – от ее наличия или отсутствия зависит мое выживание.
У бактерии есть клеточные стенки, способные воспринимать градиент содержания глюкозы, которой эта бактерия питается, реснички, при помощи которых она передвигается в воде, и биохимический механизм, направляющий ее туда, где больше глюкозы. Биохимия клеточных стенок определяет корреляцию между распределением глюкозы и внутренним биохимическим состоянием, а эта корреляция, в свою очередь, определяет направление перемещения бактерии. Это важная корреляция – ее нарушение снижает шансы выживания бактерии, которая в таком случае остается без пищи. Это физическая корреляция, важная для выживания.
Наличие таких существенных корреляций указывает на возможный источник понятия смысла: это существенная относительная информация. Это относительная информация в физическом шенноновском смысле, существенная в дарвиновском (то есть в биологическом, но, следовательно, в конечном счете и физическом) смысле. Именно в этом смысле можно утверждать, что имеющаяся у бактерии информация о концентрации сахара имеет для нее смысл. Или что появившаяся у меня в мозгу мысль о тигре, то есть соответствующая конфигурация нейронов, означает именно тигра.
Определенное таким образом понятие существенной информации имеет чисто физический характер, но при этом оно интенционально в смысле Брентано. Это связь между чем-то (внутри) и чем-то иным (обычно внешним). Она естественным образом влечет за собой понятие «истинности» или «правильности»: в каждой конкретной ситуации внутреннее состояние бактерии может более или менее правильно отражать градиент содержания глюкозы. Следовательно, для характеристики «смысла» требуется много ингредиентов.
Очевидно, что речь идет о «смысле» в очень разных контекстах, которые, как правило, не существенны для выживания. Стихотворение может быть наполнено смыслом, но прочтя его, я вряд ли как-то повышу свои шансы выжить и размножиться (хотя как сказать – вдруг найдется девушка, которая полюбит меня за романтику души…). Все, что мы называем «смыслом» в логике, психологии, лингвистике, этике и т. д., не сводится непосредственно к существенной информации. Но все это богатство развилось в процессе биологической и культурной истории нашего вида и имеет под собой физическую основу с возведенным на ней зданием нашей невероятно сложной нервной, социальной, лингвистической, культурной и т. д. организации. Это нечто представляет собой существенную относительную информацию.
Другими словами, понятие существенной информации – это не вся цепочка, соединяющая в духовном мире физику и смысл, а лишь первое, самое трудное ее звено. Это первый шаг от физического мира, где нет ничего соответствующего понятию смысла, к миру сознания, чья грамматика состоит из смыслов и имеющих смысл сигналов. Вместе с характеризующими его системами и контекстами – мозгом и его способностью оперировать понятиями, то есть имеющими смысл процессами, эмоциональной надстройкой, способностью соотноситься с ментальными процессами других и через это и со своими собственными, языком, обществом, правилами и т. д., – мы все больше приближаемся к всеохватывающему и более полному представлению о смысле.
После того, как мы установили первую связь между физическими понятиями и смыслами, остальное, в сущности, следует по цепочке: любая корреляция, что-то непосредственно добавляющая к существенной информации, также имеет смысл и т. д. Очевидно, что все это сыграло свою роль в процессе эволюции.
С одной стороны, из этих замечаний становится ясно, почему о смысле можно говорить только в контексте биологических процессов или процессов биологического происхождения. С другой стороны, понятие смысла в своей основе опирается на физический мир, одним из аспектов которого он является. Становится ясно, что понятие смысла не чуждо природному миру. Можно говорить об интенциональности, не выходя при этом за пределы натурализма. Смысл – это установление связи чего-то с чем-то другим, это физическая связь, выполняющая биологическую роль. Это когда один элемент природы становится знаком другого, существенного для нас элемента.
И наконец, мы пришли к тому, что я, собственно, и хотел сказать: если считать физический мир состоящим просто из материи с переменными свойствами, то корреляции между этими свойствами – это случайные, побочные факты. Чтобы можно было о них говорить, по-видимому, необходимо добавить к материи нечто инородное. Но открытие квантовой природы реальности как раз и означает, что природа физического мира тоже может рассматриваться как сеть корреляций – как взаимная информация именно в том смысле, который в корреляцию вкладывается в физике. Вещи в природе – это не изолированные множества элементов, у каждого из которых есть свои свойства, – подход убогого индивидуализма. Смысл и интенциональность, понимаемые как описано выше, – это всего лишь частные случаи вездесущей природы корреляций в биологии. Это непрерывная связь между миром смыслов нашего сознания и физическим миром. И то и другое – это отношения.
Дистанция между нашим представлением о физическом мире и нашим представлением об этом аспекте мира сознания сокращается.
Факт наличия у какого-то объекта информации о другом объекте может иметь разный смысл в зависимости от контекста. Существование относительной информации для двух объектов означает, что глядя на них, обнаруживаю некие корреляции: «У вас есть информация о том, какого сегодня цвета небо» означает, что если я спрошу вас, какого цвета небо, а затем взгляну на него, то обнаружу, что сказанное вами совпадает с увиденным и, следовательно, существует корреляция между вами и небом. То, что два объекта (вы и небо) обладают относительной информацией, в конечном счете относится к третьему объекту (это я, наблюдающий за вами). Напомню, что относительная информация – это, как и квантовое запутывание, танец для троих.
Но если объект (вы) достаточно сложен, чтобы быть способным выполнять расчеты и предсказывать развитие событий (например, животное, человек, созданная по нашей технологии машина…), то факт «обладания информацией» в указанном выше смысле также подразумевает наличие ресурсов, позволяющих предсказывать результаты последующих взаимодействий: если у вас есть информация о цвете неба и вы закроете глаза, то можете предсказать то, что увидите, когда снова откроете их, причем еще до того, как посмотрите. Вы обладаете информацией о цвете неба в гораздо более сильном смысле, чем подразумевает слово «информация»: вы знаете, что вы увидите, еще до того, как это увидите.
Другими словами, элементарное понятие относительной информации – это физическая структура, лежащая в основе всех более сложных понятий информации, которые теперь приобретают семантическое значение.
Одно из них – это понятие информации в аспекте исследования остального физического мира нами, которые сами являются частью этого мира.
Картина, или, точнее, теория, мира должна быть способна обосновать и учесть способы, которыми обитатели этого мира приходят к пониманию и прочтению этой картины.
Это условие, которое часто воспринимается как проблема наивного материализма, оказывается очевидным образом выполненным, если представлять материю как взаимодействия и корреляции.
Познание мной мира – это пример результата взаимодействий, порождающих существенную информацию. Это корреляция между внешним миром и моей памятью. Если небо голубое, то в моей памяти будет образ голубого неба. Следовательно, моя память обладает ресурсами, позволяющими предсказывать цвет неба, если закрою глаза, а потом сразу же их снова открою. Если выражаться в этих терминах, то память обладает информацией о небе также и в семантическом смысле. Мы знаем смысл того, что небо голубое, – убедимся в этом, открыв глаза.
В этом смысле слово «информация» используется в постулатах квантовой механики, перечисленных в конце четвертой главы.
Именно двойной смысл «информации» придает этому понятию двусмысленность. Основа, которой мы располагаем для понимания мира, – это наша информация о мире, которая представляет собой используемая нами корреляция между нами и миром.
3. Мир, как мы его видим изнутри
Понятие существенной информации соединяет физический мир с некоторыми аспектами мира сознания, но не устраняет ощущение отстраненности этих миров друг от друга. Но в этом нам поможет кое-что еще благодаря радикальному пересмотру реальности как неизбежному следствию квантовой механики.
Проблема пропасти между миром сознания и физическим миром кажется интуитивно ясной, но ее очень трудно точно сформулировать. У мира нашего сознания столько разных аспектов: смысл, интенциональность, ценности, цели, эмоции, эстетическое чувство, мораль, математическая интуиция, ощущения, творчество, совесть… Наше сознание делает столько всего: помнит, предвосхищает, размышляет, делает умозаключения, волнуется, возмущается, мечтает, надеется, видит, самовыражается, фантазирует, узнает, понимает, догадывается о своем существовании… Многие виды деятельности нашего мозга по отдельности не кажутся такими уж недоступными для достаточно сложного физического устройства. А существует ли еще нечто, в принципе не порождаемое известной нам физикой?
В своей ставшей знаменитой статье Дэвид Чалмерс разделяет проблему сознания на две части, которые назвал «легкой» и «трудной»126. Проблема, названная Чалмерсом «легкой», совсем не легкая: речь идет функционировании нашего мозга – каким образом получаются разнообразные проявления нашей духовной жизни. Так называемая «трудная» проблема состоит в понимании связанного со всем этим субъектного восприятия.
Чалмерс считает возможным решение «легкой» проблемы в рамках современной концепции физики нашего мира, но сомневается в возможности добиться того же для «трудной» проблемы. Он поясняет этот тезис, предлагая представить себе машину – назовем ее «зомби», – способную воспроизвести все наблюдаемые (даже под микроскопом) аспекты человеческого поведения, которая была бы неотличима от человека при любом наблюдении ее извне, но при этом не обладающую субъективным опытом. Как говорит Чалмерс, «внутри которой никого нет». Сам факт нашей способности вообразить такую возможность должен продемонстрировать существование «чего-то еще», что отличает чувствующее существо от воображаемого «зомби», воспроизводящего все аспекты наблюдаемого поведения. Согласно Чалмерсу, это «нечто еще» как раз и выделяет трудность учета субъективного опыта в терминах существующей концепции физического мира. Для Чалмерса это проблема сознания.
Нейронауки достигли значительного прогресса в понимании устройства чувств, памяти, способности мозга определять свое положение в пространстве, языка, эмоций, их роли и т. д. Мы, по-видимому, сможем понять все это и еще многое другое. Останется ли что-то, что ускользнет от нас? Чалмерс считает, что да, потому что «трудная проблема» состоит не в том, чтобы понять устройство активности мозга, а почему эта активность сочетается с соответствующим субъективным ощущением, которое появляется у нас в процессе этой активности. Другими словами, чтобы понять связь между нашей духовной жизнью и физическим миром, важно учитывать то, что мы описываем физический мир, глядя на него снаружи, в то время как работу нашего мозга и сознания мы воспринимаем от первого лица.
Квантовая механика потребовала пересмотра взгляда на мир и тем самым изменила саму постановку вопроса. Если мир – это отношение, то физическую реальность мы понимаем в терминах явлений, которые проявляются в физических системах, и, следовательно, мир не может быть описан снаружи. В конечном счете, мир может быть описан только изнутри него. Все эти описания в конечном счете «от первого лица». Наш взгляд на мир, наше представление о существах, что находятся внутри мира («situated self» в понимании Дженнанн Исмаэль)127, ничем не особенный – он опирается на ту же предлагаемую физикой логику.
Представляя себе совокупность всего, мы воображаем, что находимся вне Вселенной и смотрим на нее «извне». Но никакого «извне» всего не существует. Точка зрения извне – это несуществующая точка зрения128. Любое описание мира – это описание изнутри него. Мира, наблюдаемого извне, не существует: есть только частные представления изнутри мира, которые являются отражениями друг друга. Мир – это такое взаимное отражение представлений.
Квантовая механика показывает, что это происходит уже с неодушевленными объектами. Совокупность свойств относительно одного того же объекта образует представление. Невозможно реконструировать совокупность фактов, абстрагируясь от всех представлений, – таким образом мы окажемся в мире без фактов, потому что факты бывают только относительными. В этом, собственно, и состоит проблема многомировой интерпретации квантовой механики: она описывает только то, что увидит внешний по отношению к миру наблюдатель, если провзаимодействует с миром, но внешних по отношению к миру наблюдателей не существует, и поэтому такая интерпретация не может описывать факты мира.
В своей знаменитой статье129 Томас Нагель спрашивает: «Что значит быть летучей мышью?», утверждая, что такого рода вопросы правильно сформулированы, но при этом находятся за пределами естественных наук. Считать, что физика – это описание вещей от третьего лица, неправильно. Совсем наоборот: как видно из реляционного подхода, физика – это всегда описание реальности от первого лица, с определенной точки зрения. Любое описание подразумевает, что оно происходит изнутри мира, с точки зрения, связанной с какой-то физической системой.
Представления о природе сознания в общем-то сводятся лишь к трем альтернативам: это дуализм, согласно которому реальность сознания в корне отлична от реальности неодушевленных объектов; идеализм, согласно которому материальная реальность существует лишь в сознании, и наивный материализм, для которого все проявления сознания сводятся к движению материи. Дуализм и идеализм несовместимы с тем, что мы узнали о мире за несколько последних столетий, и, в частности, с открытием, что мы, чувствующие существа, такая же часть мира, как и все остальное. Они также находятся в противоречии со все возрастающей массой свидетельств того, что все нам известное, включая нас самих, подчиняется уже известным законам природы. С другой стороны, есть интуитивное ощущение, что наивный материализм плохо сочетается с реальностью субъективного опыта.
Но все не сводится к этим альтернативам. Физические и ментальные явления оказываются гораздо ближе друг к другу, если считать, что свойства объекта возникают в результате его взаимодействия с чем-то иным. И физические величины, и свойства, которые специалисты по философии сознания называют «квалиа» – то есть элементарные ментальные явления вроде «вижу красный цвет», – все они могут представлять собой более или менее сложные природные явления.
Субъектность – это не качественный скачок по сравнению с физикой. Субъектность требует большей степени сложности (Богданов называл это «организацией»), но все это в мире, состоящем из перспектив, причем уже с более элементарного уровня.
Поэтому мне кажется, что, задаваясь вопросом об отношении между «я» и «материей», мы путаемся в использовании обоих понятий, и именно в этом причина неразберихи в вопросах природы сознания.
Кто такой «я», испытывающий ощущения, если не совокупность, объединенная нашими ментальными процессами? Конечно, когда говорим о себе, то у нас есть ощущение единства, но это ощущение основано просто на единстве нашего тела и характера протекания ментальных процессов, где называемая сознающей часть в каждый момент делает что-то одно. Я считаю, что первый термин в формулировке проблемы, а именно «я», представляет собой рудимент неверной метафизики – это следствие обычной ошибки, когда процесс путают с сущностью. Мах в этом вопросе безапелляционен: «Das Ich ist unrettbar» – «Я ушло безвозвратно». Спрашивать, что такое сознание, после открытия нейронных процессов – это все равно, что спрашивать, что такое гроза после того, как мы поняли лежащую в ее основе физику: вопрос лишен смысла. Добавлять к ощущениям их «обладателя» – это все равно, что добавлять Юпитера к явлению грозы. Это все равно что, поняв физику грозы, сказать, что нам остается решить, используя терминологию Чалмерса, «сложную проблему» – как связать эту физику с гневом Юпитера.
Каждый из нас действительно «ощущает» себя («я») как отдельную сущность. Но у нас также когда-то было «ощущение», что за раскатами грома скрывается Юпитер… И что Земля плоская. Эффективное понимание мира не может строиться на некритических «ощущениях». Интроспекция – это худший из инструментов познания, когда речь идет о природе сознания – это копание внутри себя и в собственных предубеждениях.
Но и второй термин в этом вопросе – «просто материя» – тоже рудимент неверной метафизики, основанной на очень наивном представлении о материи, которая мыслится как универсальная субстанция, определяемая лишь своей массой и движением. Эта метафизика ошибочна, потому что противоречит квантовой механике.
Если рассуждать в терминах процессов, событий, относительных свойств, мира отношений, то пропасть между физическими и ментальными явлениями оказывается гораздо менее ужасной. Оба типа явлений можно рассматривать как явления природы, порожденные сложными структурами взаимодействий.
Наши знания о мире сформулированы в различных, более или менее взаимосвязанных науках. Квантовая механика отчасти лишила содержания, а отчасти обогатила роль, которую физика играет в этих отношениях между составляющими нашего знания. Исчезли претензии в духе механицизма XVIII века на объяснение фундаментальной субстанции, лежащей в основе всего сущего; и напротив, выросло понимание грамматики реальности, возможно обескураживающее, но более богатое и тонкое, дающее более четкое представление о мире.
На самом элементарном физическом уровне мир – это сеть взаимной информации. Информация, которая становится существенной в рамках дарвиновского механизма, важна для нас. Ὁ κόσμος ἀλλοίωσις, ὁ βίος ὑπόληψις[11]. Космос – это взаимодействие, жизнь – процесс организации относительной информации. Мы – тонкая и сложная вышивка на ткани отношений, из которых, как мы сейчас понимаем, состоит реальность.
Глядя на далекий лес, я вижу сплошную темную зелень. По мере приближения к нему на этом сплошном фоне начинают вырисовываться стволы, ветки и листва. Ряды деревьев, мох, насекомые – сплошное кишение сложной структуры. Глаз любой божьей коровки – это сложнейшая структура из клеток, соединенных нейронами, которые направляют существо в его жизни. Каждая клеточка – это целый город, каждый белок – это замок из атомов; в ядре каждого атома разворачивается адское действо квантовой механики, кружатся кварки и глюоны, возбуждаются квантовые поля. И это всего лишь маленькая рощица на маленькой планете, что обращается вокруг мелкой звездочки – одной из сотни миллиардов звезд в одной из триллионов галактик со множеством ярких космических фейерверков. В любом уголке Вселенной встречаем потрясающие структуры слоев реальности.
И мы сумели обнаружить в этих слоях закономерности, добыть важные для нас сведения об этих закономерностях, благодаря которым мы получили осмысленное представление об отдельных слоях. И каждое такое представление – это лишь приближение. Реальность не делится на уровни. Уровни и объекты, на которые мы ее разделяем, – это способы, которыми природа соотносится с нами посредством динамических конфигураций физических явлений в нашем мозгу, которые мы называем понятиями. Разделение реальности на уровни относительно и связано с тем, как мы с ней взаимодействуем.
И фундаментальная физика в этом смысле не исключение. Природа всегда подчиняется своим простым законам, но все настолько сложное, что от общих законов проку мало. Знание того, что моя девушка подчиняется законам Максвелла, ничем не поможет мне сделать ее счастливой. Чтобы понять, как работает мотор, лучше не задумываться о силах ядерного взаимодействия образующих его элементарных частиц. Именно самостоятельность и независимость разных уровней понимания оправдывает существование отдельных областей знания. В этом смысле от элементарной физики гораздо меньше толку, чем любят считать некоторые физики.
Но нет непреодолимых границ: основы химии можно понять на уровне физики, основы биохимии – на уровне химии, основы биологии – на уровне биохимии и т. д. Некоторые из таких переходов мы понимаем лучше, другие – хуже. Разломы и границы – это пробелы в нашем понимании. И в этом содержание физических основ понятия смысла.
Реляционная перспектива позволяет отойти от дуализмов «субъект – объект», «материя – дух» и от кажущейся неприводимости дуализма «реальность – мысль» или «мозг – сознание». Раз уж мы приходим к разгадке происходящих внутри нашего тела процессов, их связи с внешним миром, то что еще осталось нам понять? В эти процессы вовлечено наше тело и внешний мир, это отношения и установление корреляций между нашим телом и окружением. Это процессы, охватывающие то, что внутри, и то, что вне нашего тела (или разные внутренние аспекты). Что такое феноменология нашего сознания, как не самоназвание этих процессов в ходе отражений существенной информации, содержащейся в передаваемых нашими нейронами сигналах?
Это, очевидно, не решает проблему понимания того, как функционирует сознание. Остается то, что Чалмерс называет «простой» проблемой, которая совсем не проста и совершенно далека от разрешения. Мы пока еще очень мало знаем о работе мозга. Но мы продвигаемся в этом направлении, не выходя за пределы известных законов природы. Нет никаких оснований ожидать наличия в нашей ментальной жизни чего-то непознаваемого в рамках известных законов природы.
Возражения против возможности понимания нашей ментальной жизни в рамках известных законов природы при ближайшем рассмотрении сводятся лишь к повторению «мантры»: «Мне это кажется неправдоподобным», в основе которой лежит лишь чутье без каких-либо подтверждающих аргументов[12].
Если не считать доводом грустную надежду на то, что мы состоим из некой смутной нематериальной субстанции, которая продолжает жить после нашей смерти – перспективу, которую я считаю не только действительно неправдоподобной, но и жуткой.
Как пишет американский философ Эрик Бэнкс в эпиграфе к этой главе: «Какой бы загадочной ни была для нас проблема “разум – тело”, мы всегда должны помнить, что для природы это решенная проблема».