— А какой второй вариант?
— Подумаем… Денег у тебя нет, перемещаться ты особо не можешь, аппаратуры для съемки ивентов тоже нет, так что проще было бы сказать, что у тебя нет вообще ничего. Если доберешься до счета, тебя тут же запеленгуют… Как тут быть? Я бы на твоем месте всерьез подумал о том, чтобы поискать какую-нибудь работу. Прилично оплачиваемую, может, в какой-нибудь старомодной фирме, которая заботится о своих и практикует отношения в стиле девятнадцатого века? Хотя это лишь одна из многих возможностей. В конце концов, ты можешь стать мастером выживания и осесть здесь, в Карпатах. Построить шалаш, ставить силки, соорудить лук… Это один из крупнейших первозданных лесов в Европе, здесь до сих пор живут медведи, но обычно они боятся огня. Или, может, агротуризм? На селе всегда найдется какая-нибудь работа. Пасти овец, в поле, в огороде… Вариантов полно.
— А что я мог бы делать у вас? Вы наемники или что-то вроде того?
— Это не я хочу взять тебя на работу. Я должен был только тебя найти. Через пару дней появится Шаман и наверняка захочет с тобой поговорить.
— Кто он, собственно, такой?
— Он сам тебе все объяснит. Скажу только, что это бизнесмен. Миллиардер. Никакой не мафиози, хотя человек своеобразный.
— То есть?
— Не от мира сего. Слегка эксцентричный. Говорят, будто он мечтатель, авантюрист в стиле девятнадцатого века. Искатель белых пятен на карте. Его особо не интересует ни политика, ни система, но он пытается реализовать свое видение мира. На мой взгляд, он немного чокнутый. Его не волнует бизнес ради самого бизнеса. Он готов заработать, но так, как считает справедливым, и при этом еще и получив удовольствие. Он вкладывается в то, что считает нужным, а не только прибыльным. Это он может себе позволить.
— О боже… — простонал Норберт. — А это его видение мира?.. Наверняка знаменитый Новый Порядок или что-то типа того?
Тайгер фыркнул.
— Шаман? Я бы сказал — скорее наоборот. Он ненавидит утопические идеологии и принуждение жить по правилам. Он в одиночку отправился на полюс, лишь затем, чтобы показать, что это возможно. Будто бы с нынешним снаряжением каждый это может. Он построил подводный город, инвестирует в орбитальные отели, залежи гидроокиси метана на морском дне, водород и все такое прочее. Проблемы должна решать технология, а не идеология. Белые пятна на карте, пиратские сокровища, золотая лихорадка — вот что его заводит. Порой мне кажется, что на самом деле ему лет четырнадцать, только он чертовски умный. Он годился бы на роль персонажа из мультфильма, но власть над миром — последнее, что его интересует. Он лишь хочет, чтобы мир ни во что не вмешивался и никому не мешал. По сути, это тоже утопия.
— А вы зачем ему нужны? Он что, с кем-то воюет?
— Для множества вещей. У нас широкий спектр деятельности. Экономическая контрразведка, охрана предприятий в сложных регионах, спасательная служба, антитеррористические операции. Войны? Перестрелку от войны отличают лишь масштабы. Как-то раз он организовал проект по восстановлению популяции уссурийских тигров в провинции Баян-Улгий. Вот только китайцам они обязательно нужны для их традиционной медицины, и сразу же образовался черный рынок. В Китае за убийство тигра теоретически расстрел, но в Монголии уже нет, поскольку тигры там обычно не живут. А в той провинции сходятся границы Новосоветов, Казахстана, Китая и Монголии. Началось всякое дерьмо, его люди не справлялись — местные были рады, что у них есть работа, но за тигров никто умирать не станет. Ну, он и послал нас. Можно сказать, дело в итоге закончилось войной — небольшой, но довольно-таки жестокой. Мы навели порядок, и на этом всё. В другой раз тюрбаны из «Нового джихада» вошли в один древний город на севере Турции и начали его взрывать, а потом дали понять, что разнесут все к чертям, если Европа не заплатит им дань. Но, кроме тех святынь, там ничего не было — три хижины, пара коз и песок, никаких стратегических объектов, так что политики лишь чесали в затылке. Шаман, как обычно, разозлился не на шутку, и на другой день мы уже сидели в самолетах. Мы заняли позиции и все зачистили, через две недели притащилась непобедимая турецкая армия и геройски вернула себе древнее культурное наследие, а мы исчезли без следа. Ну и все такое прочее. Война? Откуда мне знать?.. В контракте говорилось об «обеспечении сохранности культурных ценностей от разрушения в зоне боевых действий».
— Он поляк?
— В генетическом смысле — да, что же касается гражданства, то при его поле деятельности и деньгах… Все достаточно условно. Наверняка Коморы или какие-нибудь прочие Кайманы. Он говорит по-польски, ест бигос, болеет за наших. Во всем остальном — космополит.
— Что ему от меня может быть нужно?
— Это уже спрашивай его самого. Но если он просил ивентщика, вряд ли он хочет взять тебя работником на буровую установку. Подозреваю, что ему нужно, чтобы ты снял ивент.
Он замолчал. Норберт взглянул на свои руки.
— Фамилия у него есть?
— Есть, и наверняка он тебе представится, но в его родной фирме и для непосредственных сотрудников он просто Шаман. Такая у него манера. Семейная фирма, все мы друг друга знаем, все на ты или по прозвищу.
— И что мне тут пока делать?
— Приходить в себя. Тут нечто вроде центра отдыха с санаторием для работников. А тебя основательно потрепало, причем во всех смыслах. Большинство работников Шамана, переутомившись хотя бы на буровых платформах, приходят сюда отсыпаться, наедаться, а в свободное время пить. В случае чего есть также медицинский персонал и психологи. Внизу есть бар, а когда съезжается больше народа, появляется и развлекательный персонал. Сейчас на это рассчитывать не стоит, поскольку ты попал как бы между сменами. Выпей, посмотри телевизор, отоспись и вылечись. Да, из своей комнаты ты можешь войти в Сеть только как пассивный пользователь — посмотреть и послушать. Из соображений безопасности. Гуляй и наслаждайся спокойствием. Здесь тебя никто не найдет.
Последняя фраза могла звучать как зловеще, так и успокаивающе. Норберт решил выбрать второй вариант — отчасти благодаря химическому коктейлю в крови, а отчасти потому, что у него забрезжила надежда, что он все же не окажется в зубоврачебном кресле в подвале. Тайгер вел себя так, будто способ, с помощью которого Норберт получил запись, нисколько его не интересует.
Они еще немного поговорили, и на этот раз вопросы задавал наемник. Чем-то это слегка напомнило собеседование.
Хотя и несколько странное.
Тайгер спрашивал, какие Норберт знает языки, где он бывал, приходилось ли ему нырять с аквалангом, каково его мнение о политической ситуации. Каковы были самые опасные случаи, с которыми он сталкивался как ивентщик (не считая похищения нигерийцами)? Видел ли он вблизи трупы (не считая спасения из рук нигерийцев и казни возле Бурдж-Халифа)? Приходилось ли ему из чего-либо стрелять? Стреляли ли когда-либо в него самого (не считая Бурдж-Халифа)? Вопросы были даже о здоровье.
Он спрашивал и делал записи, слушая ответы — не на планшете или омнике, но ручкой в архаичном бумажном блокноте, в обложке из оливковой ткани и стянутом резинкой.
В конце концов он захлопнул блокнот, щелкнул резинкой и аккуратно убрал ручку.
— Я остался совсем без денег, — заметил Норберт. — Тот бар платный?
— У тебя есть карточка от комнаты, достаточно ее показать, — ответил Тайгер. — Считай, что у тебя «все включено». Пока отдыхай и лечись, хотя бы несколько дней. Лучше неделю. Тут есть спортзал, тренажеры, кинозал, бильярдная. Приятного отдыха.
Норберт послушался, хотя особого выбора у него не было.
Погода не располагала к прогулкам — над лесом и маячившей вдали долиной висел туман, по стеклам стучал моросящий дождь. Пешие горные прогулки в тонких замшевых мокасинах и продуваемой ветром куртке?
Пока действовали магические пластыри, все было не так уж плохо. Он ощущал странное, неестественное спокойствие, под которым дремало безумие. Ему казалось, будто он ступает по скорлупе застывшей лавы, под которой бурлит оранжевая, пожирающая все на своем пути магма.
Побитые ребра и лицо болели, только если он до них дотрагивался. Надбровная дуга и челюсть саднили, когда он говорил или слишком энергично жевал, а когда он чересчур резко вставал или садился, в боку отдавалась короткая тупая боль, за несколько секунд растворявшаяся в химическом тумане.
При одной лишь мысли о том, что он мог бы оказаться среди людей, где-то на улице, его пробирал озноб. Там на каждом шагу подстерегала смерть. В пансионате, кроме него, жило всего несколько человек. Иногда он встречал их в коридорах, в столовой какая-то небольшая компания занимала столик в другом конце зала, несколько одиночек сидели над своими тарелками, разбросанные по помещению, словно острова в океане. Лучше всего он чувствовал себя в своей комнате, даже туман за окном, казалось, защищал его от мира. Он мог в одиночестве сидеть у камина, в котором горели настоящим открытым пламенем деревянные поленья. Возле стойки портье находился крошечный магазинчик, в котором он сделал покупки, лишь показав ключ. Без особых церемоний ему выдали бутылку приличного армянского бренди, пачку одноразового белья и беспошлинные сигареты неизвестного производства.
Повсюду царило некое старомодное спокойствие — в деревянной мебели, бархатных занавесках, стеганых плюшевых и кожаных обивках диванов. Повсюду, где Норберту хотелось преклонить голову или тело, он находил мягкое покрытие, подушку или легкое как пух одеяло.
Экран на стене позволял пользоваться не только МегаНетом, но и огромной базой фильмов, музыки и игр, а также связываться с обслугой. Карта-ключ действовала как омник — он мог несколькими жестами отправить заказ на еду в номер, включить фильм или запустить игру. В оранжерее и клубном зале на полках стояли бумажные книги.
Он спускался на завтраки, обеды и ужины, каждый раз обильные и до неприличия старомодные. Никаких насекомых, никакого планктона, «новых вкусов», никакой деконструкции. Им подавали жареную баранину и свинину на углях, гуляш и стейки, печеный картофель, свежие и обжаренные овощи. И неизменно предлагалась пышущая паром мамалыга в виде пюре или подрумяненных на гриле квадратных кусков.