ы и нормы общественной жизни. Академия набирает преподавателей логики, риторики, международного права и богословской морали. Уточнения и подробные указания разрабатываются. Контроль за проведением соответствующих курсов и подачу рапорта об исполнении возложить на командора де Геера».
Судя по всему, Проконсул, всегда пекшийся о том, чтобы армия стала чем-то вроде мамлюков или в лучшем случае лично ему преданным и послушным инструментом, хотел этим актом осуществить одну из своих любимых идей.
Патрон подписал сформулированный им приказ, хотя и был другого мнения и постоянно следил за тем, чтобы молодежь не изнеживали. Потом пошли обычные объявления и приглашения в соответствии с тем, как текла жизнь Гелиополя. Космические «охотники» объявляли о докладе на тему «Ловля гигантских рыб». Фернкорн читал лекцию о богословском романе.
Луций заносил даты и сроки в настольный календарь. Самым последним оказался узкий конверт, надписанный неопытной рукой. Он вскрыл его и прочел:
«Вы еще помните Мелитту? Господин Марио наверняка рассказал вам, что я благополучно добралась до своей тети. Вы приглашали меня на прогулку возможно, в шутку, возможно, из вежливости. Я спрашивала себя, что Вы могли найти во мне, в той, которая ничего для Вас не значит. Вам незнакомо чувство одиночества, полного одиночества. Примите от меня привет. Мелитта, с благодарностью к Вам».
В письме было немало ляпсусов и ошибок. Луций взвесил его в руке с полусожалением. Письмо пришло слишком поздно. Время мимолетных встреч миновало. Патер Феликс оговорил это как условие, прежде чем принял на себя духовные заботы о нем. Он придерживался мнения, что купирование таких побочных побегов гарантирует вызревание настоящего, возвышенного плода, однако Луций чувствовал, как его естество восставало против этого. Он пригласит Мелитту на острова, чтобы дружески поболтать с ней и совершить прощальную прогулку. Этим он их договоренность не нарушит.
Дверь бронированной комнаты открылась, вошел Патрон.
— Уже на ногах? Я слышал за завтраком, что празднование дня рождения затянулось.
Он сел.
— Что вы скажете по поводу фото в «Друге народа»? Вы уже видели?
Луций ответил утвердительно:
— Это такие знаки внимания, на которые лучше всего не реагировать.
— Если для вас это важно, «Друг народа» поместит опровержение например, под заголовком: «Командор де Геер отрицает факт кражи серебряных ложек».
— Этим парням стоило бы отплатить другой монетой.
— Я того же мнения. Если они будут наглеть, чего я от них ожидаю, я распоряжусь нанести визит в Кастелетто. А затем мы поместим заметку, озаглавив ее так: «Бандиты, переодетые вспомогательной полицией, освобождают заключенных».
— Не мешало бы вытащить разок на свет все темные дела этого злодейского места. На всякий случай я прошу не забыть при этом про меня, Патрон.
— Взято на заметку; мы не вправе уклоняться от операции. Назовите мне потом в качестве сопровождающих вас лиц того или иного слушателя Военной школы.
— Я думаю, что нужно взять и таких людей, как капрал Калькар, отличившийся на баррикадах.
— Очень правильно, я хочу отметить его в приказе по части — напомните мне его имя.
Луций написал на бумажке имя капрала, а генерал продолжил:
— Однако это заботы на потом, я хотел обсудить с вами совсем другое — ваш меморандум относительно астурийских переговоров. Я послал его Князю в шале, высказав по нему и свою точку зрения, где особо подчеркнул ваше конкретное суждение, что скоропалительная акция Дона Педро в перспективе принесет нам одни неприятности. Мы довольны, в какой манере вы осветили вопрос. А вот одобрить ваши общие оценки, напротив, я никак не могу.
Луций подавил усталость и заставил себя сосредоточиться. Не часто бывало, чтобы Патрон пускался в пространные рассуждения принципиального характера, — лишь в тех случаях, когда он намеревался решительно пресечь возникшее недоразумение. Поэтому Луций выпрямился и слушал его с большим вниманием.
— Я должен коснуться тенденций развития, — начал генерал, — за которыми уже давно с тревогой наблюдаю. Я имею в виду склонность к метафизике, которая наметилась у вас и заметна у других членов штаба во всевозрастающей степени. Против этого можно было бы не возражать, если бы мы собирались основать монашеский орден, но это в мои намерения не входит. Поэтому еще раз хочу изложить вам свои соображения.
Он отодвинул букет в сторону, тот загораживал ему Луция, и продолжил:
— Мы живем в таких обстоятельствах, когда старые узы давно порвались, другими словами, в состоянии анархии. Нет никакого сомнения в том, что пора навести порядок. Если мы исключим мавретанцев, которые в период анархии и только благодаря ей процветают, то в Гелиополе остаются два больших политических течения.
Одно, которое группируется вокруг Ландфогта и его Центрального ведомства, базируясь на обломках старых народных партий, и планирует установление господства тоталитарного бюрократизма.
Второе — наше, оно опирается на остатки старой аристократии и Сената и представлено Проконсулом и Дворцом. Ландфогт намерен возвысить не имеющий исторических корней коллективизм до государственности; мы же стремимся к исторически укорененному общественному порядку: свободе личности, развитию индивидуальности человека, его духа, его собственности — к такому государству, которое сможет защитить эти ценности. Отсюда и проистекают различия в средствах и методах между нами и Ландфогтом. Его цель нивелирование, распад духовности, обезличивание человеческого общества, где будет господствовать абстрактный порядок, уравниловка. При нашем подходе человек, напротив, должен стать хозяином положения, властелином жизни. Ландфогт стремится к совершенству техники, мы — к совершенству человека.
На этом основано различие в подборе кадров. Ландфогт добивается технического превосходства. Усиленные поиски технократов-специалистов неизбежно приводят к контакту с беспринципными циниками. Выбор падает на того, у кого технический стимул встречает наименьшее сопротивление. Практически это заметно даже по внешнему признаку — в Центральном ведомстве все время наталкиваешься на помесь робота с интеллектуальным преступником.
В противовес этому наша цель — создание новой элиты. Наш эксперимент несравненно труднее, мы плывем против течения. Если для уравниловки сгодится какая-то часть человека, то для наших намерений требуется весь человек как цельная личность, разглядеть которую удается редко, да и то лишь приблизительно.
В этом смысле Проконсул служит для нас образцом носителя справедливых и призванных быть у власти добродетелей. В нем гармонически присутствуют не только аристократические, но и демократические принципы. Нам известно, что он как лицо, облеченное доверием, готов взять на себя выполнение такой задачи. С этой целью он собирает вокруг себя лучшие силы. Делая выбор, он опирается на видимые результаты, то есть на тот круг людей, которые выделяются среди других своими действиями, знаниями или умением. Это довольно непопулярный, однако единственно возможный путь в наше время.
Мы должны исключить из руководства как чистых технократов, так и чистых романтиков.
Теперь вернемся к Астурии. Вы правильно оцениваете в своей докладной будущее Дона Педро; его правление долго не продлится. На его уровне — право на стороне сильного, и поэтому Дон Педро будет чувствовать себя правым, если его путч удастся, и будет законным правителем до тех пор, пока продержится у власти.
Проконсул останется сторонним наблюдателем всей вакханалии — время работает на него. Если заварушка затянется, это не сможет побудить его встать на чью-либо сторону, однако заставит, пожалуй, принять меры, предусмотренные на случай масштабных беспорядков. И тогда ему придется вмешаться, вступить в игру. Воспитанники Военной школы должны быть готовы именно к этому моменту.
При обучении следует ставить и разъяснять две задачи, чтобы не оставалось никаких сомнений. Первая: где враг? И вторая: где законная власть? В этом смысле я приветствую создание старшего класса и даже одобрил, хотя и не без колебаний, введение курса богословской морали. Он только не должен вести к разжижению воли. Закон есть закон, это то, что лежит в основе и всегда лежало. Я хочу видеть молодых людей укрепленными в этой истине духом, а не затянутыми в бесплодные диспуты. Такова направляющая линия идеи, осуществление которой поручено вам. И она останется неизменной, пока я отвечаю за ведение дел.
Генерал сделал паузу.
Он говорил легко, выбирая точные слова, как человек, который чувствует себя уверенно и без труда сооружает каркас будущего здания. Закончил он привычной формулировкой:
— У вас есть еще вопросы ко мне?
— Нет, Патрон. Я благодарю вас за урок и буду обращаться к вам, если появятся сомнения.
Патрон поднялся и протянул руку. С легким свистящим щелчком стальная дверь захлопнулась за ним. Луций задумался над его словами. В них, без сомнения, содержалось порицание — возможно, не такое уж незаслуженное. Он чувствовал, что ему не хватало ясности, отличающей несгибаемую волю. Речь шла о разном понимании перспективы; он жил в другой реальности, где не все делилось на «белое» и «черное». Где, кроме «друг» и «враг», всегда было еще нечто третье.
Патрон расценивал такую точку зрения как рассеянность, как недостаточность концентрации воли. Не исключено было, что он имел в виду не одного его, де Геера, скорее в его словах сквозила озабоченность по поводу Проконсула. Порой казалось, что того охватывала усталость, отвращение ко всему грубому, с чем приходится иметь дело в борьбе за власть. Возможно, это была черта, свойственная старой породе людей. Может, лучше всего было бы сняться с этой стоянки и вернуться в Страну замков. Пусть они здесь грызутся и пожирают друг друга, как крысы.
Будь что будет, решил Луций, можно представить себе гораздо лучшие времена, чем наши. Однако мы, даже если нам позволено будет выбирать, не сделаем иного выбора.