ался к вооруженным фигурам, выросшим перед ним, словно привидения из стекла, и тогда он весь задрожал. Костар, стоявший ближе всех к нему, схватил его за горло и прижал к стене. Винтерфельд направил на него пистолет. Подошел Луций и ощупал его. Старик был без оружия. Тогда он прошептал ему: - Где отключается сигнализация? Быстро, а не то мы отправим тебя в ад! Костар сжал ему горло сильнее. - А для начала еще слегка поджарим. Старик начал дергаться - казалось, спазмы сдавили ему горло и парализовали голосовые связки; слышался только каркающий хрип, как у птицы, застигнутой врасплох в гнезде. Потом он указал на одно место, рядом со входной дверью. Они потащили его туда. Он отодвинул одну замаскированную клеточку шахматного поля. За ней стал виден щиток, рядом с которым горела красная лампочка. Это был самый обычный тип сигнализации, Луций отключил ее. Красный свет погас, вместо него зажегся зеленый. Цвет стен принял другую тональность. Луций приказал привратнику повернуться лицом к стене и поручил Костару охранять его. Неожиданная случайность обернулась благоприятно для них; можно было работать совершенно спокойно. Похоже было, что, кроме этого слуги, в ночное время здесь больше никого нет. Мертенс и его ассистенты улетали по вечерам домой, в город. Здание оставалось на попечении заключенных. Библиотека, куда вошли Луций с Винтерфельдом, освещалась бестеневыми лампами, свет шел со стен и играл на корешках книг. Середину комнаты занимал стол, заваленный журналами. Среди них был не только крупноформатный, издаваемый Мертенсом "Архив для общего...", но и его "Вестник прикладной токсикологии", который Центральное ведомство держало под грифом "секретно". Они подошли к полкам и просмотрели некоторые из книг. Собрание производило убийственное впечатление - как отдельными экземплярами, так и своим целевым подбором. Кажется, они наткнулись на исторический отдел библиотеки, заглавия указывали на довольно старые книги. Первая, которую открыл Луций, описывала историю страданий собаки, которой удалили мозг и потом искусственно в течение многих лет поддерживали в ней жизнь. Книга была опубликована в Государственном издательстве в Петрограде в 1930 году. В предисловии это достижение превозносилось как триумф науки. Потом Винтерфельд протянул ему тоненькую книжечку в аккуратном кожаном переплете и указал на заглавие: "Памятная записка, касающаяся промышленного использования человеческой кожи, составленная многими учеными и представленная на рассмотрение Высокому конвенту во фруктидоре IV года". Луций бросил ее на пол и занялся связкой брошюр. Похоже, они были посвящены положительным результатам исследований по распространению отравляющих веществ и ядов по воздуху. Среди прочего находилось описание оснащения заводика по массовому производству возбудителя детского паралича, опубликованное в год Спасения, 1952-й, в Индианаполисе. По сравнению с этим экскурсию по катакомбам Главного пиротехника можно было считать безобидным занятием; Луций оставил попытки дальнейшего ознакомления со здешней литературой. Он схватил Винтерфельда за руку: - Бросьте этот хлам и займитесь делом. Он огляделся и подумал. - Пожалуй, лучшее местечко для нашего утиного яичка трудно найти. Давайте его сюда. Прапорщик подал ему маленькую бомбочку, она была довольно увесистой. Луций освободил контакты взрывателя. Потом осторожно поместил ее за книгами на нижней полке, тщательно приведя в порядок респектабельные фолианты. Задание было на этом выполнено, и дальнейшее пребывание здесь стало необоснованным, однако он подал прапорщику знак и сказал: - Мы обойдем еще и осмотрим здание. Подумал и добавил: - ...чтобы не пострадал никто из невинных. Винтерфельд кивнул и открыл следующую дверь. Она вела в просторную лабораторию. Здесь царил педантичный порядок, над каждым рабочим местом был вмонтирован стеклянный колпак для вытяжки. Это обстоятельство и некоторые другие указывали на характер препаратов, с которыми здесь работали. Они прошли мимо столов, заставленных весами, микроскопами, штативами с колбами, и оказались в небольшом холле, куда выходило сразу несколько дверей. На них были прикреплены таблички, привычные для научноисследовательских институтов: "Директор", "Музей", "Серпентарий", "Архивариус", "Главный врач". Луций открыл одну из дверей - на ней стояло "Патологоанатомический кабинет" - и заглянул туда. Труп неизвестного лежал распластанным на стеклянном столе, который непрерывно омывался струящейся водой. Труп был доведен до последней стадии растерзания, Луций склонился над лицом, на котором застыла улыбка, и покачал головой. - Где-то в здании должна находиться камера смертников. - Тогда это может быть только здесь, - ответил ему Винтерфельд и показал на вход, расположенный рядом с этим же кабинетом и помеченный табличкой "Laborand"(1). Он добавил: - Не зря говорят, что доктор Мертенс большой любитель изящной словесности. Луций улыбнулся. Это побочное замечание позабавило бы Патрона; оно могло бы стать плюсом молодому человеку в его глазах. Предстать в моменты пика напряжения, будь то минуты опасности или радости, внешне как бы безучастным, занятым вроде бы отвлеченными мыслями, считалось во Дворце высшей доблестью; даже цинизм в подобной ситуации не возбранялся. В кабинете Проконсула висел портрет графа Дежана; художник изобразил его рассматривающим цветок перед тем, как он отдал приказ о нападении на Альканизас. Близость смерти, говорят, делает вещи зримыми, словно просвечивает их, как рентгеновские лучи кристаллическую решетку в камне. Правда, это уже граничит с l'art pour l'art(2). - --------------------------------------(1) Работающий, старающийся; терпящий бедствия, страдания (лат.). (2) Искусство для искусства (фр.). Дверь была железной и единственная из всех запертой. Надо было применить силу, и они, следуя предписаниям Сизерса, приладили на замок магнитную мину. За вспышкой последовал глухой взрыв; корпус мины со звоном упал на каменные плиты. Дверь открылась; взрывчатка проела в металле круглую дыру. Они вошли. Помещение было без окон, но выбеленные стены излучали ослепительный свет. Чад и дым от расплавившегося металла заполнили камеру. Кроме низких нар здесь больше ничего не было. Человек с седыми волосами и белой спутанной бородой полуприподнялся на нарах, его бил кашель. Луций подошел к нарам и посмотрел на изможденное тело. Холщовая куртка, как у всех узников Кастельмарино, едва прикрывала жалкие остатки человеческого тела, напоминавшего скорее скелет, обтянутый кожей. Винтерфельд тоже смотрел на эту жуткую картину. Он пробормотал: - Главный врач, похоже, следит за диетой - это мусульманин. Луций склонился поближе к изможденному человеку и осторожно взял его руку. - Антонио, как вы изменились - я вас едва узнал. Но я предчувствовал, что найду вас здесь, - я пришел, чтобы освободить вас. И ваша племянница тоже в безопасности. Слабая улыбка заиграла на лице парса, словно пришел в движение слой пепла, покрывший его. Он погладил Луция по рукаву и прошептал: - Да, Будур - думы о ней были страшнее всего остального. Она в безопасности. Даже если мне это снится, это добрая весть. Я хочу пить. Луций взял термос, который ему дал с собой Костар, и попоил старика. Крепкий, с добавленным в него ромом кофе оживил Антонио, он приподнялся, голос его стал более внятным. - Вы - командор де Геер. Я часто делал тиснение вашего герба вам на книгах - железное копье в форме лилии с девизом "Поражающее цель без промаха ". Вы поразили меня так, как и нужно поражать человека. Он с благодарностью посмотрел на него. - Я не смел надеяться, что Проконсул подумает обо мне, я желал себе только смерти. Он схватился за грудь, словно пронзенный внезапной болью: - Они давали мне яд - в этом доме нет ничего, что бы не было отравлено. Ни хлеба, ни воды, ни даже воздуха, который проникает в замочную скважину. Он показал на табличку, висевшую над его изголовьем. На ней была изображена сетка, по которой карабкалась вверх кривая данных измерения температуры тела, вплетенная в комбинацию с другими графическими показателями. Доктор Мертенс слыл одним из самых умных людей в Гелиополе, тонким знатоком человеческого организма и его возможностей, и наверняка он творил подобные комбинации с таким же наслаждением, с каким композитор сочиняет мелодии, записывая их на листах нотной бумаги. Луций застегнул на лежавшем куртку. - Вот ваши ботинки, Антонио. Забудьте про все, вскоре все останется позади, как дурной сон. Будур ждет вас. Вы будете опять работать и радовать нас своим искусством. Он помог ему подняться с нар. - Нам надо спешить - через полчаса здесь камня на камне не останется. Они собрались выйти из камеры; Винтерфельд прошел первым, а Луций вел за собой Антонио, тот висел у него на руке. Едва Луций перешагнул порог, как случилось нечто неожиданное. Они услышали треск сухого разряда, и дверной проем затянулся фиолетовой сеткой. Она светилась только одно мгновение - словно вспыхнула молния. Винтерфельд испуганно обернулся: - Короткое замыкание - вам плохо, командор? - Я не думаю, что меня зацепило. Нам следовало заранее это предусмотреть - о, какая досада! Он посмотрел на Антонио, который, казалось, вообще ничего не заметил. Он был целиком занят мыслями, что, возможно, покинет эту темницу. - Мы не можем вести его дальше. Позовите привратника, Винтерфельд. - Слушаюсь, командор. Луций крикнул ему вслед: - Однако держитесь все время позади него! Винтерфельд вернулся с Костаром и пленным привратником. Луций показал ему на дверь: - Войдите в камеру, мы закроем вас там. Старик воспротивился: - Не надо! Только не туда! - Вот этого я и ждал, дружище. Так, значит, ты знал, что есть еще второй пояс? Это тебе будет стоить головы. Привратник кинулся на колени. - Я от страха не подумал об этом. Я говорю правду, сударь. Мне ведь так и так конец. Господин доктор Мертенс... - Замолчи. Отвечай только то, о чем тебя спрашивают. Он повернулся к Костару и Винтерфельду: - Мы можем снять защитные костюмы. Путь свободен, раз он его прошел. Они скинули с себя защ