Ступая как можно тише, генерал Ханра ТолрамКетинет двинулся по главной улице деревушки. Один или два раза ему показалось, что в руинах он заметил красные глаза фагоров, тайком рассматривающих его. Глаза анципиталов взирали на него без всякого выражения, их лица-маски были непроницаемы. Он силился вспомнить эту деревню, но не смог; по пути к месту сражения его армия прошла через множество деревень, и эта была просто «еще одной деревней», через которую они прошли, изнемогая от жары. Добравшись до конца улицы, отмеченной каменным столбом, означающим местную земляную октаву, он заметил труп - убитого его разведчиками крестьянина, принятого ими за вражеского лазутчика. Если он не ошибается, недалеко отсюда должен стоять большой фермерский дом, рядом с которым был разбит лагерь и где он несколько часов спал.
Фермерский дом стоял на прежнем месте, в целости и сохранности. Он уцелел, хотя окружающие постройки почти полностью были уничтожены огнем.
Остановившись в воротах, ТолрамКетинет осмотрелся. Двор и дом стояли тихие и пустые, изнутри строения не доносилось ни звука, кроме размеренного жужжания мух. Сжав в руке меч, он двинулся вперед. В распахнутых настежь воротах стойла он увидел двух зарубленных хоксни, сплошь облепленных мухами. Гнилостная вонь достигла его ноздрей.
Фреир стоял высоко, но Беталикс уже клонился к западу. Генерал двинулся к дому; тени разной густоты, которые тот отбрасывал, придавали ему вид скучный и невзрачный. Окна заросли пылью. Когда-то, в прежней жизни, в этом доме жила женщина, жена фермера, с четырьмя детишками. И никаких мужчин. Теперь дом наполнял только высокий звон тишины.
Сбросив с плеча мешок, он поставил его у порога и пинком распахнул дверь.
– Здесь есть кто-нибудь? - крикнул он на тот случай, если в доме остановился передохнуть кто-то из его людей.
Никакого ответа. И тем не менее обострившееся чутье подсказывало ему, что в доме есть что-то живое, какое-то существо, возможно несколько существ. В выложенной камнем прихожей он помедлил. Напротив входной двери, у стены, стояли высокие часы с длинным маятником и двадцатью пятью светящимися цифрами. В остальном впечатление было обычным - обнищание военного времени, всюду разной степени, но везде по сути одинаковое, узнаваемое. Внутри дома за пределами прихожей ничего не было видно, всюду лежал густой сумрак.
Он сделал шаг вперед, за ним второй и целеустремленно зашагал по темному коридору к кухне с низким потолком.
Они стояли в кухне. Шестеро фагоров - они как будто специально ждали его там. Во мраке их глаза светились глубоким розовым светом. Позади двурогих в окне виден был цветник; яркие желтые головки цветов покачивались на ветру. Солнце падало прямо на цветы; на фоне ярких бутонов белесые шкуры фагоров были почти незаметны. Желтые блики лежали на ссутуленных спинах, на удлиненных скулах. У одного из анципиталов имелись рога.
Когда фагоры двинулись на него, ТолрамКетинет не растерялся. Дух анципиталов он почуял еще в прихожей. У двурогих были копья, но он был отличным фехтовальщиком, одним из лучших в своем классе, а теперь еще и приобрел богатый опыт. Фагоры двигались быстро, но их было слишком много - торопясь первым добраться до человека, один мешал другому. Споро орудуя мечом, он вонзал лезвие двурогим под ребра, сверху вниз, туда, где, как он знал, у них располагалось средоточие жизни. Воспользоваться копьем успел только один из анципиталов. Когда фагор сделал выпад, человек единственным ударом почти напрочь отрубил ему руку. Брызнула золотистая кровь. Несколько минут кухню оглашали только звуки ударов, стоны и тяжелое хриплое дыхание. Двурогие умирали без единого звука.
Когда последний фагор упал на пол бездыханным, по их перевязям генерал разглядел, что все это отборные солдаты его гвардии. Увидев, что сыны Фреира разбиты, двурогие забыли о союзничестве, объединившись по расовой принадлежности. Менее осторожный боец пал бы жертвой их засады. И судя по всему, недавно так и случилось. На дальнем конце просторного кухонного стола лежал труп борлиенского капрала с почти начисто выгрызенным горлом.
Торопливо выбравшись во двор, генерал ТолрамКетинет прислонился к теплому от солнца сложенному из песчаника забору. Так он стоял, глубоко дыша, неизвестно сколько времени, возможно очень долго, пока невыносимый дух разложения, который он наконец почуял, не заставил его убраться вон со двора.
Он рассчитывал остановиться там на отдых, но теперь это было невозможно. Почувствовав новый прилив сил, он забросил на спину свой мешок и снова зашагал по дороге, ведущей к побережью. Он шел к морю, к морю и человеческим голосам.
Он вошел в джунгли, и деревья обступили его. Дорога на юг шла между изогнутыми раздваивающимися стволами спиракса. Дорога превратилась в тенистую аллею, и генерал ТолрамКетинет зашагал веселее. Это были еще не джунгли - их непролазные заросли лежали много дальше. У подножия деревьев лежали солнечные пятна, ибо лишь малой толике солнечного света удавалось проникнуть на самое дно леса. Он шел словно по величественному зданию, с колоннами и столбами невероятной сложности и разнообразия.
Следующая полоса леса была размытой границей между Рандонаном и Борлиеном. Там начинался густой кустарник, сквозь который где-то вдалеке иногда проламывались неведомые мощные, крупные звери. Наверху другие представители животного мира, занимающие эту зону обитания, качались на ветвях и прыгали между деревьями, изредка соскакивая вниз, чтобы подхватить гриб или другое съестное и быстро забраться по ветвям обратно, в безопасную недосягаемость для наземных созданий. Самый верх, не видная сейчас ТолрамКетинету крыша, была усыпана неизвестными ему цветами; меж ними летали птицы, которых он тоже не мог видеть, но слышал все время. Самые высокие места крыши, особого рода насесты, которыми служили самые высокие деревья, торчащие над лесным пологом, облюбовали хищные птицы, не поющие песен, зато день за днем обозревающие окрестности в поисках добычи.
Торжественность дождевого леса заключалась в том, что он представлялся вошедшему в него чем-то гораздо более вековечным, чем саванна или, скажем, пустыня. На самом же деле это было не так. За 1825 малых лет Гелликонии, составляющих один ее Великий Год, сложный организм джунглей мог поддерживать свое существование в течение лишь половины этого срока. При ближайшем рассмотрении у каждого дерева в корнях, в ветвях, листве и семенных коробочках или плодах можно было обнаружить особые приспособления, сейчас не задействованные, но способные, если понадобится, в случае перемены климата к худшему поддержать существование растения в бесплодной пустоши и даже (в состоянии спячки) на морозе под снегом.
Сам этот биоценоз взирал на условия своего бытия как на нечто неизменное. Истина же заключалась в том, что все творения природы - любое из них было гораздо более сложным и чудесным, чем все, что человек мог надеяться создать - возникли всего несколько веков назад по велению механизмов выживания, сохранившемуся в упавших в землю семенах и орехах и воспрянувшему по мановению теплого солнечного луча, словно волшебной палочки.
В иерархии леса растения, деревья и травы, располагались в строгом порядке, представляющемся случайным только неподготовленному. Все - и растения, и любые животные, и насекомые - все знали то место, которое могли бы назвать своим. В этом своде законов лишь другие были редким исключением из правил. В лесу обитали фагоры, они строили свои хижины в просторных промежутках между корнями самых высоких деревьев, и другие оказывались в компании двурогих нередкими гостями, играя роль чего-то среднего между домашними зверьками и рабами.
Очень часто фагоры устраивали поселок, состоящий из десяти-двенадцати хижин, у подножия большого старого дерева. Такие места ТолрамКетинет предусмотрительно обходил стороной, делая широкий круг. После происшествия в фермерском доме он больше не доверял фагорам и старался держаться подальше от их жилищ, вокруг которых, высматривая чужаков, по ветвям носились «сторожевые псы», ловко перепрыгивая с дерева на дерево.
Иногда в таких поселениях можно было встретить даже людей. Их крохотные жилища ютились возле хижин фагоров. Этих людей, как правило жалких полунагих и полуголодных созданий, фагоры принимали в племена на правах, несколько отличных от прав других. Впечатление было такое, словно закадычные друзья фагоров, другие, замолвили перед двурогими словечко за своих отдаленных родственников и с тех пор жили с ними в мире и согласии.
Большинство этих человеческих ничтожеств были дезертирами из Второй армии. С некоторыми из них генерал ТолрамКетинет тайком вел переговоры, надеясь склонить идти с ним. Некоторых удавалось уговорить, но таких было немного. Другие кидали им вслед с деревьев палки. Те, кто пошел с генералом, говорили, что по горло сыты войной, но идут со своим прежним командиром потому, что и джунгли, полные чужих звуков, запахов, дающие крайне скудную и однообразную пищу, им надоели хуже некуда.
После целого дня путешествия маленького отряда по почти непроходимому лесу под проливным дождем военная наука быстро вспомнилась, и командование генерала было восстановлено, словно дисциплина была единственным средством унять душевное беспокойство, порожденное неопределенностью существования. ТолрамКетинет тоже преобразился. Ничто в его осанке больше не напоминало беженца с передовой, не говорило о недавно пережитом поражении. Расправив плечи, он вновь выступал быстро и решительно, но уже с уверенностью облеченного властью человека. Все его черты застыли и заострились; из старика он в считанные часы вновь превратился в молодого, полного энергии человека. Чем больше исполнителей приказов собиралось под его началом, тем с большей легкостью он эти приказы отдавал и тем более правильными и своевременными они казались. Благодаря переменчивой людской природе он стал тем, кем люди хотели его считать.
Так маленький отряд вышел к берегу реки Касол.