Парню подчас приходилось не сладко. Веррис порой ловил его завистливые взгляды на стайки солдат, идущих компанией выпить после занятий. Всякий раз он отвлекал внимание парня на что-либо более приличествующее его умственным и физическим навыкам и способностям. Казалось, что со временем юноша перестал думать о никчемных пустяках вроде компании собутыльников. Предохранить его от правды до того, как он достаточно созреет, чтобы ее постигнуть, – важнее задачи не было.
Время от времени Веррис размышлял, не раскрыть ли глаза Младшему на его происхождение, как только он дорастет до понимания основ биологии. Может, если бы он все знал с самого начала, все бы пришло в норму и не о чем теперь было бы беспокоиться?
Как знать – Младший мог испытать душевный надлом совсем по другой причине. Дети – мастера их находить.
Все это теперь ни к чему – сын стоял перед столом, жег его взглядом и ждал объяснений.
– Я… э-э… всегда считал, что ты будешь счастливее, если не будешь знать, – наконец, выдавил из себя Веррис.
– Счастливее? – жестко усмехнулся Младший. – Я счастлив только в ту минуту, когда лежу на животе и жму на спуск.
Сигнал тревоги в уме Верриса зазвенел во всю силу. Он уже слышал эти слова, но не от сына – случайность исключена. Положение хуже, чем он подозревал. Младший не только не сумел убить Генри Брогана – Генри каким-то образом узнал о программе Дормова и воспользовался этими сведениями, чтобы залезть парню в мозги. Клэй не знал, что хуже – то, что Генри узнал о программе, или то, что он загнал Младшего в угол на достаточное время, чтобы успеть ему о ней рассказать. Где, черт возьми, он мог вообще о ней узнать…
В Будапеште. От русской крысы, Юрия, дружка Джека Уиллиса.
Черт! Если бы Веррис сразу нанес воздушный удар по яхте Уиллиса, пока они с Броганом на ней сюсюкали, как две малолетки, дерьмо не всплыло бы кверху. Младшему не пришлось бы объяснять, что он клон, нужда в обряде посвящения отпала бы сама собой.
Нет.
Такой ход был бы проще, но не следует забывать и о симметричности замены Генри на Младшего путем устранения первого. Какая красивая, элегантная, идеальная комбинация! Броган ее вполне заслужил. Самодовольный наглец, корчащий из себя убийцу с золотым сердцем, отказался, побрезговал работать в «Гемини» на бывшего командира. Как если бы он был слишком хорош для «Гемини».
Броган наверняка взбесился, узнав, кто такой Младший. Генри отказал Веррису, но Веррис все равно его достал. И не просто достал – Клэй вырастил Младшего для «Гемини», буквально вывел его для этой цели. Если кто и слишком хорош, то это – Младший. Уж точно слишком хорош, чтобы тянуть лямку в РУМО и прочих вшивых конторах.
– Значит, это произошло не по ошибке? – Младший оперся кулаками на крышку стола и наклонился вперед. – Не то чтобы ты кому-то заделал ребенка, а потом пошел на попятный и взял меня к себе? Нет, ты все решил заранее. Ты поручил ученому сделать человека из другого человека.
– Все не так, как ты…
– Нет, так! – Парень выпрямился, глянул на себя, приложив растопыренные пальцы к груди и животу, словно сомневался в собственной реальности. – И почему из всех стрелков в мире ты послал к нему именно меня?
– Потому что он – твой черный фантом. Ты должен был сам с ним разобраться.
Младший сузил глаза.
– Может, мой черный фантом – это ты?
Черт! Желудок Верриса скрутило узлом.
– Ты лгал мне, что родители подбросили меня в пожарную часть. Я тебе верил! Знаешь, каково мне было?
– Это была вынужденная ложь.
– Никто тебя не вынуждал! Ты сам решил сделать это со мной! – Младший замолчал с выражением потерянности и горечи. – Ты хоть понимаешь, как мне сейчас больно?
У Верриса лопнуло терпение.
– Фигня!
Младший разинул рот. Такого оборота пацан не ожидал.
– Ты забываешь, с кем говоришь, Младший! – бросился в атаку Веррис, пока парень не успел опомниться. – Я воевал! Я видел, как у солдат срывает крышу, потому что от них требовали невозможного! Я дал себе клятву, что никогда не допущу, чтобы подобное случилось с моим ребенком. Ни одной твари не позволю вытравить дух и силу из моего сына и отбросить его в сторону, как тряпку. И я сдержал свое слово! С тобой такого никогда не случится – я об этом позаботился. Ибо у тебя есть то, чего никогда не было у Генри Брогана, – любящий, заботливый, реальный отец, который каждый божий день повторяет: «Ты любим!», «Ты мне дорог!». Господи, сын мой, весь смысл был в том, чтобы передать тебе все качества Генри без его недостатков, все его таланты без его страданий! Вот что я сделал!
Узел в желудке Верриса рассасывался по мере того, как выражение на лице Младшего сменялось с обиженного и осуждающего на задумчивое. Клэю всегда удавалось заболтать парня, сгладить острые углы. Слава богу, удалось и на этот раз. Он встал и обошел вокруг стола.
– Иди сюда, – позвал он. Младший подошел, Клэй заключил сына в объятия – как подобает доброму, любящему, реальному отцу, всегда готовому дать совет, поделиться мудростью, успокоить.
– Я люблю тебя, сын, – сказал Веррис, обнимая парня еще крепче. – Не вешай носа.
Генри и Дэнни ждали на краю затерянного аэродрома в нескольких километрах от учебного центра «Гемини», пока Бэрон попрощается с «Гольфстримом». Последнее «прости» было частью ритуала. Бэрон как-то раз обмолвился, что всегда стремится сохранить добрые отношения с самолетом, на котором летал. «Потому как, если мы снова повстречаемся в ситуации, когда на кону стоит моя жизнь, – сказал Бэрон, – я не хочу, чтобы пилотская кабина меня отторгла».
Генри с улыбкой вежливо покивал. Пилоты – суеверный народ. У каждого есть свой личный ритуал. Даже у Чака Йегера[11] был свой метод привлечения удачи – перед вылетом он всегда спрашивал у наземного персонала пластинку жевательной резинки. Генри не протестовал – лишь бы Бэрон был доволен. (Для надежности он не стал говорить другу о разбитом зеркале в заброшенном доме.)
– Подобно многим моим встречам, эта была мимолетной и приятной, – Бэрон послал «Гольфстриму» воздушный поцелуй. – Спасибо, дорогой. Что бы потом ни случилось, мы оба запомним Будапешт.
Дэнни хихикнула, на Генри же вдруг повеяло холодом – мгновенное, но острое ощущение, от которого побежали мурашки по спине. Мать в таких случаях говорила: «Мураши пробежали по моей могилке». Неспроста это. Может, он тоже на старости лет стал суеверным? Или снова впадает в детство и завтра начнет перешагивать через трещины на асфальте?
– Что дальше? – спросил Бэрон, вернувшись к Генри и Дэнни.
– Во-первых, нельзя торчать на виду, – сказал Генри. – А еще нам нужен наземный транспорт.
– Я уверен, что здесь где-нибудь найдется пикап, – предположил Бэрон. – Аэродромов без пикапов не бывает.
– Когда ты заходил на посадку, я заметил вон там, за деревьями, открытый ангар, – Генри указал на противоположный конец взлетно-посадочной полосы. – Можно в нем окопаться, пока не решили, что делать дальше.
«Удивительно, как я еще не свалился с ног от усталости», – подумал Генри по пути к ангару. Как если бы обнаружил в себе источник энергии, о котором раньше не подозревал. Или просто дожигает адреналин? В любом случае он был рад, что еще держится. Иначе бы свалился и заснул мертвецким сном.
Когда они дошли до ангара, так и случилось.
На военной службе Генри научился перестраивать суточные биоритмы и функции по команде – хоть днем, хоть ночью. По личным предпочтениям он был «совой». Как многие другие дети, Генри не любил ложиться спать рано, ночь для него была родной стихией. Ночью всегда происходило много интересного, чего не бывает днем, большинство дневных явлений с закатом солнца исчезали – никакой тебе школы, никаких домашних заданий, а главное – никаких смертоносных пчел.
Увы, ужалить могла не только пчела.
Как только Генри почувствовал вонзившийся в шею дротик и выдернул его, сразу понял, что опоздал. Он знал, с чем и с кем имел дело. Сам виноват – разболтал пацану в Будапеште, каким образом его можно убить.
Жалеть осталось недолго – может быть, две минуты, прежде чем глотка распухнет и перестанет пропускать воздух. Хотя если кровяное давление упадет достаточно резко, вместо удушения он умрет от остановки сердца.
Он едва почувствовал столкновение с землей. Бэрон и Дэнни оживленно тараторили, Бэрон что-то говорил про «Эпипен», Дэнни отвечала, что препарат остался в старой тревожной сумке. Они быстро обшарили его, надеясь найти «Эпипен» в одном из карманов. Генри воспринимал их попытки, уплывая вдаль, звуки становились тише и глуше, голоса словно относило ветром в сторону.
Голова Генри упала на бок. Его юная копия вышла из тени с пистолетом в руке. Слева от Генри Дэнни что-то подобрала с земли – дротик.
– Не двигаться! – громко приказал младший киллер.
Дэнни показала ему дротик.
– Что в нем?
– Пчелиный яд.
Даже в своем сумеречном состоянии Генри не мог не отметить сметливость парня. Дротик – та же пчела, но такую не смахнешь кепкой. Даже если это кепка с эмблемой «Филлис».
– Как ты мог! У него же аллергия! – Дэнни сдала шаг навстречу клону. Он быстро сделал два выстрела, пули взрыли землю под ногами Дэнни и Бэрона. Клон целился не в них – просто предупреждал, чтобы не двигались.
Мир начал буреть, дышать стало труднее. Похоже, он все-таки задохнется. Не такая картинная смерть, как от удара мотоциклом, но зато стопроцентная. Если процесс пошел, от него не отобьешься кулаками, не отстреляешься и не убежишь. Он приведет к неизбежному итогу, если только кто-то не остановит его с помощью «Эпипена». Конец. Игра закончена.
Темные пятна в поле зрения разрастались, заслоняя фигуру стоящего над Генри Младшего. Черт, парень – вылитый Генри в возрасти двадцати трех лет. Не только лицо – фигура, манера держать оружие. Даже эмоции при виде умирающего объекта ликвидации такие же. Клэй Веррис воистину превратил пацана в самого страшного противника Генри. Паскудно, с какой стороны ни посмотреть.